О нем три неплохих очерка Муравьева:
1. Сирийское досье «мессалианского» феномена (IV в.). К вопросу о начале движения «молитвенников» в сироязычной среде. – 2. Иоанн Златоуст в Антиохии, движение акимитов и вопрос о содержании «мессалианской ереси». – 3. «Мессалианский миф» IV-V вв. и споры об аскетике в Иранской Церкви Востока VII в. н.э.
Все три очерка (а именно в указанной последовательности я бы советовал их читать) опубликованы в Приложении в книге:
Мар Исхак Ниневийский. Книга о восхождении инока / Пер. с сир. А.Муравьева. – М. 2016. То, на что не обратил внимания Муравьев:1. Иудейская мистико-аскетическая традиция апокалиптических "юродивых" эпохи Второго Храма, о которых повествуют Флавий и Талмуд. Как я понимаю, никакой "школы харизматов" не существовало: каждый апокалиптик-харизмат был сам по себе, т.е. имел собственные представления аскетического и догматического характера, а так же свой неповторимый "мистический опыт". Если монахи-институционалы видели в качестве своего прообраза школы ессев, ферапевтов и кумранитов, то монахи-бессистемники могли спокойно черпать вдохновение в апокалиптических юродивых иудейства. Т.е. Муравьев в своих очерках меня убедил в том, что "мессалианская духовность" зародилась не в кругах "интеллектуально-богословствующей мистики" каппадокийцев, а в сирийско-месопотамских просторах. Но там она тоже возникла не на пустом месте, а пришла вместе с арамейской иудео-христианской традицией.
2. Совершенно не изучено поведение аскетов "местных" религий Персии (в частности, зороастризма), а так же поведение иудейских харизматов Вавилонии. Плюс влияние индийского аскетизма (который был "прямо под рукой" у жителей юга Месопотамии). Т.е. наверное, где-то есть труды по описанию нравов, устройства и уклада указанных религиозных групп, но эти исследования совершенно не приняты во внимание при решении "мессалианского вопроса".
3. Как бы Муравьев не отбрасывал "гностико-манихейский" контекст мессалианского движения, этот контекст прослеживается в фундаментальном положении мессалианствующих аскетов, а именно – в отказе подчиняться системе. Разумеется, не все монахи-мессалиане имели ярко выраженные дуалистические представления, но все же в поведении они копировали поведение именно сирийских гностиков (отличавшихся пренебрежительным отношением к поведенческим нормам). Наконец, неспроста и Епифаний намекал на наличие разврата: если в рядах мессалиан оказывались люди, как-то бывшие связанными с сирийским гностицизмом, то последний был характерен именно своим пренебрежением к половой чистоте. Если александрийские "гностики" вели себя именно как интеллектуалы-аскеты, то "гностики" сиро-месопотапского "разлива" вели себя как неопрятные индуистские аскеты и практиковали "борьбу со страстями плоти путем их удовлетворения до пресыщения".
Очевидно, что Церкви было просто необходимо отфильтровать эти, совершенно ей чуждые, элементы. Очевидно, что при отфильтровывании происходили и "перегибы вправо", когда под одну гребенку "вычесывали" и вполне ортодоксальных аскетов, если их поведенческий узус напоминал поведение еретиков.
Да и мы сегодня не стали ни умнее, ни лучше: Ведь и мы сейчас человека "встречаем по одежке" и, увы, тут же "выпроваживаем", если его поведение не соответствует узусу нашего поведения.
