Мне надо было встать рано. Приготовить блинчики и разбудить дочерей. Я спал всего несколько часов и, что логично, был вял и тосклив, как прошлогодняя тарань в супермаркете. Тогда я включил, увидев дату на телефоне, «Третье сентября — день прощанья, день, когда горят костры рябин…» Нет, я не стал бодр и свеж от прослушивания этой композиции — наоборот, погрустнел, но настоящее стало частью меня.
«Третье сентября» — культовая песня. Без шуток. Как «Группа крови» или «Последняя осень». Однако фокус даже не в этом. Фокус в том, что человек — исполнитель — может быть, впервые в истории русской музыки (или мировой даже?) приватизировал целую дату, зарезервировал ее под себя.
Совсем уж поразительно то, что с каждым днем популярность этой песни, даты как таковой лишь нарастает. Люди ждут, люди готовятся.
Так в чем феномен? Очевидно, что это очень хорошая песня о настоящей любви. Журналист старой школы сказал бы: «Она трогает заветные струны души». Может быть, может быть. Сделанная, кажется, по всем правилам НЛП, полная убойных образов и отсылок, она стимулирует в голове такие нейронные связи, что не просто запоминается, но интегрируется в сознание. Клином входит, точно на знаменитой работе Эль Лисицкого.
Конечно, к авторству песни сам Шуфутинский не имеет никакого отношения. Ее написали два Игоря: Крутой и Николаев. Первый, ясное дело, отвечал за музыку, второй — за текст.
Вообще, конечно, можно долго иронизировать над Николаевым, но текстовик он очень и очень сильный. Однако, и мы понимаем это на 100%, без голоса и, как говорится, харизмы Михаила Шуфутинского шедевр не состоялся бы. Он сделал все красиво.
Дело в том, что Шуфутинский реально очень крутой мужик и музыкант. Странно, что это говорю я, выросший на Фредди и Курте, тем не менее. Ведь можно быть крутым, как Джон Лайдон и Кит Ричардс, а можно как Михаил Шуфутинский. Если вы не верите, то прямо сейчас ставьте в музыкальный центр CD культового альбома «Побег» (винила, к сожалению, нет — или я его не нашел) и наслаждайтесь. Что сделал Шуфутинский на этом альбоме? Поясняю.
Тут важно сказать, что до поездки в Америку Михаил работал в ресторане в Магадане. Понимаете контингент, да? Тут тебе герои и Шаламова, и Куваева (понятно, что он на Чукотке, но все же) — этакие русские персонажи Клинта Иствуда и Джона Уэйна. При этом легендарный ВИА «Лейся, песня» — тоже от Шуфутинского. Он был художественным руководителем. То есть человек впитывал кабацкую культуру, бандитский жаргон, блатную романтику, суровые песни Севера, а после едет в Америку и там все перекладывает на понятный язык в классных гитарных аранжировках.
Не стану сравнивать это творчество, например, с наследием Высоцкого. Нельзя такие сравнения делать, но хочу сказать: Михаил Захарович своими песнями, как и Владимир Семенович, утешил многих, унял русскую боль — особенно в переходный период, когда рухнул Советский Союз. Я помню, как слушали его песни в 90-х родители, да и не только они. Мне казалось это странным, но было в этом творчестве подлинное, искреннее, мудрое. Вряд ли, конечно, я включу вечером или днем альбом Шуфутинского, но не признать его величие априори невозможно. Говорю же, крутой мужик. И в позиции, и в песнях.
К слову, он подтвердил это во время СВО. Многие уезжали, многие бежали из России. Он, наоборот, поддержал Родину, свою страну. При этом ведь не приобрел, а потерял. У Шуфутинского в Америке все было весьма и весьма неплохо. Но он не побоялся, вновь показав и доказав: крутой мужик!
Глядя на него и таких, как он, я думаю: раньше уезжали такие люди, но возвращались, а теперь уезжают такие, которых и видеть-то обратно не хочется. Потому что масштаба нет. Или — можно я выражусь грубовато? Можно, да? — яиц нет.
А тут путешествие от ресторанов в Магадане через Нью-Йорк и домой, в Москву, на стадионы. Каков путь! Вспомнилось: «Мальчик, ты не понял! Водочки принеси! Мы домой летим!»
Есть в этом что-то русское, не правда ли? Этакая широта — или шырь, да, именно так, через «ы» — русско-еврейской натуры. Восхищает, без шуток.
