Термин «психологическая травма» стал общеупотребительным, его поминают к месту и не к месту, но что это такое, понимают крайне смутно. Кто-то склонен любые свои недостойные поступки оправдывать полученными травмами, а кто-то, наоборот, вообще отрицает их существование. Так что же такое на самом деле психологическая травма? Какие от нее бывают последствия? Как родителям поменьше травмировать своих детей? И наконец, как лечить эти травмы? Можно ли с ними справиться самостоятельно или необходима помощь специалиста? Рассказывает психолог Александр Ткаченко.
психолог
Есть распространенное, хотя и не совсем точное представление о том, как возникает жемчужина: в организм моллюска попадает песчинка, она причиняет ему боль, и, чтобы ее уменьшить, моллюск обволакивает ее слоями перламутра. Не совсем точным я назвал это представление потому, что гораздо чаще моллюск защищается таким образом от паразита, попавшего внутрь раковины и пытающегося сожрать хозяина изнутри. Слой за слоем перламутр нарастает, и в раковине моллюска возникает жемчужина, запершая в себе незваного гостя-паразита.
Думаю, это весьма точная метафора психологической травмы. Травма — это состояние психики, в котором человек испытывает нестерпимую душевную боль от внешнего воздействия. Психика от этой боли защищается, создавая такие способы реагирования на нее, при которых боль становится переносимой, и ее уже можно выдержать. Как слои перламутра нарастают у моллюска вокруг грызущего его паразита, так и в психике вокруг невыносимого переживания нарастают адаптивные структуры. Так формируется психологическая травма: сначала — повреждение, затем — новообразование, позволяющее с этим повреждением жить дальше.
Но может, это и нормально? Испытал человек что-то невыносимое, сработала его психическая защита, ему стало легче — и, значит, все хорошо? Нет!
Во-первых, «паразит» никуда не делся. Он все равно сидит внутри, в эмоциональной памяти, в бессознательном, и продолжает причинять боль, которая временами прорывается наружу в самый, казалось бы, неподходящий момент.
Во-вторых, такие способы сжиться с нанесенным повреждением, «переварить» случившееся — это лишь перераспределение тех ресурсов психики, которые изначально были предназначены совсем для других задач — для роста, развития, познания, умения выстраивать отношения в социуме и т. п. И когда они уходят на создание «жемчужины», блокирующей боль, все эти нормативные задачи остаются невыполненными или выполненными лишь частично. То есть «паразит» все же добивается своего: он оттягивает на себя значительную часть душевных сил человека, которые уходят на обслуживание последствий травмирующего события.
Как это происходит на практике? Например, ребенок регулярно подвергался обесцениванию, унижению. И как защитная реакция в нем может сформироваться убежденность, что он не представляет собой никакой ценности, никому не нужен, что нечего ему со свиным рылом соваться в калашный ряд... Эта убежденность позволяет ему не допустить повторения такого болезненного опыта. Он начинает избегать ситуаций, где его могут высмеять, раскритиковать, унизить. И в итоге становится человек хроническим неудачником, аутсайдером, заранее принимающим свое поражение еще до того, как оно наступило, где бы то ни было — в личной жизни, в работе, в отношениях с людьми. Причем в социуме такой человек может получать весьма положительную оценку: ведь внешне он будет выглядеть очень скромным, а скромность, как известно, украшает. Ну так и жемчуг тоже ведь считают драгоценностью и используют для украшений. Никому нет дела до того, что там, внутри жемчужины, — паразит, причинявший нестерпимую боль.
Впрочем, бывает, что защита у такого ребенка может выстроиться по противоположной схеме: «я докажу всем, что я ценен и достоин любви, чего бы это мне ни стоило». И тогда он огромными усилиями воли многого добивается в жизни (например, выстраивает внушительную карьеру). Но из-за того, что целью здесь является преодоление повреждений, нанесенных пережитым унижением, на это тратится колоссальный внутренний ресурс, который в нормальных обстоятельствах, повторюсь, тратился бы на личностный рост, на развитие, на установление гармоничных отношений с окружающими. А ресурс этот не бесконечен, и рано или поздно травма человека «догонит», проявляя себя уже через тело в виде фобий, панических атак, зависимостей, болезней психосоматического спектра.
Поэтому ни в коем случае нельзя преуменьшать тяжесть проблемы. Травмы случаются, психика порой действительно не может справиться со слишком сильными потрясениями, и это так или иначе отравляет всю дальнейшую жизнь.
Конкретные обстоятельства, при которых возникает травма, могут быть самыми разными, но у них есть, скажем так, общий знаменатель. И его можно назвать одним словом: нелюбовь. Травма возникает там, где человек (и прежде всего в самом раннем возрасте) сталкивается с нелюбовью. Эта нелюбовь может проявляться различным образом: агрессия (особенно сопряженная с физическим или сексуальным насилием), насмешки и издевательства, отвержение, равнодушие (особенно близких), брошенность, безразличие к потребностям, мнению, интересам. Этот ряд можно дополнить и другими примерами, но всё это будет — нелюбовь.
