В июне 1794 года императрица Екатерина II повелела «пресечь ввоз в Империю Нашу Французских товаров». На первый взгляд это было удивительно: владычица тяготела к культуре наследников галлов, состояла в переписке с блистательными французскими мыслителями — Вольтером, Дидро, Руссо, Монтескье. Да и писала-читала она по-французски... Почему императрица ввела первые для России экономические санкции и как это вошло в традицию — читайте в материале «Мосленты». Гневные словеса и решительные дела Во Франции бушевала революция, и ветер принес ее горячее эхо в Россию. Новости поражали: народ вышел на улицы, штурмом взял Бастилию. Король Людовик XVI и его семья пытались бежать в Лотарингию, но были задержаны и под конвоем возвращены в Париж. Монарха отдали под суд, итогом которого стал равнодушный скрип гильотины и душераздирающий крик несчастного… «С получения известия о злодейском умерщвлении Короля Французского, Ея Величество слегла в постель, и больна и печальна… Ея Величество много говорила со мной о варварстве французов», — записал кабинет-секретарь Екатерины II Александр Храповицкий. Но вскоре царица овладела собой и обрушила на головы революционеров гневные словеса: «Мы почитаем себе долгом пред Богом и совестью Нашею не терпеть между Империею Нашею и Франциею никаких сношений, каковые между Государствами благоустроенными существуют, доколе правосудие Всевышнего накажет злодеев…» Но это была лишь прелюдия к решительным действиям. Екатерина II приказала прекратить действие русско-французского торгового договора 1786 года, и отныне французским судам с грузами запрещалось входить в русские порты. Точно так же русским кораблям не пристало посещать французские гавани. Решение царицы можно расценивать не иначе как экономические санкции, о которых часто говорят в наше время. Губители карманов и сердец В то время русское общество было полностью «офранцужено». Как и Москва, разумеется. Русская речь была слышна лишь из уст простолюдинов, господа же изъяснялись исключительно по-французски. Впрочем, иные делали это так неловко, что выходило лишь невнятное бормотанье, которое Александр Грибоедов в комедии «Горе от ума» назвал «смешеньем языков французского с нижегородским». По Остоженке, Пироговке, Тверской и прочим центральным улицам Белокаменной фланировали щеголи и щеголихи в парижских нарядах, стирали на тротуарах обувь, выписанную из той же французской столицы. На Кузнецком мосту и прилегающем пространстве было изобилие французских лавок. В них за целый день порой не звучало ни единого русского слова. Тот же Грибоедов сию картину отразил: А все Кузнецкий мост и вечные французы, Оттуда моды к нам, и авторы, и музы: Губители карманов и сердец! Во многих домах были французские учителя и гувернеры. Швейцары, повара, кухарки, садовники и прочая прислуга тоже часто бывали из эмигрантов. Басурмане валили в Россию валом, но мигрантами их презрительно не называли, а зазывали и привечали. Состоятельные москвичи мчались в каретах в рестораны Parisienne, Транкиля Яра, «Эрмитаж», коим владел Люсьен Оливье. За белыми скатертями они потягивали бордо, руссильон, бургундское, наслаждались камамбером, рокфором, пармезаном, лакомились спаржей, трюфелями, артишоками. Начало импортозамещения? В указе императрицы перечислялись запрещенные французские товары. А именно: башмаки мужские, женские и детские; булавки и шпильки всякой величины; кресты, серьги, перстни и кольца золотые, серебряные и всякие; гребни роговые, также из слоновой и рыбьей кости и черепаховые; железо или чугун в пушках, бомбах, ядрах. И даже задвижки железные и стальные, замки висячие всякой величины, зеркала и зеркальные стекла… Конечно, многое из того списка россияне могли смастерить и сами. Но избалованным господам требовалось все иноземное. На них-то царица в своем указе и намекнула: «Мы почитаем за нужное пресечь ввоз в Империю Нашу Французских товаров и торг оными тем более, что большая часть из них служат единственно к излишеству и разорительной роскоши, другие же могут заменены быть продуктами и рукоделиями как собственными Империи Нашей, так и