Сохранение российского военного присутствия в Сирии остаётся центральным вопросом для Москвы в рамках ближневосточного вектора внешней политики. Авиабаза в Хмеймиме и порт Тартус представляют собой ключевые точки российского проецирования силы на Ближнем Востоке и в Средиземноморье.
Хмеймим и Тартус играют крайне важную логистическую роль для операций в Северной Африке и странах Сахеля. Без дозаправок в Хмеймиме транспортной авиации будет сложно доставлять грузы и личный состав до точек присутствия в Африке – Ливии, ЦАР, Мали, Нигера, Буркина-Фасо. Одновременно с этим встаёт вопрос базирования Постоянного оперативного соединения ВМФ РФ (Средиземноморской эскадры), сформированного в марте 2013 года.
В текущий момент затруднительно говорить об альтернативных логистических маршрутах. Наиболее вероятным альтернативным перевалочным пунктом становятся Тобрук и Бенгази в Восточной Ливии. Однако перенос российской военной логистики усилит западное давление на Ливийскую национальную армию и маршала Халифа Хафтара. К тому же полётное время до Ливии больше, чем до Хмеймима. Наконец, российское присутствие в Ливии имеет значительно более слабую легальную основу.
Теоретически российская военно-транспортная авиация может начать использовать иранские базы. Однако опыт подобного сотрудничества (использование российскими стратегическими бомбардировщиками базы Хамадан в 2016 г.) был недолгим и весьма противоречивым.
Другие варианты – Египет, Алжир, Судан – и вовсе представляются крайне зыбкими. Алжир крайне скептически относится к расширяющемуся российскому военному присутствию в Сахеле. Египет, памятуя историю с покупкой российских бомбардировщиков, не пойдёт на такое обострение с Западом. Судан не способен обеспечить безопасность российской военной инфраструктуры.
Обращает на себя внимание также то, что Россия по вопросу сохранения военного присутствия в Сирии действует с большой осторожностью. Москва внимательно следит за разворачивающимися событиями в САР, поддерживая контакты со всеми сирийскими оппозиционными группами, вплоть до того, что установила контакты с политическим комитетом запрещённой в России «Хайят Тахрир аш-Шам» (далее – ХТШ). По сути, ХТШ – это вчерашняя «Джебхат Фатх Аш-Шам», она же Джебхат ан-Нусра»[1], создававшаяся как филиал «Аль-Каиды»[2] в Сирии, чьи члены имеют тесные связи с ИГ[3].
В то же время о сворачивании российского присутствия в Сирии прямо сейчас речи не идёт. За время наступления боевиков и после занятиями ими власти ни Хмеймим, ни Тартус, ни другие военные объекты в Сирии не подверглись атакам со стороны ХТШ и иных оппозиционных группировок. Очевидно, что существуют негласные договорённости с Анкарой и лидером ХТШ Аль-Джулани хотя бы по этому вопросу. Как заявили представители сирийской оппозиции, новые власти хотят «дать России шанс пересмотреть свои отношения с сирийским народом».
Кроме того, перед новым сирийским руководством в ближайшее время остро встанет вопрос легитимации своей власти на международной арене, и наличие официальных контактов с Россией в этом плане может сыграть для них немаловажную роль.
В этом свете можно обрисовать сценарии развития российского военного присутствия в Сирии. В конечном счёте оно зависит от двух переменных – легальности и безопасности. В случае если новые сирийские власти не станут разрывать договор аренды Тартуса и Хмеймима и, что немаловажно, смогут обеспечить безопасную зону вокруг объектов, ситуация не поменяется для России критическим образом. Однако очевидно, что именно вывод российских сил из Сирии станет ключевым условием снятия санкций со стороны ЕС и США. Об этом уже прямо сказали европейцы. О позиции американцев – как уходящей, так и приходящей администрации – также догадаться нетрудно: Дональд Трамп, к примеру, утверждает, что России в Сирии нечего делать.