Важно понимать: если речь заходит о детских психологических травмах, то здесь травмирующим фактором не обязательно будет человек. Ребенок, особенно младенец, воспринимает как нелюбовь всё, что ему угрожает или причиняет сильную боль. Залаявшая на него собака, разразившаяся над головой гроза, упавшее от сильного ветра дерево, ужалившая оса. Все это в определенных обстоятельствах может привести к травме (хотя, конечно же, далеко не всегда и не в каждом случае).
Психическая жизнь человека начинается еще в период внутриутробного развития, когда всё, что не он, — это мама, и мама его любит. И еще достаточно долго после рождения младенец ждет от окружающей действительности того же, чего и от мамы, то есть любви, ласки, заботы. Поэтому даже когда причина травмы с нашей, взрослой точки зрения никак не связана с людьми, с человеческими отношениями, все равно здесь действует нелюбовь, которую мир, как это кажется ребенку, проявляет к нему. А уж если говорить о детях, переживших серьезную природную катастрофу, например, землетрясение или наводнение, тут травма возникнет с очень высокой степенью вероятности.
А еще стоит отметить, что обстоятельства, которые для одного человека становятся причиной травмы, для другого — чепуха. На одного ребенка в яслях накричала воспитательница — и у него будет травма, накричала на другого — и ничего такого не случится. Потому что, повторю, травма возникает там, где психика не в силах справиться с тяжелым переживанием. Но у разных людей разный психологический ресурс, разная устойчивость, и кто-то более крепкий справляется. Из этого следует очень важный вывод: невозможно абсолютно четко разделить жизненные обстоятельства на травмирующие и безопасные. Потому что любое проявление нелюбви может стать причиной травмы. Даже если оно случилось в формально безопасной ситуации.
Разумеется, есть крайние ситуации — сексуальное насилие, бедствия военного времени, прямая угроза жизни. Тут ПТСР — посттравматическое стрессовое расстройство — очень вероятно. Но и в обычных жизненных обстоятельствах нелюбовь может проявить себя разрушительным для психики образом. А значит, ни в коем случае нельзя думать, будто какие-то несмертельные ситуации (допустим, ссора родителей с криками и битьем посуды) — чепуха, дело житейское, что они не способны нанести травму. Увы, еще как способны!
Почти все психологические травмы родом из детства (иногда они бывают даже пренатальные, то есть полученные в период внутриутробного развития).
Бывает ли, что в детстве никаких травм не было, а во взрослом возрасте они вдруг возникли? Да, бывает, хотя и редко. Например, уже упомянутое ПТСР, когда нагрузка оказывается такой мощной, что даже психика здорового взрослого человека не выдерживает.
Но куда чаще случается так, что полученные в детстве психологические травмы до поры до времени незаметны со стороны, да и самому ребенку не особо мешают жить. Однако они никуда не делись, «паразит» продолжает сидеть внутри созданных психикой защитных слоев. И когда уже в подростковом или взрослом возрасте человек испытывает сильный стресс в ситуации, схожей с той, что причинила невыносимую боль в детстве — тут-то эти «спящие» детские травмы просыпаются, актуализируются, и возникает новая травма. Которая на самом деле никакая не новая, а просто очередной этап развития старой. Как говорят психологи, происходит ретравматизация — воздействие на психику какого-то фактора, который напоминает уже пережитую беду и угрожает ее повторением.
Глядя на прекрасную жемчужину, можно ли заподозрить наличие внутри нее паразита, наносящего вред ? Вот и с психологическими травмами то же самое: далеко не всегда, общаясь с человеком, мы можем заметить, что у него есть застарелые травмы, что он в прошлом испытал сильнейшую душевную боль и психика его как-то к ней приспособилась.
Внешне человек может выглядеть сильным, волевым, успешным (да и не просто выглядеть даже, а действительно быть таким). Если он сам не говорит о том, что его гнетет, то откуда это узнать окружающим?
Тем не менее могут быть некоторые косвенные признаки, по которым можно предположить наличие травмы. Замечу, именно предположить, а не уверенно констатировать. Например, крайне низкая самооценка, боязнь принимать самостоятельные решения, нежелание и неумение выстраивать отношения с людьми, с которыми сводит жизнь (коллеги, соседи, соученики и так далее), обидчивость, вспыльчивость, эмоциональная нестабильность, резкие изменения в настроении — от безудержной радости до бурных слез и нежелания жить. Или, наоборот, отчаянное стремление выглядеть успешным, сильным, состоявшимся — любой ценой. То есть то, что психологи называют гиперкомпенсацией, когда нехватку любви в детстве человек пытается возместить избытком чего-то другого, по его мнению, делающего его достойным любви и уважения. Прекрасно выразил это Сергей Есенин в своих пронзительных стихах:
…Было время, когда из предместья
Я мечтал по-мальчишески, в дым,
Что я буду богат и известен
И что всеми я буду любим…
И далее с беспощадной честностью поэт говорит, что все эти его мечты оказались иллюзорными, что достигнутые им богатство и слава не принесли ему не то что счастья, но даже простого умиротворения. Так чувствует себя человек в гиперкомпенсации при, казалось бы, полном внешнем успехе.
