Главное здание МГУ — уникальное сооружение. Именно в нем впервые появились прорывные для своего времени технологии — кондиционеры, скоростные лифты и стеновые панели. Драматичной была и сама история создания этой первой столичной высотки. Роман Янковский несколько лет своей жизни потратил на изучение этого проекта в архивах и беседы с людьми, которые застали строительство объекта. Результатом стала книга «Высотка номер один». С разрешения издательства «Бомбора» публикует ее фрагмент. Американцы Любители архитектуры до сих пор выясняют, что архитекторы советских высоток позаимствовали у своих американских коллег. Точно известно, что капиталистические небоскребы ставили в пример нашим строителям, и авторов Дворца Советов даже отправляли в США для обмена опытом. С этой же целью в Нью-Йорке учился и работал архитектор Вячеслав Олтаржевский, который впоследствии стал главным консультантом на строительстве московских высоток. Советские высотки действительно похожи на американские небоскребы начала века, но это во многом обусловлено одинаковыми инженерными задачами, стоящими перед проектировщиками: обеспечить естественное освещение (инсоляцию), противопожарную безопасность, ветровую устойчивость. Были и близкие архитектурные решения. Например, до появления сплошного остекления высотки старались декорировать снизу и сверху, «там, где ходят люди, и там, где летают птицы». Центральная часть здания плохо просматривается снизу, и мелкий декор сливается с фасадом, поэтому советские высотки, как и американские, изобилуют украшениями лишь на уровне верхних и нижних этажей. Все это делает небоскребы похожими. Конечно, нельзя отрицать, что Соединенные Штаты были первопроходцами. По сути, они первыми определили конструктивное и архитектурное решение небоскребов, и остальные страны действовали с оглядкой на Нью-Йорк и Чикаго. Однако к плагиату в СССР относились — по крайней мере, на словах — крайне нетерпимо, находя западные небоскребы идеологически неполноценными. «Советская архитектура» в 1951 году писала: «Высотные здания Москвы воздвигаются по принципам, прямо противоположным „принципам“ строительства американских небоскребов, порожденным условиями капитализма с его земельной рентой и бешеной конкуренцией и лишь усугубившим противоречия капиталистического города... Высотные здания столицы развивают на совершенно новой основе давнюю традицию русского зодчества, всегда стремившегося к выразительному силуэту города». Это идеологизированное описание на самом деле не лишено смысла. Американские здания действительно отличает та самая прагматичность, о которой писали советские газеты. Здания строили на небольших участках, стараясь использовать всю полезную площадь: в результате небоскребы получались квадратными и прямоугольными в плане — без ярусов и ступенчатых объемов. Короткие шпили-громоотводы американских «храмов коммерции», а также пропорции их членений отвечают прежде всего практическим соображениям. С земли разница практически не видна, особенно с узких улиц Манхэттена. Советские высотки, наоборот, играют прежде всего градообразующую роль: отсюда столько внимания к силуэту, к масштабам зданий, к их пропорциям. По сравнению с американцами бросается в глаза их «распластанность», низкая плотность застройки участков (скверы у высоток), обилие внутренних дворов и сильно выступающих малоэтажных объемов. Все это говорит о принципиально иной задаче, стоящей перед проектировщиками советских небоскребов. Они хотели не получить максимальный доход с единицы площади; их цель была сугубо идеологической — создать новый облик Москвы, расположив дома-доминанты в ключевых точках. Можно сказать, что американские небоскребы проектировались ради денег; русские — «для красоты». По сравнению с этими задачами эффективная планировка и прочие мелочи отошли на второй план. В результате в московских высотках много помещений со странной планировкой (встречаются даже треугольные комнаты); ярусность, столь привлекательная снаружи, создает массу бесполезных технических и чердачных помещений, которые надо отапливать и обслуживать. Планировки этажей тоже сильно отличаются: чем выше — тем меньше полезной площади при том же количестве лифтов и стояков. Американские небоскребы с их типовыми этажами и огромными пентхаусами — верх прагматизма по сравнению с московскими высотками. Проектирование Вернемся на Ленинские горы, где в сентябре 1947 года по программе строительства высоток заложили 32-этажную гостиницу с квартирами в боковых корпусах. Первоначально здание проектировали для площади Калужской Заставы; на этом месте сейчас стоит здание Академии