Нажитого двумя поколениями имущества набиралось прилично. В рублях, конечно. Доллар был на рынке один к четырем. Канадский один к трем. Меняли через Артура Данишевского. Еврейский телеграф работал без сбоев.
Артур получил в Торонто пять штук канадских, на другой день из Риги приехала женщина лет пятидесяти — Фира Давидовна, одетая как дворничиха — новая телогрейка, теплый шерстяной платок, бурки с калошами. Пятнадцать тысяч советских рублей Фира Давидовна уложила в специально пошитый для перевозки денег пояс шахида. Поезд на Ригу уходил только назавтра утром и Фира Давидовна осталась у нас ночевать. Вечером, после ужина она попросила:
— Покажи мне какой–нибудь американский фильм.
Я поставил «Однажды в Америке». Ночью Фира Давидовна постучалась в нашу спальню и сказала, что фильм кончился, можно ли что–нибудь еще.
Утром за завтраком Фира Давидовна растроганно сказала:
— Хорошие вы ребята. Вижу как вы живете, у вас много имущества. Продать все может быть и успеете, если будете продавать подешевке, но перевести деньги не успеете никак. Я бы купила у вас видео со всеми фильмами.
Действительно получалось медленно. Для того, чтобы перевезти все деньги на Канаду нам был нужно месяца два. Все продать и выехать за пределы СССР мы должны были до Нового 1988 года. Времени не оставалось.
— Помогите нам с переводом, — сказал я, — и можете забирать видео бесплатно.
— Мне не нужно бесплатно, — сказала Фира Давидовна. Я ничего не беру бесплатно. Я хочу купить. У вас много фильмов на еврейскую тему? Возьмите у меня камень.
Сенька Ройтман, а он понимал в ювелирке, его брат был ювелиром в Нью–Йорке, посмотрел бриллиант и сказал, что камень коллекционный. В это ничтожное пространство, в этот маленький объем кристалла углерода чудесным образом вошло все наше имущество вместе с большим домом, который мой папа построил на сельхозпоселке в 1958 году, в котором жила наша, семь человек, семья.
Двадцать одну тысячу денег перегнали Артуру Данишевскому на Канаду.
Камень переслали с багажом. Накидали в ящик инструментов: пару молотков, плоскогубцы, ручное сверло со сверлами, разводной ключ (на кой черт нам мог понадобиться в Америке разводной ключ) настольную лампу, в которую спрятали бриллиант.
Багаж отправляли впереди себя. Отвезли на таможню два длинных, похожих на гробы, ящика. При досмотре таможенник приказал открыть каждый, вяло порылся в нашем барахле, вытащил настольную лампу и спросил:
— Вы куда едете?
— В Израиль, — сказали мы заученно.
— В Израиль, — сомнением сказал таможенник. – Потому, что если вы едете в Америку, так знайте, что у них электричество 110 вольт и вилки совсем другие. Он кинул лампу обратно в ящик и сказал:
— Ладно, закрывайте.
Мы бросились торопливо прилаживать крышку и прибивать ее гвоздями.
— Что–то мне это напоминает, — сказал мой брат.
Ювелир, брат Сеньки Ройтмана – Фима Ройтман имел собственную квартиру на Парк авеню и 72–й стрит. В вестибюле апартмент билдинга, где жил Фима за фронтдеском сидел секьюрити в униформе. Он сразу понял, кто мы такие, остановил повелительным жестом, сунул нам что–то в роде общей тетради в линеечку и сказал:
— Ваше имя, время, роспись.
— Напиши и за меня, — сказал мой брат.
— Нет, нет, — сказал секьюрити, — этот господин должен расписаться сам.
— Дазент меттер, невермайн, какая хуй разница, — сказал мой брат. – Мы бразерс. Он обнял меня за шею и приблизил свое лицо для подтверждения физического сходства.
Секьюрити что–то буркнул и махнул рукой.
Когда скоростной лифт начал движение на двадцать девятый этаж, где была квартира Фимы Ройтмана, мой брат сказал:
— Это положительная перегрузка, чувак. Человек, может выдержать до пятнадцати джи без потери сознания.
У Фимы Ройтмана была огромная, на весь этаж, квартира с большим панорамным, как на капитанском мостике, окном на Манхеттен на запад до самого Хадсон ривер и выходом на крышу.
— Ты один здесь живешь? – спросил мой брат.
— С подругой, — сказал Фима. Она на работе, у нее грумнинг салон.
Он зажал бриллиант в маленькие тисочки, не долго рассматривал в увеличительное стекло и сказал:
— Камень — говно. Желтый и с трещиной. Максимум, что я могу вам за него дать, три штуки кеш.
— Сеня утверждает, что он коллекционный, — возразил мой брат.
— Сеня? Мало я его в детстве пиздил, этого Сеню, — сказал Фима.
Когда мы спускались в лифте вниз, мой брат сказал:
– Это отрицательное ускорение.
Уже на улице, он вдруг приказал мне:
— Стой здесь.
Через стекло я видел, что он вернулся к фронтдеску
взял книгу для регистрации посетителей, что–то в нее написал, поставил число, расписался, захлопнул и отдал равнодушному секьюрити.
— Что ты написал? – спросил я, когда он вернулся.
— Не скажу, — ответил мой брат.
Написал rabina1950 на microproza.d3.ru / комментировать