Но иногда травма бывает видна невооруженным глазом. То есть не нужно быть профессиональным психологом, чтобы почувствовать: этому человеку тяжело, он чего-то боится, о чем-то тоскует, его ничего по-настоящему не радует. Чтобы это заметить, достаточно просто обладать развитой эмпатией. Но в любом случае, даже будучи уверенным, что вот у этого человека имеется психологическая травма, не следует лезть ему в душу, пытаться из самых лучших побуждений ему помочь. Потому что можно, наоборот, навредить. Единственное, что можно сделать для такого человека, это вести себя с ним доброжелательно, корректно, не реагировать на какие-то его «странности» и относиться к ним с пониманием.
Сразу скажу: у психологических травм, будь это травмы детские или взрослые, родительские или старческие, общего гораздо больше, чем различий. Травма — это всегда столкновение с нелюбовью, в котором человек терпит поражение. Поэтому само деление травм на виды достаточно условно. Тем не менее о некоторых вариантах можно поговорить здесь подробнее.
Эти травмы — основа всех травм, возникающих в последующие годы. В чем их особенность? Пожалуй, в том, что возникают они, как правило, в таком раннем возрасте, когда ребенок еще не начал говорить, а если уже начал, то все равно еще не способен четко и внятно рассказать взрослым о своих чувствах, страхах, обидах. Он еще не знает, какими словами назвать те эмоции, которые испытывает. Потому-то, кстати, с маленьким ребенком нужно очень много говорить на самые разные темы, в том числе и объяснять ему, что он в данный момент чувствует. «Ты сейчас обиделся, да?», «Тебе страшно?», «Ты, похоже, развеселился», «Ты расстроился из-за того, что мы не пошли гулять?».
Это нужно в любом случае, конечно, не только для профилактики травм. Однако именно из-за того, что маленькому ребенку легче выразить свои негативные эмоции плачем, чем словами, взрослые могут не понимать, что с ним происходит. То, что малыш плачет, им привычно: он и будучи новорожденным плакал, все дети плачут, поплачет и перестанет. И так далее и тому подобное. Поэтому ранние детские травмы очень часто замечают несвоевременно или не замечают вообще.
Вновь напомню, что психологические травмы подростков — это в подавляющем большинстве случаев проснувшиеся старые детские травмы. А просыпаются они потому, что начинается пубертат, как следствие, бушуют эмоции, какие-то вещи, с точки зрения взрослых не стоящие таких бурных переживаний, воспринимаются подростками как вопросы жизни и смерти. И дело не только в романтических чувствах — даже обыденные вещи вроде отношений с учителями, одноклассниками, мысли о своем будущем вырастают у подростков до вселенских масштабов.
Одна из главных задач кризиса подросткового возраста — отделение от родителей через их деидеализацию, разочарование в них. Подростки перестают видеть в родителях безупречных исполнителей декларируемых ими же принципов, дистанцируются от них, и такая сепарация сама по себе совершенно естественный процесс. Авторитет взрослых резко снижается — соответственно, и старый, детский формат отношений с ними ломается, начинаются конфликты.
И вот на этом повышенном эмоциональном фоне пробуждаются спящие детские травмы. Спрятавшийся много лет назад «паразит» снова дает о себе знать, доставляя подростку боль. А психика находит новые, более сложные способы заглушить эту боль. На жемчужину нарастают очередные слои перламутра.
Например, ребенку в раннем детстве не дали прожить нормально кризис трех лет, когда малыш начинает воспринимать себя как отдельную от мамы личность, когда появляется «я». «Я хочу», «я не буду», «мне это не нравится», «я люблю колбасу и не люблю суп». И если взрослые реагировали неумно, пугались этих проявлений его индивидуальности, затыкали ребенка, ругали и наказывали, внушая, что его мнение никакого значения не имеет, то могла возникнуть психологическая травма. Ребенок приспосабливается к ней на долгое время, становится послушным, чтобы не сердить взрослых, уверяет себя, что он никто и звать его никак... Просто сокровище какое-то, а не ребенок. Жемчужина!