наук. Огромное 32-этажное здание гостиницы доминировало над площадью; его окружали 16–18-этажные жилые корпуса. Борис Иофан успел разработать два эскизных проекта, включавших поэтажные планы, эскизы украшений, проект планировки территории вокруг здания и даже интерьеры некоторых комнат. К Москве-реке спускалась широкая лестница, что предполагало масштабные земляные работы. Между тем планы по строительству высоток вселили надежду в руководство МГУ. Университет как никогда нуждался в помещениях: после войны коридоры наполнили истосковавшиеся по знаниям студенты, аудитории заняли новые факультеты и кафедры. В старом здании на Моховой было не протолкнуться: бывало, студентам разных специальностей назначали занятия в одной аудитории, а спецкурсы вообще проходили в коридорах. Философский факультет разместили в небольшой комнате между музеем и анатомическим театром — преподаватели отшучивались насчет «философской невозмутимости», пока рядом шли медицинские опыты. Под занятия приспособили даже чердаки и полуподвалы. В тот момент в Московском университете работал химик Юрий Жданов, заведующий отделом науки ЦК и будущий зять Сталина. Он смог организовать своему научному руководителю академику Александру Несмеянову встречу с вождем. Рассказ о бедственном положении МГУ произвел на Сталина должное впечатление; вероятно, уже на этой встрече обсуждалась передача Университету одной из будущих высоток. Академика Несмеянова вскоре после судьбоносной встречи назначили ректором, и под его личные гарантии МГУ получил высотку на Ленинских горах. Условия — ни в коем случае не уменьшать здание ниже 20 этажей и организовать общежития в пешей доступности; в качестве поощрения университету разрешили закупить оборудование за рубежом. Отставание СССР в военных технологиях требовало развития естественных наук, поэтому гуманитарные факультеты новых корпусов не получили, а остались (надо полагать, все с той же философской невозмутимостью) осваивать опустевшие аудитории на Моховой. 15 марта 1948 года, после проработки и согласования с Госпланом и Мосгорисполкомом, Совет Министров СССР издал постановление «О строительстве нового здания для Московского государственного университета» с официальным техзаданием на стройку. Архитектором (до поры до времени) оставался Иофан, но, поскольку университетский комплекс был гораздо больше гостиницы, на площади Калужской Заставы он уже не помещался, и стройплощадку перенесли выше по течению Москвы-реки — напротив Лужников, туда, где университет находится сейчас. К этому времени Несмеянов с Иофаном уже столкнулись с главной проблемой планировки нового комплекса: разместить такое количество факультетов с разными требованиями в одном здании, а тем более высотном, невозможно. Посягать на заявленную Сталиным высотность было бессмысленно и даже опасно, поэтому решили сосредоточить максимум учебных помещений в отдельных, низких корпусах, композиционно увязав их с высоткой — Главным зданием. Так из высотки исчезли биолого-почвенный факультет (работа с растениями требовала специального освещения и вентиляции), химический факультет (специальная вентиляция, фильтры, отдельная канализация для реактивов) и физический факультет (отдельный фундамент для точной измерительной аппаратуры). В башне Главного здания остались только «нетребовательные» геологический, механико-математический и географический факультеты вместе с неучебными помещеними вроде актового зала и ректората. Оставшееся свободным пространство заполнили гигантским общежитием. Впрочем, из-за сложной формы здания полностью использовать всю его полезную площадь все равно не получалось. Проблемной зоной оставался пятиэтажный барабан под шпилем — полноценные аудитории там не помещались, да и некуда было бы поставить столько лифтов возить студентов на двести метров вверх и вниз. Счастливой находкой стали геологический и географический музеи, впоследствии объединенные в Музей землеведения. К сожалению, многочисленные эскизы Главного здания, сделанные Иофаном, остались на бумаге. 3 июля 1948 года его отстранили от проектирования, заменив группой из четырех архитекторов: Лев Руднев (руководитель), Сергей Чернышев (общая планировка территории), Павел Абросимов (интерьеры) и Александр Хряков (фасады). Работу над высоткой серьезно ускорили, чтобы начать стройку до конца года. Хотя поначалу Руднев искал альтернативы иофановской форме здания, в результате он остановился на похожем ярусном решении объемов. Однако проект сильно изменился в плане, а также приобрел явные классические черты, окончательно утратив сходство с американскими прародителями эпохи ар-деко.
