Шишков, прости, не знаю, как перевести. Overreaction – это когда реакция человека намного превышает диктуемую любым видом рациональности. Когда человек в ответ на случайный толчок в спину убивает толкнувшего. Или когда, получив двойку, идет вешаться. Ну, и так далее.
В ответ на неприятное событие пострадавший "слетает с катушек", "отключает голову" и действует в соответствии с тем, что диктует ему эмоция. А если он – человек эмоциональный и реакции его сильны, то и поведение оказывается соответствующим.
Терроризм очень часто является оверреакцией: террорист охвачен гневом, интеллектуальный контроль у него ослаблен, в частности, и из-за недоразвитости интеллекта (во всяком случае, в отношении политических вопросов), и поэтому ничто его не останавливает, и он становится убийцей. Оверреакцией, вероятно, было и парижское убийство.
Но я хочу сказать о других оверреакциях – нет ли элементов оверреакции в нашей реакции на парижские события? Не похоже ли наше поведение на то, которое привело Ивана Бездомного в клинику профессора Стравинского?
Что нас так взбудоражило? Ну, конечно, не сам факт массового убийства. Убийства много более массовые совершаются у нас под носом ежедневно. Ничего – притерпелись.
Взбудоражило то, что в парижской бойне одни увидели то, к чему чешутся их собственные руки: "Всех этих насмешников, охальников, крамольников, демократов-либералов – поубивать на!.." В том смысле, что молодцы эти алжирские братья. Прямо-то, конечно, об этом мало кто говорит. Но думают – многие. А чувствуют – так еще больше. И среди мусульман, и среди представителей иных религий, не стану называть по именам.
Других же взбудоражила угроза себе. В самом деле, что же это, товарищи дорогие, делается, если каждый, обидевшись на наши слова, картинки или песенки, будет хвататься за автомат Калашникова?
Взбудоражила нас, конечно, и неотвеченность важного вопроса о границах свободы – что делать можно, а чего нельзя: что можно говорить, а чего нельзя, над чем можно смеяться, а над чем нельзя, чьи чувства можно оскорблять, а чьи нельзя, ну и так далее.
Всё это, конечно, вопросы важные. Но насколько они – самые важные в нашей жизни? И насколько они заслуживают того, чтобы заслонить все остальные наши проблемы и на несколько дней стать даже не главной, а единственной темой разговоров?
Конечно, угрозы Кадырова Венедиктову и Ходорковскому требуют общественной реакции и однозначной общественной оценки. Они бы и юридической оценки требовали бы, если бы только право давно уже не было подмято у нас политикой. Конечно.
Но означает ли это, что, получив очередной информационный повод, мы должны забывать о всех других проблемах нашей жизни?
Ясно, что, не означает. Но мы забываем. Почему? И вот здесь-то как раз мы и подходим к самому интересному.
Забываем мы о главном и самозабвенно предаемся разговорам пусть и о важном, но не о главном потому, что мы главное из важного не выделяем. А не выделяем мы главное потому, что и у нас интеллектуальная реакция ослаблена по сравнению с эмоциональной. И в этом смысле психическая конституция наша не так уж и сильно отличается от психической конституции террористов. Получив информацию о плохом событии мы так же хватаемся за оружие и так же начинаем строчить.
Конечно, оружие наше не автоматы Калашникова, и строчим мы тоже не из автоматов. Конечно, наша "стрельба" (если только, конечно, не относить к "нам" тех, чьей рукой водит бурлящая ненависть) не ведет к человеческим жертвам. Но это не так важно. Все равно такая эмоциональная оверрекакция не может быть продуктивной. Уже потому, что зеркало, которое мы своими текстами ставим перед обществом, оказывается кривым. Менее важное в нем выглядит более важным, и наоборот.