Сама по себе пионерская организация ничего особенного из себя не представляла, но был в ней один неоспоримый плюс — это пионерские лагеря. У нас в городе их было два — «Маяк» и «Нефтяник».
Мне довелось провести несколько смен в «Маяке», и это, безусловно, оставило неизгладимые впечатления. Если забыть про официоз, линейки, девизы и всю эту советскую обязаловку, то было вполне себе весело.
«Весело» начиналось уже в автобусе, по дороге в Микельторнис, где и находился лагерь. Запах свободы витал по всему автобусу, и начинались какие-то шуточки, подтрунивания, дёрганье девчонок за косички и получение обратки в виде пощёчины.
Имена, конечно, многие уже позабывались, что немудрено. Страшно подумать, но прошло аж 30 лет с тех времён. Воспитателем у меня была Лариса Кимовна — молоденькая, только с института. Директорами в разные смены были Антон Иваныч Родовский и пионервожатая всея третьей средней Елизавета Николаевна Казарина. Физруком был Станислав Станиславович Яцукевич, а бессменной пианисткой — Людочка неопределяемого возраста.
Первое утро для новичков всегда было стандартным — отмывание зубной пасты со всех возможных частей тела. Там, помню, стоял длинный умывальник в виде трубы с кранами и, естественно, холодной водой. Туалет тоже запомнился, но тогда других не было.
Полукилограммовые зелёные мухи, резкий запах хлорки.
Ну, затем линейка, поднятие флага — и хором что-то наподобие «Взвейтесь кострами!». Потом незатейливый завтрак — и по палатам, придумывать девиз и отрядную песню. Девиз я, естественно, не помню, а вот песню очень даже.
Лариса Кимовна была человеком продвинутым, потому мы отошли от пионерских стандартов и учили песню из репертуара незабвенной Эдиты Станиславовны «Надежда, мой компас земной...». Название оригинальное придумывать — это уже был бы перебор и непозволительные вольности, поэтому банально и затаскано — «Бригантина». Благо, с памятью тогда было не так как сейчас, и уже на следующий день все всё помнили наизусть.
Если вдруг это будет читать кто-нибудь из «поколения «Пепси», для него будет непонятно, как верхом счастья могла быть банка сгущёнки и пачка печенья «Селга». Но это действительно было самым желанным и самым вкусным, что мог себе представить тогдашний ребёнок.
Мы прекрасно знали, где в сарае на складе лежали заветные банки и пачки — и периодически делали набеги, чтобы полакомиться.
Самым удобным моментом было, когда хозяйственный работник (и по совместительству муж медсестры) вёз на каком-то тракторе продукты в столовку. Иногда он опрометчиво забывал закрывать дверь склада, а если не забывал, то мы умудрялись догонять грохочущий трактор и стянуть пару банок прямо на ходу из кузова.
Ещё по поводу сараев — я не знаю с какой целью, но где-то там, то ли под сараями, то ли возле, жили выдры. Внешне приятными их не назовёшь, но, в принципе, они были абсолютно безобидны.
Было в лагере и культовое место — клуб. Там, как правило, происходило самое интересное, ну а главное — танцы.
Да-да, я застал ещё тот момент, когда не было дискотек, а были самые настоящие танцы с самым настоящим ансамблем из соседней воинской части.
Ну, о репертуаре можно догадаться, но я точно помню, что самой популярной песней в моё время была «Ах, Одесса, жемчужина у моря...». Ребята из ансамбля играли её на бис раза по три каждый раз.
Тут нельзя не отметить, что однажды в клубе произошло то, что поменяло мировоззрение многих пионеров раз и навсегда.
Я даже не представляю, что могли делать шведские военные на территории Союза, но они привезли аппаратуру, и для подавляющего большинства это была первая дискотека.
Играла популярная на Западе музыка, и мы не очень понимали, как под неё танцевать. Это как раз был период лохматого и блестящего диско, и там звучали все звёзды того времени — «Бони М», «Модерн Токинг», «АББА», «Пет Шоп Бойз».
Но и это было не главное. То, что вытворяли шведы на танцплощадке, не поддавалось никакому описанию и было космически далеко от танцев на пионерском расстоянии. Они танцевали брейк-данс.
Стоит ли говорить, что после дискотеки лагерь наплевал на все правила, и все начали пытаться повторять эти движения — в общем, это был своеобразный вирус.
Мы тренировались с утра до вечера в любую свободную секунду. Надо признать, что получалось не очень, но у нас в старшем отряде был Миша (не помню фамилию), непонятно откуда и как, но он танцевал брейк как минимум не хуже шведов. Миша был просто героем до конца смены.
Хоть пионерские приколы и были стандартными, но от этого они не становились менее весёлыми. (Кстати, слова «прикол» тогда не было в нашем лексиконе, и чем мы его тогда заменяли, я уже не помню.)
