Долгое время конфликт 1954−1962 годов оставался для Франции просто «событиями» (или даже более многозначительно — «теми событиями», которые даже в школьной программе не упоминались). Почему? Алжир в восприятии французов не был колонией — он был провозглашён частью страны. Отдалённой, во многом чуждой, но французской провинцией. А значит, нация была едина. Война же, как объясняли официальные лица Франции, должна затрагивать два разных народа. А тут — просто мероприятия по наведению порядка, внутреннее дело суверенной страны, как было заявлено миру ещё в 1958 году.
Парадоксальным образом французское непризнание войны войной позволяло и Алжиру, для которого конфликт был и остаётся революцией и войной за независимость, снимать с себя всякую ответственность за насилие Фронта национального освобождения против мирного населения, включая теракты.
Итак, для официальной Франции не было войны, не было и её ужасов и последствий. Не было зверств и пыток, массовых расстрелов, насилия и террора. Не было исхода «черноногих» и сефардов, не было трагедии алжирцев-мусульман: гражданских, лояльных Франции, и военных, верно ей служивших, уцелевших от резни, но встреченных на французской земле как подозрительные отщепенцы.
В конце 1990-х Франция наконец-то обратила внимание на то, что мусульманское население надо не просто принимать, но ещё и интегрировать. В стране появились Министерство социальной деятельности и Высший совет по интеграции, который в 1991 году сформулировал доктрину, признававшую культурные различия представителей разных наций. К иммигрантам перестали относиться как к чему-то временному, учились адаптироваться к жизни в мультикультурном обществе.
Такая смена общей политики повлияла и на парламент, который в 1999 году признал «те события в Алжире» войной. Страны наконец подписали декларацию, в которой говорилось об «особом партнёрстве». Заработала дипломатия: президент Алжира Абдель Азиз Бутефлика побывал во Франции в 2000 году, в 2003 году Алжир посетил Жак Ширак. Казалось бы, был сделан шаг к заключению договора о дружбе.
Но отношения двух стран на протяжении 21-го века до сих пор больше всего напоминают качели, где каждое слово, каждый поступок дипломатов может нарушить равновесие. Алжир требовал от Франции не просто шагов, а официального покаяния, которое так и не прозвучало. После того как посол Франции в Алжире неаккуратно высказался о трагедии в Сетифе (в 1945 году там произошли стычки между жителями Алжира и французской полицией; кто был зачинщиком инцидента, разобраться сложно, жертвы были с обеих сторон), отношения вновь начали буксовать. Усугубило ситуацию то, что президент Франции Николя Саркози активно боролся против режима Каддафи в Ливии, а Алжир традиционно поддерживал его.
Франсуа Олланд в 2012 году попытался выровнять ситуацию. Выступая перед парламентариями Алжира, он признал несправедливость колониальной системы, а также пообещал компенсировать ущерб, нанесённый ядерными испытаниями в Сахаре. Алжиру этого было недостаточно: он продолжал ждать покаяния, а эти слова опять не были сказаны. Хрупкое равновесие нарушила неуместная шутка: в 2013 году президент Франции поздравил премьер-министра страны с тем, что он вернулся из Алжира живым. Те, кому нужно было, услышали и юмор не оценили.
Произнести слова покаяния смог только Эмманюэль Макрон в 2017 году, но он тогда ещё был не президентом, а лишь кандидатом на главный пост. Он сказал, что завоевание Алжира было преступлением против человечности, а колонизация стала чёрной страницей в истории Франции, за которую надо принести извинения. Казалось бы, решительный шаг сделан, но Франция начала торговаться: в обмен на признание вины потребовала позволить французам, которые родились в Алжире, вернуться на историческую родину (для Алжира эти люди коллаборанты и предатели). Более того, в 2021 году Макрон внезапно позволил себе усомниться в том, что Алжир существовал как государство до прихода французов. Дело закончилось отзывом алжирского посла, а в 2022 году странам пришлось подписать новую совместную декларацию и заявить о «необратимой динамике прогресса». И что-то подсказывает, что слышим мы это не в последний раз.
