Собственно, был нормальный рабочий день! Дождь стирал последние следы снега. Мы, отдельные рабочие бригады, стояли с 7 ч утра перед воротами лагеря и ждали уже целый час. И еще один. Никто не знает почему! Даже все знающий и грубый старшина лагеря показывал неуверенность и озадаченность. Deschumyi-Ofizer (дежурный офицер) вышел из комендатуры и отправил нас назад в земляные бункеры. Там мы сидели в полном неведении о таком поведении русских. Точно в 10 ч. в первой половине дня заревела лагерная сирена, заводские гудки - вой, как перед авиа-налетом, четверть часа. Мы стояли в недоумении на лагерном плацу, так, как если бы вдруг изысканное знамя Советов стало украшено пестрыми продольными полосами. Вся охрана вышла на демонстрацию парадным шагом; команды звучали как пистолет-пулемет. Комендант лагеря вышел из комендатуры, в сопровождении подчиненных офицеров и переводчицы. Он гордо крикнул нам: " Wojenno kaputt!" (=война капут!)! ". Меня охватил озноб. Была ли это радость, была ли это подавленность? Я это не знаю. Русский майор держал длинную речь, абзац переводился за абзацем. Он упомянул сначала о борьбе героев Красной армии и русского народа, о взятии Берлина, смерти Гитлера, который сдох как собака, о безусловной капитуляции немецкого вермахта. В заключении он благодарил "великого Сталина", победителя фашистских варваров, не упомянув, однако, ни одним словом союзников, ни американцев, ни англичан. Затем он передал переводчице листовку и приказал: " Tschitaitje! " (читаете). Старшина лагеря скомандовал: "Смирно!", и затем лейтенант огласила приказ Сталина. В воспоминании остались гордые слова победы, угрозы смерти для всех фашистов, убийц и грабителей, смерть фашизму и его клике. И когда майор начал аплодировать, шлепали мы все руками - или, по крайней мере, большинство - и кричали "Wojenno kaputt! ". Комендант лагеря поднял обе руки. Затем призвал к спокойствию. Он подумал, затем крикнул нам многообещающе: " Pomаlu, poschli ш doma!! " (=немного еще, и вы пойдете домой). Также и я кричал громко: " Poschalusta! Spasibo! " (пожалуйста, спасибо).
По случаю победы мы получали выходной. Это обеспечило нам полное продовольственное снабжение и - какое чудо - чайную ложку сахара, кислое масло и дополнительный сладкий Tschai (чай). Конечно, во второй половине дня мы должны были слушать радостные речи комиссара, старшины лагеря и людей АНТИФА. Их речи были приглушены, о скором возвращении домой речь почти не шла, но требовалось большей и лучшей работы. Это явилось бы нашей благодарностью папочке Сталину. Раздавались списки, в которых мы должны были подписываться, чтобы удостоверить таким образом нашу резолюцию благодарности. В бараке-столовой повесили новые транспаранты. Теперь это больше не называлось " Работай на антифашистскую победу!", а "Наша работа является благодарностью - за антифашистскую Германию, за победу мировой революции!".
Вечером в земляном бункере австрийцев: волны надежды, уверенности и необходимости освобождения взлетали и качались. Ковались планы на будущее; несколько наивно верили, что австрийцы станут первыми, кто будет освобожден. Другие уходили снова в химеры, которые не были выслушаны. Вилли призывал к осмотрительности; и если бы мы тогда знали или только предчувствовали, сколько еще месяцев пройдет, настроение ликования бы рухнуло.
С родины нам почти ничего не сообщалось, пожалуй, только про победы Красной армии. Мы знали, что крушение неизбежно, и, все же, 9-го мая был особенный день -поворотный пункт! Для агитаторов АНТИФА это был момент, когда они должны были изменить профиль работы. Скоро они нашли новое поле деятельности, стали сильнее призывать к работе, чем когда-либо раньше, сменив лозунги. Поэтому они оставались нам всё также ненавистны, потому что, - как можно подстегивать к дополнительной работе, если сам не работаешь, но можешь наедаться. Хотя некоторые их высказывания были даже верны, в основной части, все же, в нас недоверие так въелось, что мы не могли больше делать различие между правдой и ложью. Я никогда не был верящим слушателем, неохотно участвовал в обсуждениях, так как я почуял шпионов и предателей - но, к сожалению, слишком поздно!
Лето 1945 было жарким, часто температура много выше 30 °C, сильные грозы, совсем иначе, чем в горных районах - жесткие молнии, сильный гром, воздух пах серой, и мы учились быстро отстранять все, что было из железа. Мы ощущали очередной дождь, как благодеяние, даже если не имели от него убежища. Как великолепно, когда беременный жарой воздух вдруг стал омыт и охлажден.
Моя бригада работала попеременно на стройплощадке или в карьере. Русские инженеры поразили нас, когда велели копать котлован под водонапорную башню. На этот раз котлован имел диаметр 20 м. Вероятно, научились из опыта прошедшей осени, или установленные планы не велели снова ждать мороз. Предоставлялись стопки досок, столбов, брусьев и пригодный инструмент,- для обшивки и строительства трибун. Страх быть засыпанным отсутствовал, моя бригада неоднократно достигала долгожданного 101 процента. Однако, надсадная работа, стояние в грязи не сэкономили наши силы. Там в карьере мне было предпочтительней - из-за разнообразия.
(Продолжение следует)
Фритц Кирхмайр "Лагерь Асбест", Berenkamp, 1998
ISBN 3-85093-085-8