А десять лет спустя он вступает в подростковый возраст, и то, что нормально не было прожито в три года, начинает заново проживаться в тринадцать. Но бунты и скандалы тринадцатилетнего — это совсем не бунты и скандалы трехлетки, здесь уже совсем иной масштаб, и у родителей уже гораздо меньше возможностей подавить такой мятеж привычными им способами. Со стороны кажется, что у подростка ни с того ни с сего случилась психологическая травма, но на самом деле случилась она по вполне определенным причинам, корни которых уходят в куда более ранний возраст.
Впрочем, подавить такой «бунт на корабле» родители могут и здесь тоже. И тогда эти непрожитые кризисы и нерешенные соответственно возрасту задачи уходят еще дальше — в юность и в зрелость, обрастая все новыми слоями «перламутра» в виде психологических защит. А потом выходят на поверхность, уже когда человек создаст свою семью и начнет неосознанно отыгрывать со своим супругом то, что не позволили прожить мама или папа. Тут тоже будет много проблем.
Но это в том случае, если свою семью ему удастся создать. Нередко бывает, что такие «сломанные», послушные подростки навсегда остаются в родительской семье, так и не сумев от нее отделиться до самой старости — сначала родительской, а затем и своей собственной. В итоге все силы такого «вечного подростка» уходят на создание «жемчужины» вокруг нелюбви родителей, которые видели в нем всего лишь свою собственную часть, так и не дав ему почувствовать себя — собой.
Кроме того, жизнь подростка подкидывает гораздо больше тяжелых испытаний, чем жизнь дошкольника. Куда чаще возникают ситуации, где психика может и не справиться с невыносимыми переживаниями. Но зачастую потому-то она и не справляется, что ее ресурсы тратятся на защиту от старых травм. Одна и та же ситуация (например, травля в школе) для одного подростка будет хоть и крайне неприятной, но все же терпимой, а для другого — невыносимой. Потому что первый нормально развивался и уже более или менее умеет справляться с сильными психическими нагрузками, а второй ослаблен старыми травмами.
Со взрослыми — так же, как и с подростками: чаще всего новый травмирующий опыт соединяется со старыми, сидящими глубоко внутри детскими травмами. То есть, пользуясь аналогией из химии, тяжелые переживания, возникшие в силу каких-то жизненных обстоятельств, становятся катализатором уже давно идущей реакции, и то, что тлело, начинает гореть. Во всяком случае, это касается травм, связанных с межличностными отношениями.
То есть в детстве у человека сформировались какие-то способы реакции на нелюбовь, и когда десятки лет спустя он вновь сталкивается с такой же нелюбовью, пусть и от других людей, в других формах, то неосознанно применяет старые, детские способы реагирования на эту нелюбовь. И тогда на его детской жемчужине появляются новые, взрослые слои перламутра.
Да, иногда и так бывает. Прежде всего это уже упомянутое посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР), которое возникает у людей воевавших или ставших жертвами войны, у жертв домашнего насилия, у жертв природных или техногенных катастроф.
Кроме того, это может быть «застревание в горе» (например, когда умер близкий человек). Обычно переживание горя, проходя через определенные этапы (шок, отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие) длится год-два и заканчивается принятием. Боль не исчезает полностью, но переплавляется в светлую печаль и добрую память об усопшем. Однако бывает и так, что нагрузка на психику оказывается столь сильной, что до этапа принятия человек так и не доходит. Горе создает мучительную психологическую травму, с которой сам человек, без помощи специалиста, ничего не может сделать.
Но вот что важно в разговоре о травмах взрослых. В отличие от детей и подростков взрослый человек вполне способен осознать, что у него есть психологические проблемы, что корень этих проблем — в травмах, что с этим нужно как-то разбираться, исцелять себя, обращаться за помощью к специалистам. А, как известно, осознать проблему — значит сделать первый шаг к ее решению.
Детям и подросткам в этом смысле куда тяжелее: они не понимают, что с ними происходит, а даже если и понимают (с умными подростками иногда такое бывает), то все равно без помощи взрослых ничего со своими травмами сделать не могут.
И здесь то же самое: нет никаких специфических «родительских» травм, есть старые детские травмы, которые просыпаются у родителей в ситуациях, когда они испытывают тяжелые переживания, связанные с их детьми. Всякое же может случиться — тяжелые детские болезни, отставание в развитии, проблемы с учебой, травля в детском коллективе, подростковые бунты, дурные компании, наркотики, наконец. Все это мучает родителей и все это порождает такие типичные реакции:
Так вот, все эти типовые реакции — абсолютно детские. Здесь у взрослого человека просыпаются детские воспоминания о тех давних временах, когда его, маленького, обвиняли, стыдили, обижали, обманывали, гневались на него.
Иначе говоря, все без исключения родительские травмы — это ретравматизация, новое перепроживание родителями их собственных детских травм. И тут есть четкая закономерность: эти «родительские» травмы чаще всего дают о себе знать именно тогда, когда ребенок дорос до того возраста, в котором родитель получил свою детскую травму.
