https://45parallel.net/aleksandr_tinyakov/stihi/
*** (1914)
Настал июль: ебутся пчелы,
Ебутся в поле овода,
Ебутся с неграми монголы
И с крепостными господа.
Лишь я, неебаный, небритый
Дрочил в заплеванных углах,
И мне сказал отец сердитый:
"Без ебли ты совсем зачах!
Пойди, дурак, на дворик скотный
И выбери себе овцу".
И вот вступил я, беззаботный,
На путь к бесславному концу.
Я оседлал овцу и с жаром
Воткнул в манду ей свой хуек, –
Но в жопу яростным ударом
Меня баран с овцы совлек.
Я пал в навоз и обосрался,
И от обиды зарыдал…
Коварный небосклон смеялся,
И победитель мой блеял.
Радость жизни (1921)
Едут навстречу мне гробики полные,
В каждом – мертвец молодой.
Сердцу от этого весело, радостно,
Словно березке весной!
Вы околели, собаки несчастные, –
Я же дышу и хожу.
Крышки над вами забиты тяжелые, —
Я же на небо гляжу!
Может, – в тех гробиках гении разные,
Может, – поэт Гумилев…
Я же, презренный и всеми оплеванный,
Жив и здоров!
Скоро, конечно, и я тоже сделаюсь
Падалью, полной червей,
Но пока жив, – я ликую над трупами
Раньше умерших людей.
Красная Армия (1919)
Революции грозная сила
Пред собою не знает препон:
В феврале она в щепки разбила
Николая Бездарного трон.
В октябре она смелым ударом
Соглашателей свергла во прах,
И по селам промчалась пожаром,
И огнем расцвела в городах.
В этом огненно–грозном прибое
Гибнет старый, палаческий строй,
Но спасается в нем все живое:
Воскресает народ трудовой.
Встали все, кто был горем изранен,
Кто в слезах и крови утопал:
Сверг помещичье иго крестьянин,
Пролетарий — властителем стал.
А чтоб юная наша свобода
Не могла от врагов пострадать, —
Прозорливая воля народа
Созидает могучую рать…
Размышления у Михайловского замка (1927)
Желябов, и Зубов, и Ленин –
Все тот же упырь–осьминог…
По–своему каждый растленен,
По–своему каждый убог,
Но сущность у каждого та же: –
У князя и большевика,
У каждого тянется к краже,
К убийству, да к буйству рука.
А к делу? К работе? Смотри–ка,
Взирай в изумлении мир,
Как строют Калинин и Рыков
Из русского царства сортир.
И правильно, мудро, за дело
Утонет Русь в кале своем,
Когда не смоглa, не сумелa
Прожить с светодавцем – Царем.
Русские таланты и жидовские восторги (1916)
Русский народ не придает большой цены эстетике и „чистой красоте“, потому что в нем самом заложено много чистой красоты. В еврействе, наоборот, всё красивое, всякая „эстетика“ — страшно редки, и потому на всякого человека, одаренного каким–либо „чисто художественным“ талантом, евреи смотрят как на нечто „особенное“ и „высшее“.
Истинной красоты, истинного величия и настоящей глубины евреи самостоятельно заметить и оценить не могут. Даже и тогда, когда кто–нибудь натолкнет их на „истинное“, — и то они разобраться толком в глубоком явлении не умеют, а главным образом „галдят“ около значительного имени. „Галдежом“ своим, даже и сочувственным, они приносят в конце концов вред, потому что мешают вникнуть в истинный смысл того явления, о котором галдят, потому, что среди талантливых русских людей очень много людей, по характеру своему мелких и слабых. Пойдя на удочку еврейской похвалы, эти маленькие таланты гибнут, не принося и половины той пользы родине, которую могли бы принести.
Для подтверждения нашего рассуждения весьма показателен „случай с Есениным“.
