23 ноября этого года «Российская газета» — официальное издание правительства России — вышла с заголовком «Чокнулись? Отдельные законодательные инициативы переходят грань разумного». Этот день вполне достоин упоминания в истории нашей страны: наконец-то осознание всей пагубности написания непонятных законов непонятными людьми дошло и до главного органа исполнительной власти. Только вот повлияет это на что-нибудь или нет — сказать сложно, механизм отрицательного отбора практически невозможно остановить без разрушения системы в целом. Так, например, для того, чтобы в 1993 году остановить процессы принятия Съездом десятков поправок в Конституцию страны, пришлось его разгонять (в том числе при помощи танков и баррикад), а потом принимать новую Конституцию. Премьерскую чехарду 1999 года завершила лишь отставка президента Ельцина, а думать о том, что существующие законодательные вихри завершит только отставка Государственной думы, как-то не хочется. Впрочем — при оценке рисков всегда надо допускать именно самые худшие варианты развития событий, как бы горько это все ни выглядело. Тогда и радоваться будешь больше, если выйдет не так плохо, как планировал.
Но возникает еще один вопрос: каким именно образом оценивать риски от тех или иных решений на государственном уровне? В действующей Конституции 1993 года, памятуя о судьбе Съезда, в систему заложили несколько обязательных предохранителей: двухпалатный парламент, заседающий раздельно (чтобы хоть какое-то время было, чтобы подумать, а надо ли), право вето у президента (которым за шестой созыв Госдумы он пользовался только один раз) да обязательное заключение правительства для того, чтобы принять закон, требующий выделения денег из бюджета (ну да — а сам закон о бюджете вносится только самим правительством). В итоге — депутаты научились вносить законопроекты, которые не требовали бы выделения денежных средств. По крайней мере — так пишут в финансово-экономических обоснованиях, прилагаемых к законопроектам, даже если законопроект предлагает отправлять на нары за малейшую провинность или вводит непомерные ограничения для бизнеса (чем бы депутат ни тешился, лишь бы денег из бюджета не просил).
Какой-нибудь контроль за депутатами осложняет то, что практически все они принадлежат к одной партии, а потому ради сохранения «чести мундира» вынуждены голосовать против тех законопроектов, которые вносят члены других партий. Но не против собственных! Какая-либо критика депутатом своих коллег по фракции (или голосование «против») кажется уже не реализацией права народного избранника на свободное выражение собственного мнения, а чем-то из ряда вон выходящим, чуть ли не предательством. Вместе с тем — от всего этого дела страдает население страны. Один депутат, не подумав, внес, другой (из чувства такта), не подумав, проголосовал «за», пресса, хорошо подумав, решила из-за партийности обоих депутатов законопроект не критиковать — а на выходе получается что-то совершенно неудобоваримое и ненужное даже самим авторам первоначального документа.
Вопросы «общественной экспертизы», «антикоррупционной экспертизы», «оценки регулирующего воздействия», рассмотрения регионами и профессиональными ассоциациями можно оставить за скобками: вашему покорному слуге (с учетом его членства в различных организациях) инициативы приходят десятками — их даже глазами пробежать сложно, не то что вычитывать и давать какие-то свои предложения. Пришел с работы, проглядел пришедшие письма, понял, что готовится много всего интересного, закрыл и забыл — как страшный сон. А разработчики потом пишут что-то в духе «законопроект разослан по общественным организациям, в том числе отраслевым и профессиональным, замечаний не поступило, поступило два положительных отзыва». Ну да — положительный отзыв написать всегда проще, чем отрицательный: «замечаний не имею» — и все путем.
При попытках критиковать принятое всегда заявляют: «Законопроект рассылался, у вас была возможность направить свое экспертное мнение». Возможность-то была, времени не было. А ведь авторы требуют мотивированного возражения на вопросы, скажем, почему нельзя вовсе запретить продажу пива, но оставить продажу водки или, например, почему нельзя запретить хождение наличного доллара. Ведь «любое предложение имеет право быть выслушанным», подобно тому как писсуар Дюшана имеет право быть выставленным в Эрмитаже как произведение искусства.
В Ленинградской области, например, вынуждены были создать региональный НИИ областного законодательства — чтобы законы писали профессионалы, они же проводили экспертизу самых одиозных вещей на предмет вменяемости и вразумительности. У нас подобные предложения неизбежно вызывают критику в самом депутатском корпусе и в правительстве — как «требующие выделения средств из бюджета». Ну, как же еще: ведь придется плоды своего труда показывать тем, кто привык думать профессионально, а не на потеху публике. Но, чувствую, надо будет либо вводить проверку законопроектов на качество исследователями, либо ужесточать порядок законодательной инициативы — чтобы депутатам пришлось искать себе коллег для внесения того или иного предложения. Но первое стоит денег, а второе подрывает доверие к действительно трудящимся народным избранникам, обобщающим практику в своем округе и не высасывающим предложения из пальца.
Вывод простой: риски по законодательным инициативам надо просчитывать, просчитывать профессионально и исходя из того, что если закон может быть использован самым неподобающим образом, то это будет сделано обязательно.
