В русской литературе ХХ века есть богатая традиция эмигрантской прозы. Чаще всего подобные тексты нельзя назвать вселяющими надежду. Они посвящены сложностям жизни за границей, тоске по родине, невозможности принять произошедшее и начать жить новой жизнью. Однако можно найти на их страницах и полезные советы для тех, кто столкнулся с тяготами переезда сегодня. Филолог Мила Витива, изучив произведения Владимира Набокова, Тэффи и других писателей, сформулировала три правила жизни в эмиграции.
Тоска по родине! Давно
Разоблаченная морока!
Так писала Марина Цветаева. Но звучало это иронично, ведь далее в том же стихотворении она рассказывает о всепоглощающем одиночестве, которое одолевало ее вдалеке от дома:
Мне все равно, каких среди
Лиц ощетиниваться пленным
Львом, из какой людской среды
Быть вытесненной — непременно —
В себя, в единоличье чувств.
Камчатским медведем без льдины
Где не ужиться (и не тщусь!),
Где унижаться — мне едино.
Однако чаще всего концентрация на тоске по родине заканчивалась для эмигрантов плачевно. Герои «Призрака Александра Вольфа» или «Возвращения Будды» Гайто Газданова выбирают опасные жизненные пути, сами призывают смерть в лице стреляющих в них людей. В «Аполлоне Безобразове» Бориса Поплавского все персонажи стремятся к асоциальному образу жизни, опускаются с каждым днем все больше и больше и ищут в этом утешение.
Например, в повести Набокова «Соглядатай» герой пытается совершить самоубийство, но выживает. После этого он воспринимает всю свою последующую жизнь как посмертие и чувствует себя лишь «соглядатаем», который смотрит на происходящее с собой и другими со стороны. И только к концу произведения мы окончательно понимаем, что он имел ввиду.
На первый взгляд, герой Набокова страдает от того, что он несчастен в любви: его избивает муж любовницы, а хорошая девушка, которую он встречает после этого, влюблена в другого. Однако между строк читается и общая неустроенность жизни, свойственная быту эмигрантов: у «соглядатая» очень мало знакомых, постоянно нет денег, а необходимость зарабатывать репетиторством вступает в конфликт с его амбициями и самолюбием. Все это вместе приводит героя в депрессивное состояние.
В уже упомянутом произведении Гайто Газданова «Призрак Александра Вольфа» тот самый Александр Вольф меняется до неузнаваемости после пережитого опыта Гражданской войны и эмиграции. Его не узнают ни друзья, ни коллеги. Он становится холодным и расчетливым. Вольф будто перерождается в совершенно другого человека.
Однако далеко не всегда это перерождение приводит к тому, что человек становится несчастным. Иные герои принимают то, что прошедшего не вернуть, и двигаются дальше. За проживанием утраты последней связи с родиной можно наблюдать в романе «Машенька» Владимира Набокова. Главный герой Лев Ганин узнает, что его первая любовь (а теперь жена соседа по пансиону) приезжает в Берлин. Он до последнего думает о том, что им надо воссоединиться и начать все заново. Однако в конце произведения молодой человек понимает, что их отношения остались в прошлом, а теперь у них обоих совершенно другая жизнь. Машенька была для него главным воспоминанием о России, и теперь он осознает, что должен расстаться с иллюзией воссоединения с образами родины и жить настоящим в Германии.
Таким образом, это перерождение для одних — горько сожалеющих о прошлом — становится мучительным, а для других — принявших, что былого не вернуть, — освобождающим.
Наиболее гармонично и свободно чувствуют себя те герои русской эмигрантской прозы, которые в новой среде находят для себя занятие. Они погружаются в какое-то дело (иногда любимое, а иногда выбранное по нужде), и оно структурирует всю их жизнь, притягивает новых людей, дает возможности.
Наиболее яркий пример этого процесса можно найти в романе Владимира Набокова «Дар». У главного героя — Федора Константиновича Годунова-Чердынцева — такие же условия жизни, как и у многих других персонажей-эмигрантов: он почти бедствует, зарабатывая частными уроками, имеет совсем небольшой круг знакомств. Однако он еще молод и полон сил, а кроме того, имеет перед собой цель — написать роман. Он долго ищет, кто же мог бы стать героем его произведения и выбирает Николая Чернышевского. Разбираясь в тонкостях его взгляда на мир и деталях биографии, Годунов-Чердынцев пытается понять, как Россия, впитав идеи легендарного социалиста, оказалась в катастрофическом положении. Писатель находит ответы, и это во многом успокаивает его. Вокруг написанной книги выстраиваются и остальные сферы жизни героя. Молодой автор получает признание от важных для него людей из мира литературы. А еще находит любовь — молодую девушку Зину Мерц, которая разделяет его интересы. Ее чувство к Годунову-Чердынцеву зарождается еще до их встречи, когда она читает его произведения.
Но не только литература может служить тем делом, которое удерживает на плаву потерявших родину.