Ну, зубная паста — это просто классика.
Можно было полночи ходить на цыпочках по скрипучим полам и мазать пастой товарищей из другого отряда, и при этом самому проснуться измазанному полностью.
Детские сонные личики с утра выглядели, конечно, невероятно смешно, а особенно не везло девочкам с длинными волосами. Утром они выходили с такими невообразимыми причесонами, что от смеха не могли удержаться даже воспитатели.
Были варианты и попроще, но не менее эффективные, как, например, разъединить крючки железной кровати посередине и аккуратно уложить сверху бельё.
Успевали это сделать с какой-то неимоверной скоростью. Достаточно было ночью выйти в туалет и вернуться, предвкушая продолжение просмотра сладких снов, как вдруг вместе со всем бельём проваливаешься на пол под гомерический хохот остальных обитателей палаты.
Определить, кто это сделал, было невозможно, потому злиться приходилось либо на себя, либо на туалет.
К концу смены многие выдумывали всевозможные сигнализации на дверях, чтобы не быть измазанным зубной пастой, но у нас однажды случился прокол.
Сигнализацию мы установили верную, и пробраться к нам бесшумно было просто нереально.
Но мы перестарались. Ничего «умнее», как поставить железное ведро уборщицы на дверь — ещё и полное воды! — мы не придумали, и по иронии судьбы в эту ночь на нашу палату никто не покушался.
Утром мы мирно сопели, когда сигнализация сработала. Это был физрук, пришедший нас будить. Несмотря на то, что лагерь был детским, лексика сыпалась совсем не детская.
Вдумайтесь: само ведро весит немало, а наполненное водой — тем более. В общем, что-то мы не рассчитали, и вместо того чтобы перевернуться, ведру рухнуло Станиславу Станиславовичу на голову. Нам очень повезло, что мы его не убили, но кровь хлестала не на шутку.
После этого на всеобщей линейке был введён мораторий на применение зубной пасты не по назначению — под страхом отправки домой. Домой не хотелось никому, потому утренних мумий с того момента по утрам не было, что делало утро скучноватым.
Надо сказать, что физрук не остался в долгу — у него созрел хитроумный план мести.
Вечером после отбоя к нам пришла Лариса Кимовна и начала рассказывать жуткие истории про привидения со светящимися глазами и пьющими кровь у спящих людей.
Не повлиять на детскую неокрепшую психику это не могло, и мы долго не могли уснуть, поглядывая периодически в окно, а то мало ли что.
Так или иначе, мы уснули. Я проснулся от дикого крика, посмотрел в окно и сразу присоединился к хору орущих пацанов. Мы жили на втором этаже, и всё выглядело настолько правдоподобно, что половина из нас была на грани нервного срыва.
В открытом окне стояло что-то белое, со светящимися глазами и кровавым ртом.
Орали мы качественно, поэтому проснулся весь лагерь.
Привидение медленно спустилось и исчезло в темноте за окном. Подойти и посмотреть, ушло оно или нет, ни у кого даже мысли не возникало.
Когда в палату вбежала Лариса Кимовна, отлично исполнившая свою роль, мы завопили и начали рассказывать, что к нам приходило привидение. Она искренне заулыбалась и сказала, что просто выдумала эту историю и нам показалось.
Стоит ли говорить, что по лагерю поползли слухи. Перепуганы были все дети. В каждой палате назначили часового, который следил за окнами.
Это ж сколько у воспитателей было терпения — не рассказывать нам об этом три дня!
На очередной линейке все всё спели, Ленину поклялись в верности до гроба, и вдруг из-за домиков, где жили воспитатели, вышло оно — привидение.
Когда раздался детский крик и визг, физрук снял с себя костюм привидения, и мы чувствовали себя одураченными, если не сказать конкретнее.
В лагере обязательно должны были быть «звёзды» — и у нас они, естественно, были.
Фамилии Ализар и Сотников на линейках звучали чаще всего. Основным их грехом было то, что они курили. Где они доставали сигареты, остаётся загадкой по сей день, но пахло от них постоянно. Их неоднократно обещали отправить домой — но так в итоге и не отправили.
Ну и окончание смены — неизменный пионерский костёр. Зрелище, что и говорить, впечатляющее. Всем лагерем мы пели песни у костра и немного грустили, потому что понимали: смена заканчивается...
P.S. Ну вот, это то, что мне вспомнилось сегодня. Наверняка можно было написать и про «Зарницу», про какие-то конкурсы, про футбол, но это было стандартной программой во всех лагерях Союза. А я же попытался вспомнить какие-то особенные вещи, которые до сих пор живы в памяти и бередят душу. Каким бы оно ни было, наше детство, оно никогда уже не вернётся. И от этого порой становится грустно.
© Дмитрий Торчиков