Например, когда ему было пять лет, его обидела мама, жестоко наказала, он ощутил свою беспомощность, свое одиночество, ему хотелось умереть... и вот через тридцать лет, глядя на плохое поведение своего пятилетнего сына, он непроизвольно вспоминает все те негативные чувства, который испытывал тогда. Причем он может даже не помнить ту давнюю ситуацию — просто непонятно почему вдруг начинает снова испытывать ту же беспомощность, то же одиночество. Но теперь это у него ассоциируется с нынешним поведением его сына: ведь должно же быть какое-то разумное объяснение происходящему. И папа начинает думать, что все это оттого, что он ничего не может поделать со своим расшалившимся отпрыском, что всем наплевать на его чувства по этому поводу, что он не найдет понимания ни у жены, ни у тещи, что он плохой и лучше ему вообще не жить... А ответственность за эти свои детские травмированные чувства перекладывает на своего пятилетнего ребенка. И в результате жестоко наказывает его, повторяя семейный сценарий, делая ровно то же, что мама когда-то делала с ним. Так жемчужина с паразитом внутри передается из поколения в поколение по наследству…
Впрочем, конкретные ситуации, в которых у родителя просыпается его детская травма, могут быть самыми разными, и вовсе не обязательно один в один должны воспроизводиться ситуации из собственного детства. Но дело в том, что те или иные житейские коллизии запускают во взрослом человеке будильник, и старые детские травмы, проснувшись, начинают действовать вновь. Но человек не осознаёт этот процесс и вполне искренне думает, будто испытывает сейчас взрослые чувства по поводу текущей ситуации.
Травмы эти обычно очень тяжелые, незаживающие, потому что насилие — это самое мощное, предельное проявление нелюбви. Когда человека вообще не считают человеком, когда им пользуются как вещью, когда намеренно причиняют страдания не только телу, но и душе. Насилие означает нарушение вообще любых границ — моральных, эмоциональных, юридических, физических.
Но и здесь, если речь идет о подвергшемся насилию взрослом человеке, травма вырастает на уже подготовленной почве. То есть на детских травмах, которые формируют поведение человека, способы взаимодействия с другими людьми. Например, из-за детских травм взрослый человек считает себя никому не нужным, беззащитным, не имеющим права постоять за себя, позвать на помощь. Он привык, что с любой бедой ему нужно справляться самому, но сил у него немного. Поэтому в ситуации насилия он не видит вопиющего нарушения и предпочитает замереть, терпеть и ожидать, пока все закончится.
Так, «обычные» (то есть не связанные с сексуальным насилием) детские травмы сами по себе становятся фактором риска, повышают вероятность подвергнуться насилию. И наоборот, если человек уже с детства умеет отстаивать свои границы, если убежден, что в случае чего есть кому его защитить, если чувствует свою ценность и видит в себе личность, которая достойна уважения, то вряд ли он заинтересует насильников. Стопроцентных гарантий нет, конечно, но вероятность тут заметно ниже. Если жертва начинает кричать, отбиваться, звать на помощь, насильник в большинстве случаев просто убежит. А вот когда жертва чувствует себя обреченной и проявляет покорность… И один, и другой способы реагирования закладываются уже в детстве. Речь ни в коем случае не о частичной вине жертвы: вина полностью и исключительно на агрессоре. Речь о беде жертвы, у которой не оказалось ресурсов на то, чтобы пресечь эту ситуацию на корню.
Какие последствия бывают у травм насилия? Напомню, что любую травму можно сравнить с паразитом, вокруг которого нарастают слои перламутра. То есть те самые адаптивные новообразования в психике, позволяющие пережить боль. Это же происходит и в случае травм насилия. Как жертва пытается объяснить себе происходящее? Какую картину мира выстраивает неосознанно?
В этой картине мира она, жертва, — ничтожество. Она не имеет никаких прав, даже прав возмущаться случившимся. Она это заслужила, потому что она — грязная, гадкая, а теперь стала еще грязнее и гаже. Как ни удивительно, но такой взгляд на ситуацию действительно помогает ослабить нестерпимую душевную боль и восстановить рухнувшую картину мира (ужасной ценой, замечу, ценой разрушения личности). Ведь если я гадкое ничтожество, значит, ничего особенного не произошло, все вполне закономерно. А боль… что ж, потерплю, это я давно уже умею…
Далее могут возникнуть попытки оправдать случившееся, возникает «стокгольмский синдром», когда жертва ассоциирует себя с агрессором и его ценностями. Может возникнуть даже что-то вроде привязанности к насильнику. Чувство, конечно, глубоко извращенное, но так срабатывает психическая защита, так психика спасается от перегрева.
Говоря о травме насилия, не будем ограничиваться только насилием сексуальным. Бывают и другие формы физического насилия, вызывающие столь же серьезные последствия. Например, когда ребенка бьют, особенно если это не единичный случай, а регулярно повторяющиеся ситуации. Если родители применяют к детям телесные наказания, там вполне может развиться травма насилия. Да, может быть, не в ста процентах случаев (в оставшихся процентах возможны другие травмы).