Часто их выбор продиктован необходимостью:
«Танцевальные номера, позволявшие артистам не обнаруживать своей национальности, исполнялись дамами с самыми сверхъестественными именами: Такуза Иука, Рутуф Яй-яй, Экама Юя. Были среди них смуглые, почти черные, экзотические женщины с длинными зелеными глазами. Были и розово-золотые блондинки, и огненно-рыжие, с коричневой кожей. Почти все они, вплоть до мулаток, были, конечно, русские. С нашими талантами даже этого нетрудно достигнуть. Сестра наша бедность и не тому научит».
В рассказе «О бодрости» Тэффи героиня Вера Сергеевна Резатова была полностью подготовлена к борьбе за существование, «умела шить, вязать, печь пирожки, отделывать шляпки, делать массаж и ухаживать за больными», однако все равно осталась без работы. Но ее не оставляет надежда, и она бегает по всему Парижу и ищет себе место.
А в рассказе «Два романа с иностранцами» героиня с достоинством отвечает на вопрос, не скучно ли ей работать в салоне красоты, словами: «Ничуть. Я очень люблю работать». В этом она находит опору при неравном положении с окружающими ее людьми.
Все эти женщины на страницах произведений Тэффи даже не задумываются о том, что могут опустить руки. Их постоянная занятость позволяет им выживать в новых условиях и при этом не дает потерять связь с миром, почувствовать себя одинокими и несчастными. Их не берет тоска по дому, они создают свой дом в новом месте.
Абсолютно все эмигранты в любую эпоху и в любой стране сталкиваются с одинаковым набором бытовых задач: разменять деньги, найти жилье и школу для ребенка, привыкнуть к местной еде, познакомиться с людьми и т. д. Поэтому многие прикладные советы, которые описаны на страницах эмигрантской прозы, могут быть применимы и сегодня.
Одним из самых простых вариантов решения бытовых проблем может быть объединение с другими уехавшими. Часто так рождается «пузырь», в котором люди поддерживают привычный образ жизни. О таком явлении писал в рассказе «Пансион» Николай Карпов (после революции обосновавшийся в Бельгии):
«Для усталого интеллигента, рожденного жить не мускульной силой, а головою, „Русский дом“ — идеал эмигрантского существования. Никаких забот. Не надо трепаться по лавкам, торчать над газовой плитушкой, мыть, стирать, словом, заниматься всеми отраслями домашнего обихода. Ежедневно кипеть в этой гнуси, когда старые кости грызет ревматизм, сверлит подагра, нервы натянуты, как пискливая струна скрипки, а печень исходит фонтанами желчи. Когда все омерзело, смертельно хочется одного — тишины и покоя, „Русский дом“ снимает с согбенных плеч эту тяжесть, создавая иллюзию мирного жития в милом прошлом. И собрались под уютным кровом отставные персонажи, увы, уже сошедших со сцены житейских комедий и драм».
Иронический тон писателя дает понять, что такой образ жизни мешает людям смотреть в будущее. Он консервирует их в воспоминаниях о прошлом, в знакомых вещах и действиях. Они пребывают в иллюзии относительно того, что на самом деле представляет собой их жизнь.
Совсем другую картину изображает Тэффи в сборнике «Стамбул и солнце». Она описывает первые месяцы белой эмиграции, прибывшей в город, который они по привычке называют Константинополем. Их жизнь пока что полностью состоит из решения самых насущных вопросов. Например, обмена денег у грек-менял, которые готовы продать «франки за лиры, лиры за марки и Христа за 5 серебреников».
Это не всегда просто. Местные приветливо относятся к беженцам, признаются в симпатии к ним, но только пока не упоминаются обесценившиеся царские рубли:
«Разменять? Ах, нет, этого мы не можем. Мы говорили о любви, о нежной любви и слиянии родственных друг другу сердец, а деньги — это совсем другое дело».
Среди множества непонятных, новых вещей только-только ставшие эмигрантами люди чувствуют себя одинокими, раздавленными. Это выражается даже в том, как они смотрят на окружающий город:
«Трубят и гремят чужие пароходы, быстро в перевалку бегут моторные катера, пляшут юркие турецкие каики <…> все эти <…> шарящие щупальцы прожекторов и подмигивающие глазки маяков чувствуются совсем лишними и ненужными».
Однако проходя через трудности, с которыми им пришлось столкнуться не по собственному выбору, герои Тэффи приобретают опыт и «присваивают» себе место, в котором теперь будут жить. Они узнают, как здесь принято говорить, торговаться, есть, одеваться. Медленно принимая это, они начинают обращать внимание на особенности Стамбула. Например, соединение в нем восточного и западного: они слышат, что «над европейским оркестром» звучит «переливный клич муэдзина». И все больше проникаются местной культурой, а оттого меньше страдают от эмигрантской тоски. Так этот сложный путь помогает со временем ощутить себя лучше.
