Вечная память нашим бабушкам и дедушкам за то, что взяли на себя те годы трудные, и не сдались, и пронесли в себе любовь необычайную! И нам на память и в пример её оставили!
- Бабуль, давай мы тебе новый коврик купим. Я помню, что он как-то с дедом связан,
но неужели ты не можешь снять его уже? Пусть просто лежит на память.
Четырнадцатилетняя правнучка удивлялась.
– Могу, – скрипела старушка, лёжа и глядя на коврик с лебедями, – Есть у меня и другие, но этот – приданое мое.
– А! Точно, мне рассказывала мама. Припоминаю. Мама ж твоя, кажется, рано умерла. От кого приданое-то?
– Не-е...не от мамы.
Обмотанная настенным ковриком с лебедями, который спадал на плечи, с грязными голыми ногами из-под платья, такими худыми, что коленки казались огромными, как набалдашники, она казалась маленькой старухой.
Брела за двуколкой. Калоши спадали от налипшей грязи.
Темно. Нигде ни души, страшно. Только двуколка поскрипывает и хлюпает по вязкой жиже лошадка.
И они бредут в молчании.
И вдруг кричащий шепот:
– Тикай, бабоньки, тикай!
Посмотрела она на повозку и взгляд Зои Ивановны встретила, прощальный взгляд. Женщина лежала на телеге, совсем истощенная.
- А как же они? Клава-то и Зоя Ивановна как?
Схватила лошадь и давай на обочину тащить. А там грязища! И в какую-то яму – раз, и застряла двуколка.
Пока суетилась, машины уже остановились рядом.
– Вэк! Хенде хох!
Она упала коленями в грязь и заревела. Не от страха. От обиды, что так и не дошли до своих, и придется сейчас вот так непутево умереть.
Саня щурился. Фары впереди идущей машины лишь слепили. Не видать ни зги...
Дождь, мороз, туманище, грязь, впереди затор какой-то.
Саня вылез из машины, чтоб размять затекшую спину. Три машины впереди. Темно уже, и неприятный такой дождь – колющий. Ещё не сошел снег, и зима не сдавалась, хоть и шел уже март месяц.
Двуколка поперек дороги застряла в грязи. Саня вдруг разглядел это и сиганул за переднюю машину. Зря он вышел, надо назад. Видели такое на дорогах войны не раз. Засада немецкая. Они часто вот так наших пускают...
И точно за кустами шевеление и из ведущей машины голос Семеныча – старого водителя.
Присмотрелся Саша – за двуколкой сидело какое-то чудище с большой головой, лишь коленки сверкают. Ребенок что ли?
И тут из кустов бабы:
– Русская она! Не стреляйте! Свои мы...
Далее читайте в Источнике...