Впрочем, кто же их считал, эти проценты? И как их вообще возможно сосчитать? Психологи, общаясь с людьми, обратившимися к ним за помощью, видят, к каким разрушительным последствиям для психики приводит та же порка в детском возрасте. Но сколько таких пострадавших так и не обратились за помощью, вряд ли можно узнать достоверно. Поэтому каждый раз, когда родитель собирается выпороть своего малыша, ему неплохо было бы помнить, что он сейчас, возможно, закладывает в будущее своего ребенка такие последствия, которые придется исцелять годами непростой и целенаправленной работы в терапии.
Не менее опасна ситуация, когда маленького ребенка заставляют есть насильно. То есть не просто «пока не съешь, из-за стола не выйдешь» (что тоже плохо), а когда ребенка скручивают, разжимают рот, пихают туда еду ложку за ложкой, невзирая на его вопли, и даже на вполне естественную в такой ситуации рвоту. Для маленького ребенка это запредельное насилие, нарушение любых личных границ. А ведь многие взрослые не видят здесь ничего ненормального. Ребенка же надо кормить? Надо. И нечего тут капризничать!
Травмы насилия тяжело залечиваются, прежде всего потому, что люди часто стыдятся своей беды, боятся говорить о ней. И все же стоит найти в себе силы и обратиться за помощью. К сожалению, подобные травмы не так уж редки, и в профессиональном психологическом сообществе накоплен большой опыт эффективной работы с ними. Не надо считать, будто насилие необратимо ломает человека, полностью и навсегда перечеркивает его жизнь. Да, последствия травмы насилия тяжелы и мучительны. Но от них можно избавиться, если перестать наращивать на этого «паразита» все новые и новые защитные слои, тратя на это все свои жизненные силы. Ведь Господь дал нам этот ресурс для совсем других целей. Поэтому, лучше обратиться за помощью к специалистам и перестать, наконец, обслуживать чужое зло за свой счет.
Это тоже частый вид психологической травмы — когда человек сталкивается с нелюбовью, направленной не на него лично, а на кого-то другого, но испытывает столь сильные переживания по этому поводу, что не может с ними справиться. Да, ужасное событие случилось не с ним, но он это видел, он видел, какой чудовищной бывает нелюбовь, он ощутил, как хрупок мир, он осознал, что такое же может произойти с кем угодно. Например, с ним.
Именно поэтому, чтобы не получить травму свидетеля, есть прямой резон соблюдать своего рода психологическую гигиену. Мы, разумеется, не застрахованы от таких случаев, но, по крайней мере, нужно думать и понимать, куда не стоит специально ходить, на что не стоит специально смотреть. А уж тем более недопустимо участвовать в распространении травмоопасной информации.
Вот яркий пример: несколько лет назад произошел трагический случай в праздник Крещения, когда женщина на глазах у своих детей утонула в проруби. Эту трагедию присутствовавшие там люди засняли на видео, и затем это видео начало вирусно распространяться в Интернете. Люди смотрели эти ужасные кадры, и вполне возможно, что для кого-то из них дело окончилось травмой свидетеля. Поэтому мы вместе с другими коллегами тогда во всех доступных соцсетях писали о такой опасности, объясняли ее суть, просили не распространять это видео и самим его тоже не смотреть. Некоторые вещи куда как легче впустить в эмоциональную память, чем потом от них избавиться.
Особенно уязвимы для травмы свидетеля дети, потому что некоторые ситуации и взрослого-то человека способны шокировать (например, ДТП с человеческими жертвами, взрывы домов, технологические катастрофы, стихийные бедствия). А ведь психика ребенка куда более хрупкая, там еще не наработан ресурс, позволяющий пережить увиденное и не пострадать при этом. И то, что взрослый, быть может, и выдержит, у ребенка с большой вероятностью вызовет травму свидетеля.
Отсюда выводы. Во-первых, если уж такое случилось, если ребенок оказался свидетелем чего-то трагичного, с ним обязательно надо об этом говорить, его переживания должны найти выход наружу. Тут лучше обратиться к психологу, умеющему помогать в таких случаях. А во-вторых, насколько это возможно, ребенка надо оберегать от потенциально опасной информации. Например, не обсуждать при нем жуткие подробности каких-то трагедий, не позволять ему смотреть фильмы, в которых полно крови, насилия, жестокости. Речь, конечно, о детях того возраста, когда родители еще могут такое контролировать.
Давайте прежде всего попробуем определить, что вообще означают слова «помочь себе самому», когда у тебя есть психологическая травма. Какие цели тут можно себе поставить?
