Братья Стругацкие в роли братьев Нострадамусов
Медузы и черви в сортире
Недавно довелось мне перечитать фантастическую повесть Аркадия и Бориса Стругацких «Гадкие лебеди». И меня поразило, насколько актуально это произведение для дня сегодняшнего. Так часто бывает: ты читал любимую книгу не один раз, но, оказывается, многое ускользало, не прочитывались подтексты, проскакивали мимо важные эпизоды… Однако теперь жизнь тыкает тебя носом, как щенка: перечитай заново и оглянись вокруг! Разве не видишь, что авторы давно уже предсказали, растолковали то, что происходит сегодня, до чего ты только начал доходить своим умом?
Вот так же и с повестью «Гадкие лебеди», которая была написана ещё в 1967 году и издана за рубежом – без согласия авторов – в 1972-м. В СССР «Лебеди» долгое время были запрещены и вышли только в 1988 году.
Центральная тема повести – извечная проблема отцов и детей, но поставлена она столь резко и жестоко, что мурашки по телу бегут. Как будто бы Стругацкие заранее знали о попытках Алексея Навального организовать подростковые митинги, о вовлечении детей в политические игрища, о чудовищных переворотах в их мозгах, когда ребята начинают относиться к родителям с презрительной снисходительностью и даже брезгливостью…
Впрочем, не буду забегать вперёд. Введу в курс дела тех, кто повесть не читал, и освежу память тех, кто подзабыл её.
Популярный писатель Виктор Банев после долгого отсутствия возвращается в родной город. Здесь всё изменилось, начиная с погоды. В городе постоянно, не прекращаясь ни на минуту, идут дожди. Местные жители связывают это с так называемыми мокрецами – пациентами местного лепрозория. Ведь до возникновения лепрозория этого явления не наблюдалось; впрочем, непрекращающиеся дожди появились вместе с мокрецами. Банев помнил, что ещё мальчиком видел, как эти существа разгуливали по городу с чётными масками, скрывающими нижнюю часть лица, но погоды стояли чудесные.
В общем, жители поливаемого дождями города постоянно пьют, депрессивны, раздражительны, их речи полны уныния, желчи, язвительности, сарказма. Это же касается и Виктора Банева. Впрочем, все его книги и до того были посвящены описанию людских пороков, свинства, мрачных сторон жизни. Вот образчик его размышлений: «Он налил себе джину, встал и оперся рукой на спинку кресла.
– Я – консерватор, – сказал он. – …Государственный аппарат во все времена почитал своей главной задачей сохранение статус-кво… Такая функция государства просто необходима. Я бы определил её так: мешать изобретателям, поощрять схоластиков и болтунов… На высшие государственные посты – старцев, обременённых семьями и долгами, не меньше пятидесяти лет, чтобы брали взятки и спали на заседаниях… Талантливых ученых назначать администраторами с большими окладами. Все без исключения изобретения принимать, плохо оплачивать и класть под сукно. Ввести драконовские налоги на каждую товарную и производственную новинку».
А любимая женщина Банева Диана даёт обобщающую характеристику уже всему человечеству: «...Все люди медузы... Попадаются изредка настоящие, у которых есть что-нибудь своё – доброта, талант, злость… Отними у них это, и ничего не останется, станут медузами, как и все. Скользкие глупые медузы. Копаются, ползают, стреляют, сами не знают, чего хотят, ничего не умеют, ничего по-настоящему не любят… как черви в сортире».
Пусть уж себе догнивают…
Но вернёмся, однако, к мокрецам. Горожане их ненавидят. Однако лепрозорий находится под крылом правительства, мокрецы спокойно гуляют по городу, а на территорию лепрозория беспрепятственно пускают детей. Зато взрослым туда дорога заказана.
Со времён детства Банева многое изменилось. Ребята тянутся к мокрецам, те охотно общаются с ними. И в детях, подростках происходят серьёзные изменения. Банев сталкивается с этим, когда ребята приглашают его в гимназию на творческую встречу. Он удивляется: его книги написаны не для детей, а в аудитории находятся ребята начиная с десяти лет, и все они, оказывается, читали его сочинения.
Один из вопросов, который ему задают – «Что такое умный человек?»:
«...Умный человек, – сказал он, – это тот человек, который сознаёт несовершенство, незаконченность своих знаний, стремится их пополнить и в этом преуспевает… Вы со мной согласны?
– Нет, – сказала, приподнявшись, хорошенькая девочка. – Любой дурак, пользуясь этим определением, может полагать себя умным».
И затем продолжает:
«...Я прочла все ваши книги и нашла в них только отрицание… Вам хотелось бы, чтобы мы работали на благо людей. То есть фактически на благо тех грязных и неприятных типов, которыми наполнены ваши книги. А ведь вы отражаете действительность, правда? Изображаемые вами объекты совсем не хотят, чтобы их изменили. И потом они настолько запущены, так безнадёжны, что их не хочется изменять. Понимаете, они не стоят этого. Пусть уж себе догнивают».
