Малолетний Аркадий проснулся от сильного шума и дрожания кровати. В соседней комнате, казалось, началось локальное землетрясение, отголоски которого доходили и до детской.
Как был, в одних трусах, Аркадий побежал в зал: туда, где спали родители. Его взгляду открылась завораживающая картина.
Мальчик увидел невероятно сложную конструкцию из пивных бутылок, в центре которой, как в капсуле, восседал отец – взлохмаченный, в пижаме. А конструкция под его управлением ревела, поднимая клубы пыли, и понемногу отрывалась от пола.
Отец заметил ребёнка и помахал ему рукой:
— Аркашка! Прощай, Аркашка! Я полетел!
— Куда ты полетел, скотина! — сзади, чуть не сбив Аркадия с ног, выбежала мать. Большая, грузная женщина с одутловатым лицом и мокрым банным полотенцем на голове.
— Стой, алкаш! — она принялась лупить подрагивающий аппарат полотенцем, разбивая бутылки, из которых он состоял.
— Прощай, Маша! Не поминай лихом!
— Я тебе дам лихом, ирод! Двадцать лет моих! А кто детей кормить и одевать будет, я тебя спрашиваю?!
Она кидалась на загадочную конструкцию, поднявшуюся уже почти до потолка, словно лев на ягнят, крушила её туго скрученным полотенцем.
Отец дёргал рычаги, направляя аппарат в сторону открытого на балконе окна.
— Не пущу, пропойца! — взвизгнула мать и, обежав бутылочный корабль, с шумом захлопнула окно.
Наконец, её усилия увенчались успехом: корабль под внушительным весом карабкавшейся на него женщины повело в сторону, он зацепил люстру, запищал датчиками перегрузки и рухнул обратно на ковёр. Аркадий видел, как отец неуклюже завалился за кресло – теперь виднелись лишь его ноги. Мать распласталась на полу, а груды пивных бутылок покатились в разные стороны.
Первой пришла в себя мать. Она вытащила поникшего мужа из–за кресла, закричала на него и стала бить по заросшим щекам. Потом бессильно упала к нему на грудь и зашлась в рыданиях.
Больше Аркадий смотреть на это не мог. Он побежал обратно в свою комнату, упал лицом в подушку и расплакался.
***
Двадцать лет назад всё выглядело иначе.
Отец Аркадия работал штукатуром и неплохо зарабатывал, мать ещё сохраняла жизнерадостность и оптимизм. Отец мечтал накопить денег и переехать жить в Крым — в край, что видел лишь единожды, в детстве, во время поездки в пионерлагерь.
С тех самых пор часть сознания отца словно осталась жить там, в Крыму, и постоянно звала его к себе.
Но раннее появление ребёнка, необходимость ухаживать за тёщей–инвалидом и, как следствие, непроходящая бедность — на долгие годы приковали его семью к выданной государством хрущёвке.
Низкая зарплата связала руки крепче верёвок, недовольная жена едкой желчью капала на сознание, укоряя мужа за их скромный быт.
Несомненно, отец понимал, что для осуществления мечты надо работать, но ещё более отчётливо осознавал то, что делать это следует явно не в качестве штукатура. А как можно заработать больше — он не знал. И никто, по правде говоря, не стремился его этому научить. Круг его знакомых и друзей ограничивался такими же неудачниками — следуя терминологии жён, тёщ и прочих родственников.
О переезде в Крым оставалось лишь мечтать. Мечтать и топить тяжкое осознание несбыточности мечты в вине. А с возрастом и в чём покрепче.
Попытки убедить себя в том, что, в конце концов, он живёт ради семьи, поначалу успокаивали. Но, по мере взросления ребёнка, значимость отцовской жертвы тускнела и блекла, до тех пор, пока не растворилась окончательно.
В тщетных попытках сохранить ту искорку себя, что ещё тлела где–то глубоко внутри, отец удалялся от окружающих, замыкался в себе и словно становился всё меньше, тише и незаметнее.
***
Наступила весна.
Отец вернулся домой после встречи со старым товарищем. Глаза кормильца сверкали, чего не наблюдалось уже давно. Он никому не рассказал ни о том, с кем встречался, ни о чём с ним разговаривал, но с тех пор словно ожил и загорелся новыми идеями.
В квартире появились инструменты, на балконе поместился верстак, подоконники скрылись под стопками книжек технической направленности. Отец совсем перестал пить.
Жена отнеслась к этому скептически. За долгие годы культивации презрения к мужу, которое она считала естественной реакцией на пьянство, ей было тяжело поверить, что неконтролируемые возлияния вообще могут прекратиться. К тому же скорбные примеры друзей супруга давили любую надежду на корню.
Отец отгородил часть зала старым покрывалом. Каждую ночь, после работы, он что–то пилил там и крутил, мешая домашним спать. Но втайне все были рады отсутствию в его жизни алкоголя, хотя и не решались пока открыто выражать свои чувства.
Отец выбросил бутылки и пачки из–под сигарет, годами копившиеся по углам. В квартире стало ощутимо чище, светлее. Да и сам он светился, словно скинул на глазах пару десятков лет.
Примерно через месяц, как раз на День космонавтики, когда по радио передавали интервью с Гагариным, старое покрывало в зале было сброшено, явив домашним результаты кропотливой работы.
Сверкая боками чисто вымытой стеклотары и топорщась нагромождениями замысловатых рычагов, в углу зала стоял бутылочный корабль.
***
Отец Аркадия всё же улетел в космос.
Весь вечер с кухни доносились приглушённые рыдания матери. В зале, скрипя отцовским диваном, ворочалась приехавшая по случаю бабка.
Мальчик лежал у себя в комнате, смотрел на луну через дырку в шторах и думал об отце.
Аркадий представлял, как его отец бороздит просторы вселенной. Как пролетает мимо самой луны, на поверхности которой гуляют инопланетяне с ушами, похожими на трубки. Аркадий с улыбкой представлял, как отец машет инопланетянам рукой из своего бутылочного корабля, а те в ответ приветствуют его..
За окном завывал ветер. Он сердито трепал на балконе старое одеяло, плохо прикрывавшее разбитое окно. Во дворе скрипели ветви старых, потемневших клёнов.
Отец, конечно же, был не в космосе. Он лежал внизу, у дома, в россыпях битого стекла. На расстоянии пяти этажей от навсегда покинутой им квартиры.
Написал Шерстяной покров gribnoyrukav на rukav.d3.ru / комментировать