Наверное, во-первых, — ослабить душевную боль. Но ведь именно это и происходит «само» — то есть, если пользоваться аналогией с жемчужиной, вокруг агрессивного паразита нарастают слои перламутра, а если придерживаться научной терминологии, то психика сама, без всяких осознанных твоих усилий создает адаптивные структуры, эмоциональные, когнитивные и поведенческие паттерны, позволяющие делать нестерпимую боль терпимой.
Ну и, конечно же, речь ни в коем случае не идет об экстремальных вариантах, когда человек заливает горе водкой или на свой страх и риск принимает в лошадиных дозах психотропные препараты. Все это тоже заглушает боль, но расплачиваться за такую анестезию приходится слишком дорого. .
А во-вторых, можно попытаться самостоятельно исправить последствия работы этих самых адаптивных структур. То есть снять те психологические барьеры, которые уже выработались и мешают тебе жить полноценно, создавать здоровые отношения с людьми, развиваться как личность, ощущать вкус и радость жизни. Но даже это не самое главное. Потому что еще нужно вернуть себе в доступ те силы души, которые ты вынужденно тратил на создание этих барьеров.
Исцеление от травмы предполагает именно это. Не только избавиться от сидящего внутри и причиняющего боль «паразита», но и саму обволакивавшую его «жемчужину» за ее ненадобностью снова превратить в свой ресурс, позволяющий дышать полной грудью, не выживать, а жить и радоваться этой жизни.
С первой задачей — уменьшить душевную боль — человек обычно справляется самостоятельно через действие психологических защит и адаптивных механизмов. Но и в этом случае цена слишком высока, потому что на защиту от боли он потратил те свои внутренние ресурсы, которые предназначались для нормального личностного развития, для здорового взросления.
Со второй задачей, то есть с исправлением последствий и возвратом ресурсов, справиться самостоятельно практически невозможно. Да, бывают случаи, когда у травмированного человека очень сильная воля, когда он может собрать всего себя в кулак и многого добиться в жизни — получить прекрасное образование, выстроить блестящую карьеру, заслужить уважение в профессиональной среде и благодаря этому стать известным и богатым. Кстати говоря, это заблуждение, будто у сильных, волевых людей психологических травм не бывает, будто травмам подвержены лишь слабовольные. Ничего подобного!
Но даже если травмированному человеку и удалось добиться больших успехов, все равно это не делает его жизнь гармоничной, все равно он на этот успех тратит ресурсы, необходимые совсем для другого, и потому не может испытывать от него счастья. По сути, такой успех и становится огромной жемчужиной, обволакивающей «паразита» — травму. Человек с такой гиперкомпенсацией все равно остается несчастен, в душе его все время дает о себе знать заноза — тот самый «паразит», он постоянно ощущает свою неполноценность и прикладывает огромные усилия, чтобы доказать и людям, и себе, что с ним все в порядке, что он не хуже других. Рано или поздно это приводит к серьезным психологическим и соматическим проблемам — возникают тревожные состояния, фобии, панические атаки, депрессии, развиваются заболевания нервной системы, сердечно-сосудистой, эндокринной, ЖКТ и так далее.
Отсюда вывод: для избавления от травмы и ее последствий собственных усилий недостаточно. Необходима помощь специалиста. Все попытки помочь себе самому — это не решение проблемы. В лучшем случае это будет лишь паллиатив, самоподдержка, силы на которую в какой-то момент иссякнут.
Даже самый лучший стоматолог не может вылечить самому себе кариес. То же касается и психологических травм. Человеку нужна помощь со стороны.
Почему так? Потому что невозможно одновременно быть и субъектом (тем, кто действует), и объектом (тем, на что действуют). Естественное сопротивление психики не даст человеку, даже самому сильному, добраться до корня его психологических проблем.
Я бы сказал так: психолог — это умное зеркало. Зеркало — потому что умеет показать человеку, что с ним на самом деле происходит, в чем причина его проблем, почему с ним все это случилось. Умеет показать паразита внутри его, быть может, очень красивой жемчужины. Не саму жемчужину показать, а именно паразита, ее образовавшего!
А умное зеркало потому, что не только показывает этого паразита, но и объясняет, что это такое, как это происходило, как слой за слоем на нем нарастали адаптивные структуры. И делает это тактично, чтобы человек не испытал дополнительную боль, узнав о себе правду. Это первый этап терапии.
Но как быть дальше? Вот человек увидел своего «паразита» — и что? Исчезнет он от того, что его увидели? Когда-то, на заре психотерапии, так и считали. Например, Зигмунд Фрейд иллюстрировал эту идею такой аналогией: на лекции какой-то студент шумит, разговаривает, мешает и лектору, и другим учащимся. Лектор выставляет его за дверь, и, казалось бы, наступило спокойствие. Но нет — студент в коридоре начинает буянить, кричать, стучать в дверь, и всем становится только хуже. Тогда лектор пускает его назад, в аудиторию, но с условием, что тот будет вести себя тихо. Вот так же, по мысли Фрейда, здоровые основы психики способны справиться с травмой, если вернуть травмирующие переживания из бессознательной области в сознание. И это иногда действительно работает. Но как выяснилось, далеко не всегда.