Банев в этот момент понимает разницу между ним и этими ребятишками в зале, которые считают себя вундеркиндами: «До него вдруг дошло: боже мой, да ведь эти сопляки всерьёз полагают, что я пишу только о подонках, что я всех считаю подонками, но они же ничего не поняли, да и откуда им понять, это же дети, странные дети, болезненно – умные дети, но всего лишь дети, с детским жизненным опытом и с детским знанием людей плюс куча прочитанных книг, с детским идеализмом и с детским стремлением разложить все это по полочкам с табличками «плохо» и «хорошо».
– Меня обмануло, что вы говорите, как взрослые, – сказал он. – Я даже забыл, что вы не взрослые. Всё дело в том, что вы, по-видимому, не понимаете, как небритый, истеричный, вечно пьяный мужчина может быть замечательным человеком, которого нельзя не любить, перед которым преклоняешься, полагаешь за честь пожать его руку, потому что он прошел через такой ад, что и подумать страшно, а человеком всё-таки остался. Всех героев моих книг вы считаете нечистыми подонками, но это ещё полбеды. Вы считаете, будто я отношусь к ним так же, как и вы. Вот это уже беда. Беда в том смысле, что так мы никогда не поймём друг друга…»
И они действительно не понимают друг друга, взрослый мужчина и умненькие детишки. Дальше они дискутируют о том, что такое прогресс, и Банев говорит: «Прогресс – это движение общества к тому состоянию, когда люди не убивают, не топчут и не мучают друг друга». Для него прогресс – это спокойствие и благосостояние людей.
Ему возражают: «Для вас и ваших героев такое будущее вполне приемлемо, а для нас – это могильник. Тупик. Не хочется тратить силы, чтобы работать на благо ваших жаждущих покоя и по уши перепачканных типов. Вдохнуть в них энергию для настоящей жизни уже невозможно. Вы сожрали себя, вы себя растратили на междоусобную драку, на враньё и на борьбу с враньём, которую вы ведёте, придумывая новое враньё».
Разве это не похоже на рассуждения нынешних наших детишек? Увы, мне не раз приходилось и приходится слышать именно такие – слово в слово – обличительные речи из уст мудрецов-малолеток. И я готов подписаться под ответом Виктора Банева: «Ребята, вы, наверное, этого не замечаете, но вы жестоки. Вы жестоки из самых лучших побуждений, но жестокость – это всегда жестокость. И ничего она не может принести кроме нового горя, новых слез и новых подлостей. И не воображайте, что вы говорите что-то особенно новое. Разрушить старый мир, на его костях построить новый – это очень старая идея. Ни разу пока она не привела к желаемым результатам».
Как просчитались крысоловы
У Банева нет сомнений в том, что дети полностью попали под влияние мокрецов, и их мировоззрение – это плод обработки детских мозгов этими «прокажёнными». Но для чего это делается, почему этому покровительствует высшая власть? Можно только догадываться, что речь идёт о чудовищном эксперименте, в результате которого из них хотят сделать новый вид гомо сапиенс – человека разумного, интеллектуально развитого, но бесчувственного. Который со временем заменит всякий «шлак», «медуз» и «червей в сортире». Может быть, станет кастой избранных, «золотым миллиардом». Этого Стругацкие не поясняют, можно только догадываться. Во всяком случае один из подростков рассуждает, как в будущем большинство активного населения Земли выбрасывается из производства и из сферы обслуживания за ненадобностью. Остаётся лишь несколько сотен тысяч человек, которые обеспечивают работу техники, а остальные миллиарды попросту не нужны. Подросток отвергает такую перспективу – но ничего другого не предлагает. То есть дети, критикуя взрослых, по сути, находятся в том же тупике, не осознавая этого.
Ближе к финалу события начинают развиваться всё более драматически. Однажды ночью все дети по своей воле уходят в лепрозорий – как в сказке братьев Гримм о гаммельнском крысолове, который увлёк ребятишек из города звуками своей дудочки. Когда родители хотят штурмовать лечебницу, им угрожают пулемётами на вышках и предлагают выход: детей разместят в местном санатории, а родители смогут их посещать – если того захотят их чада.
Всё оканчивается неожиданно. Банев просыпается ночью в гостинице, спускается вниз и обнаруживает сборище мокрецов. Город в панике покидают все подряд – в автомобилях, автобусах, на повозках, велосипедах, со скарбом и без… Дождь прекратился, и в небе засияло солнце. Мокрецы исчезли – все до одного. Эксперимент провалился. В городе остались только Банев, Диана и дети. Конец вроде оптимистичный, если не считать того, что уезжающий врач лепрозория Голем предупреждает: влюблённым надо тоже бежать – ничего хорошего их не ждёт… Но они остаются с детьми.
Такая вот история. Нам есть о чём задуматься, господа. Нам указали на ту пропасть, которая может разверзнуться между поколениями. Это вам не Базаров со своими старичками-родителями. Это – мокрецы, которые промывают мозги нашим детям. Которые крадут ребят, под видом благородных целей вбивая в их головы презрение и неприязнь к своему народу. И неважно, делают они это от чистой души или же под прикрытием зарубежных лепрозориев.
Пусть наши гадкие утята превратятся всё же в прекрасных лебедей.