Тем не менее, даже если новые власти пойдут на соглашение с Россией, безопасность российских объектов не может быть гарантирована. Прочность власти Аль-Джулани покажет время – самих боевиков ХТШ не более пятнадцати тысяч, а в самой Сирии сейчас находятся сотни тысяч мужчин с оружием – солдаты бывшей САА и проправительственных формирований. Если Дамаск не сможет удержать страну от возобновления острой фазы гражданской войны, использование баз будет затруднено. Однако это может привести к наиболее парадоксальному сценарию – ситуации, когда присутствие России нелегально, но базы находятся в безопасности. Такой вариант возможен в случае возникновения алавитской герильи в Латакии, которая будет добиваться существенной автономии или даже независимости от новой Сирии, где доминируют сунниты. Подобное будет означать окончательное раздробление Сирии, ее раскол по этноконфессиональным линиям и прекращение существования в нынешнем виде.
С учётом вышесказанного на первый план выходит необходимость построения устойчивых долгосрочных логистических маршрутов для поддержания российских операций в Африке. Эти операции несут в себе значительные возможности по закреплению российских интересов на Чёрном континенте, в первую очередь в экономическом отношении. Однако укоренение российского влияния в Африке напрямую зависит от успехов российских интервенций.
Стоит рассмотреть возможность создания новых маршрутов, в частности через Сенегал, Гвинею, Экваториальную Гвинею. Не менее важно прагматично выстроить политику в отношении новых властей Сирии, взаимодействуя как с Дамаском, так и с возможными оппозиционными режиму силами. В стратегическом отношении Сирия – горький опыт для России, и его ещё предстоит осмыслить и усвоить. Пока произошедшее не является стратегическим поражением, однако утрата Хмеймима и Тартуса без создания каких-либо альтернатив может стать именно таковым.
В более широком смысле случившееся в Сирии чётко продемонстрировало пределы подхода России по решению вопросов безопасности в регионе с опорой на Турцию и Иран. В случае Турции очевидно, что любые договорённости по урегулированию конфликтов – будь то в Сирии, Ливии или на Южном Кавказе – не выдерживают проверки временем. Ничего удивительного в этом нет: для Турции эти конфликты имеют существенно более экзистенциальный характер, чем для России, в особенности сирийский. Каким бы интенсивным ни было сотрудничество с Анкарой в экономической сфере, в том числе с точки зрения обхода западных санкций, Турецкая Республика не является стратегическим партнёром России в регионе.
В отношении Ирана сирийский случай иллюстрирует пределы сотрудничества с «осью сопротивления», с 7 октября 2023 г. вступившей в прямой конфликт с США и Израилем. Помимо того, что этот конфликт никоим образом не отвечает российским интересам, он сыграл непосредственную роль в крахе режима Асада из-за ослабления шиитских группировок, в частности, «Хизбаллы». Исчезновение главного связывающего узла Москвы и Тегерана в регионе также способствует калибровке связей России с ключевыми ближневосточными акторами.
Об упущенных возможностях по реформам сирийской армии, силового аппарата, экономической модели было сказано многое и будет сказано ещё больше. С другой стороны, Россия единолично взяла на себя ответственность за замирение, к примеру, юга страны (мухафазы Деръа) в обход сирийского правительства. В то же время российское влияние не смогло обеспечить безопасность российского бизнеса и инвестиций, которые сталкивались с давлением и откровенным рэкетом со стороны сирийских силовых структур. Принципиально важно учесть такие ошибки и в будущем проводить более системную и непротиворечивую политику. Для режимов подобного рода необходимо иметь понятные рычаги влияния, которые должны включать в себя механизмы обеспечения долговременных договорённостей и конкретные компенсаторные инструменты в случае срыва такого рода соглашений. Отдельно стоит подчеркнуть важность работы с публичными институтами на уровне среднего руководящего звена, не только в военно-политической, но и в других управленческих сферах.
Коллапс режима Асада – безусловно, ощутимый удар для России. Это создало целый ряд проблем как в регионе, так и за его пределами. Однако Россия – не первая и не последняя держава, которая столкнулась с подводными камнями ближневосточной политики. С 2011 г. болезненные поражения несли американцы, французы, саудовцы, турки, иранцы. Однако и Вашингтон, и Париж, и Эр-Рияд, и Анкара, и Тегеран использовали (и будут использовать) свой негативный опыт для корректировки и перестройки своей политики. В этом плане Москва не должна быть исключением.
Авторы:
Александр Наджаров, аналитик Центра средиземноморских исследований НИУ ВШЭ.
Тигран Мелоян, аналитик Центра средиземноморских исследований НИУ ВШЭ.