Оказывается, чтобы психика справилась с выявленной травмой, необходимо, чтобы человек принял себя. Чтобы не испытывал к себе, пережившему травму, брезгливости, презрения и ненависти. Надо добиться того, чтобы он не отвергал себя. Именно в этом заключается задача терапевта — помочь человеку себя принять. А для этого имеются многочисленные техники, приемы, подходы.
Потому что на самом деле никакого «паразита» не существует. Есть та часть личности, которая пострадала от травмирующего воздействия и которую мне очень больно, страшно и стыдно видеть в себе. Проще говоря, пресловутый «паразит» — это я, травмированный. Травма же — это те слои, которыми я обволок эту часть своей личности, чтобы не видеть себя, травмированного. А исцеление заключается в том, чтобы, во-первых, увидеть себя, травмированного, а во-вторых, изменить отношение к себе, травмированному, перестать себя отвергать. Принять себя.
Но что значит «принять себя»? Давайте разберемся, ведь именно на этой почве часто вырастает мнение, будто травмой можно оправдать любое свое поведение и отношение к другим людям, сказав: «Ну, это моя травма, я такой, поэтому я могу и буду так реагировать». На самом же деле никакое это не принятие — это осознанный выбор не лечить свои раны, а, напротив, продолжать наносить их себе и близким. Когда мы говорим про принятие себя, это отнюдь не про то, чтобы принять себя искалеченным, принять свою болезненную травмированность как норму и заставить окружающих обслуживать ее искаженные потребности. Речь идет о том, чтобы принять сам факт травмы, сказать себе «да, со мной сделали это», но уже не стыдиться ее, перестать брезгливо отворачиваться от себя такого — униженного, сломленного, опозоренного. И принять себя с этой болью и эту боль в себе, чтобы начать исцеление.
Травма, как в медицине, так и в психологии, требует внимания и лечения. Вот когда у вас болит зуб, что значит «принять себя»? Это ведь не значит сказать: «Мои родители не чистили зубы, и я этого не делаю. Это моя норма, и мои зубы всегда будут болеть!» Это точно не то принятие, о котором мы говорим.
Я бы описал его так:
«Да, у меня есть сложность с зубами. Все люди болеют, я не должен делать вид, что у меня ничего не болит. Так случается, в этом нет ничего стыдного, но продолжать с этим жить невозможно. Поэтому я обращусь к врачу».
Но если болит зуб, тут все ясно — мы идем к стоматологу. А если болит душа, травмированная нелюбовью? Да, психологи умеют оказывать эффективную помощь при травме, избавляться от боли и возвращать в доступ ресурсы, которые раньше человек тратил на создание «жемчужины» вокруг своей травмированной части. Я это хорошо знаю, как психолог, и могу засвидетельствовать, что это правда — психотерапия так работает.
Но, как верующий человек, я так же хорошо понимаю, что причины этой ранящей людей нелюбви лежат уже за пределами компетенции психологии, которая помогает человеку решить его проблемы лишь в этой земной жизни. Эти причины возникли задолго до появления человека на земле и уходят далеко за горизонт его земной жизни, продолжая действовать на душу человека даже после его биологической смерти. И чтобы исправить в себе эту нелюбовь навсегда и окончательно, чтобы получить возможность войти в вечность исцеленным, одной психотерапии, конечно же, недостаточно. Тут необходимо обратиться уже к высшим смыслам и ценностям нашего бытия — к Богу, Который и есть любовь.
Многие родители знают о существовании детских травм, о том, сколь они опасны, как легко у ребенка может возникнуть травма, и задаются вопросом: что же делать, чтобы этого не случилось, какая тут возможна профилактика?
Лучшая профилактика — это когда родители избавляются от своих собственных детских травм. Потому что раз они сами травмированы, то и детям своим могут нанести травмы, сами о том не подозревая. Только будучи психологически здоровыми людьми, адекватно и осознанно воспринимая себя и окружающих, родители создают вокруг себя здоровую среду, в которой могут спокойно расти их дети. Преподобный Серафим Саровский говорил: «стяжи дух мирен, и тысячи вокруг тебя спасутся». Здесь, в случае родителей, масштаб не столь велик, но суть та же.
Ну а все остальное — добрые отношения в семье, доверие между детьми и родителями, умение договариваться, разумные требования к детям, разумные ограничения поведения и опасного информационного контента — это лишь очевидные следствия главного: подлинного душевного и духовного здоровья родителей. Или, говоря проще, — родительской любви, которая уже никого не сможет травмировать.
Подготовил Виталий Каплан