доставляемыми из иных мест, с которыми подданные Наши дозволенную и выгодную производят торговлю...» Это ли не предтеча импортозамещения, которое ныне широко шагает по России? И попытка еще в XVIII столетии освободиться от пут Запада и навести торговые мосты на Востоке. Спасибо за смекалку и прозорливость, уважаемая Екатерина Алексеевна! Причина гнева императора Павел I дело матери решительно продолжил. Вот его рескрипт от 21 марта 1799 года: «Находя с некоторого времени наклонность Гамбургского правления к правилам анархическим и приверженность к правлению Французских похитителей законной власти, повелеваем: находящиеся в портах Наших все торговые суда, принадлежащие Гамбургским жителям, арестовать…» Позднее причиной гнева императора стала Испания, обнаружившая «более прочих страх и преданность ее ко Франции, не содействием с нею, но приуготовлениями к оному». Император велел прогнать все корабли этой страны с товарами из русских портов и приказал с подданными испанского короля поступать «неприязненно». В ноябре 1800 года Павел I оскорбился действиями Англии, захватившей остров Мальта, который он, кавалер Мальтийского ордена, считал подчиненной территорией и потенциальной военной базой России. Император наложил арест на английские суда и велел приостановить выплаты английским купцам. После гибели Павла I его сын Александр I замирился с Лондоном. «Разрыв с ней [Англией] наносил неизъясненный вред нашей заграничной торговле, — писал генерал Михаил фон Визин, племянник писателя Дениса Фонвизина. — Англия снабжала нас произведениями и мануфактурными, и колониальными за сырые произведения нашей почвы». «Санкции» объявляли и другие правители России. Часто они касались иностранных книг. К примеру, в 1822 году Александр I разгневался на Вальтера Скотта, написавшего роман «Замок Смальгольм», который вышел в России в переводе Василия Жуковского. Император решил, что произведение лишено «всякой нравственной цели», а главный герой «уклоняется от своего долга защиты Отечества». А Николай I посчитал невозможным издать на русском языке роман Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери», узрев в нем политический подтекст, способный возбудить русские умы. Александр II, слывший реформатором, пересмотрел решение отца и разрешил публикацию романа Гюго. Однако запретил другое его произведение — «Отверженные» — ввиду того, что оно «имеет самое вредное направление». Впрочем, эти действия были скорее формальными, ибо запрещенные книги образованная российская публика могла прочитать в оригинале. Тем не менее ограничения не прекращались весь XIX век и перешли в XX столетие. Цензура пристально следила за книжным потоком и вылавливала из него зарубежные издания даже с малейшим намеком на вольнодумство. Наказание для часовщиков Одним из первых запретов зарубежной продукции в СССР стало совместное постановление ВЦИК и Совета народных комиссаров «О бойкоте Швейцарии». Поводом стало убийство в Лозанне советского дипломата Вацлава Воровского в июне 1923 года. «Наказать» швейцарцев Кремль решил своеобразно, остановив массовую закупку наручных часов крупных фирм — «Буре», «Нарден», «Докса», «Тиссо», «Омега», «Лонжин», «Ле Глоб». К тому же представители этих компаний собирались создать в Москве акционерное общество «Центрочасы» для производства в СССР будильников, ходиков высшего качества, стенных и настольных часов. Швейцарцы несколько лет ерепенились, не желая признавать свою вину, но в конце концов сдались. В апреле 1927 года они выступили с заявлением, в котором «всемерно осуждали» убийство Воровского и предлагали выплатить его дочери материальную компенсацию. После этого на руках большевистских лидеров снова засияли циферблаты швейцарских часов. К примеру, Ленин до последних дней своей жизни носил «Мозер». Сталин же предпочитал «Буре». Фабрики этой фирмы находились не только в России, но и в Швейцарии. …Далее в историю санкций углубляться не станем. Но очевидно, что сегодня они являются важнейшим политическим оружием. И российским в том числе. А началось все с решительных действий Русской Мессалины — Екатерины Великой.