Приехал в прошлом году из Рязанской губернии в Питер паренек — Сергей Есенин. Писал он стишки, среднего достоинства, но с огоньком и — по всей вероятности — из него мог бы выработаться порядочный и полезный человек. Но сейчас же его облепили „литераторы с прожидью“, нарядили в длинную, якобы „русскую“ рубаху, обули в „сафьяновые сапожки“ и начали таскать с эстрады на эстраду. И вот, позоря имя и достоинство русского мужика, пошел наш Есенин на потеху жидам и ожидовелой, развращенной и разжиревшей интеллигенции нашей. Конечно, самому–то ему любопытно после избы да на эстраде, да в сафьяновых сапожках... Но со стороны глядеть на эту „потеху“ не очень весело, потому что сделал Есенин из дара своего, Богом ему данного, употребление глупое и подверг себя опасности несомненной. Жидам от него, конечно, проку будет мало: позабавятся они им сезон, много — два, а потом отыщут еще какую–нибудь „умную русскую голову“, чтобы и в ней помутить рассудок. И останется наш Есенин к 25–ти годам с прошлым, но без будущего. А сие нелегко... И таких горьких примеров вокруг нас очень много: достаточно упомянуть о г. С. Городецком, которого жиды к 20–ти годам прославили, как гения, а к 30–ти заклевали и „похоронили“.
Хотелось бы всем этим юношам, падким на похвалу иудейскую, сказать как друзьям и согражданам своим:
„Не верьте вы, братцы, жидовской ласке и не гонитесь за дешевой газетной славой. Не на то вам дал Господь зоркие очи и чуткое сердце, меткую речь и певучую песню, чтобы вы несли их на потеху и усладу жидам. Давши вам дары, Господь возложил на вас тем самым и труд, и призвал вас к деланию доброму.
От вас, „Есенины“, требуется большее. И чтобы сделать это большее, надо не по эстрадам таскаться, а в тишине и близости к родному народу работать над развитием и раскрытием данных вам духовных сил.
Не тратить своих дарований зря, не менять их на „сафьяновые сапожки“, не продавать их за „хлопки“ безмозглых „курсих“, но хранить в себе до поры, как святыню, чтобы в должный час отдать их родному народу, чтобы выразить в песне и слове не свой личный „стихотворческий зуд“, а чтоб выразить душу народную, чтобы спеть и сказать о народе и для народа некую суровую и любовную правду, в которой кипели б соленые мужицкие слезы и билось бы сердце крестьянское, любовью богатое, правдою — светлое, верою — крепкое...“
Но как неразумные бабочки на огонь, летят Есенины, Андреевы, Городецкие на обманчивый свет Иудиной ласки. И падают опаленные, и ползают во прахе, вымаливая хоть „корочку славы“ у всемогущего рекламиста–еврея...
Но за чертою жидовской эстрады жива еще бесконечная, смиренная и сильная Русь, — и жив еще тот мужик Марей, „с запачканным в земле пальцем“ и „с материнской улыбкой“, который успокоил и утешил когда–то великого писателя нашего — Ф. М. Достоевского. Мужик Марей восхищаться звонкими стишками, пожалуй, не станет, но зато и „волку“ в обиду ребенка не даст — и когда этот ребенок, ложной славой опаленный, усталый, детские силы свои растерявший, склонится к ногам жестокого „волка“, — он услышит вдруг забытый ласковый голос: „Христос с тобой!“ И корявая, грубая, в земле запачканная рука поднимет его бережно и укажет ему на небо, где сияет вечное Христово Солнце, а не скудные огоньки жидовских эстрад!..
*** (1926)
Чичерин растерян и Сталин печален,
Осталась от партии кучка развалин.
Стеклова убрали, Зиновьев похерен,
И Троцкий, мерзавец, молчит, лицемерен.
И Крупская смотрит, нахохлившись, чортом,
И заняты все комсомолки абортом.
И Ленин недвижно лежит в мавзолее,
И чувствует Рыков веревку на шее.
Написал BUFF на afflatus.d3.ru / комментировать