Одесса, 02.05.2014: «нас готовились убивать, а мы надеялись на Россию»
Фото: Кристина Мельникова/EADaily.
2 мая для всего неравнодушного мира — день скорби о погибших во время столкновений в Одессе в 2014 году. Для многих граждан России, Украины и других государств, эта трагическая дата в истории Одессы стала одновременно и началом новой страницы в их личной жизни. До сих пор на вопрос о том, что стало определяющим фактором при принятии решения о вступлении в ополчение, добровольцы ссылаются на события 2 мая в Одессе, когда в Доме профсоюзов были сожжены заживо и убиты десятки людей — противников украинского майдана. Корреспондент EADaily поговорил с супругами Анной и Тамерланом Руссовыми, коренными одесситами, принимавшими участие в столкновениях на Греческой площади 2 мая. Их жизнь также существенно изменилась после этой даты. Они, как и многие другие противники украинского переворота, вынуждены были покинуть некогда любимую Одессу, пожить на Донбассе, и, наконец, переехать в Россию.
Расскажите немного о себе.
Тамерлан:
Я был занят в крюинге, это организация работы моряков на суда под иностранным флагом. Потом занимался оптовой торговой мебелью в формате контейнерных перевозок. Китай, Европа, Россия Украина — в общем, международная торговля. Много ездил, многое посмотрел.
Аня:
Я работала в сфере развлечений — от организации мероприятий до букинга диджеев. Руководила порталом, у меня был свой телепроект, связанный с клубной жизнью, руководила двумя интернет-проектами, посвященными культурной и клубной жизни.
То есть к политике не имели отношения?
Аня:
Да, никакого отношения к политике я не имела. Было время, когда еще в институте я участвовала в работе на выборах, какое-то время была помощником депутата. Тогда я поняла, что вся политика в городе — это имитация деятельности, и не более. После этого пошла в сферу развлечений.
Тамерлан:
У меня с политикой более тесные отношения. Еще совсем молодым меня пригласили в партию «Держава». Потом после событий 2004 года я подумал, что Партия регионов — единственная сила, в риторике которой, по крайней мере, прослеживается намерение бороться с насильственной европеизацией Украины. А уже тогда эта тенденция была очень явной. На Украине, в частности, в Одессе, ежегодно проводились совместные учения с США на Черном море Sea Breezе.
Я вступил в Партию регионов, но, увидев ее суть изнутри, понял, что там отсутствуют идейные люди, и собираются преимущественно карьеристы, пользующиеся корочками членов партии ради личной выгоды.
Как вас затянул водоворот политических событий после майдана 2013 года?
Тамерлан:
Я пытался противодействовать майдану еще в 2004 году, участвуя в многочисленных митингах в Одессе еще с партией «Держава». По спискам этой же партии баллотировался на выборы в Верховную Раду. Киевский майдан был в то время не в почете. Тогда Одессой руководили пророссийский губернатор Сергей Гриневецкий и пророссийский мэр Руслан Боделан. Они заявили открыто, что, если Янукович не разгонит майдан и согласится на третий тур, то Одесская область объявит о выходе из-под управления Украины и попросит протектората России над новым государством Новороссия.
Они говорили об этом на площади, и эти лозунги были поддержаны людьми. После того, как Ющенко все-таки пришел к власти вместе со своей оранжевой командой, всех представителей противодействующей стороны судили, но Гриневецкий и Боделан остались, доработали свои сроки. Видимо, имел место некий консенсус. Но факт в том, что на третий тур они согласились, город успокоили. Уже тогда я четко определился с позицией, куда должна двигаться Украина и с каким народом дружить.
То есть тогда можно было бы при слаженных действиях предотвратить очередной майдан и эту войну?
Тамерлан:
Да, тот майдан послужил базой для создания радикальных группировок, которые должны были стать боевым ресурсом следующего переворота, уже более кровавого. Именно тогда в СБУ были посажены американские кураторы, тогда СБУ начала руководить пропагандой национализма в молодежной среде, курировать создание при каждом футбольном клубе правых группировок. С ними поначалу работали, пропагандируя национализм. Затем все это плавно переводилось в практическое русло — в военизированные лагеря подготовки.
Как стал жить город после майдана в Киеве 2013 года?
Тамерлан:
У нас оставалась надежда, что у людей еще живо разочарование, оставшееся после прихода к власти «оранжевых» в 2004 году. Но затем ситуация в Киеве начала усугубляться — майдан разросся, появились баррикады, которые никто не сносил. Стало очевидно, что власть пытается с этими людьми заигрывать. В прошлый раз она допустила бескровную сдачу своих позиций, когда Янукович пошел на третий тур, уступив Ющенко. Так что существовало подозрение, что и в этот раз будет то же самое, но только гораздо более кровавое, потому что противоположная сторона успела хорошо подготовиться.
Аня:
У меня самые страшные воспоминания были, когда мы смотрели по ТВ, как жгут Киев на фоне вывески «ПриватБанка». Я тогда еще спрашивала: «ПриватБанк» — главный спонсор всех этих беспорядков, почему он постоянно на экране?" После переворота я по инерции продолжала заниматься своей деятельностью до тех пор, пока в мае не прошел референдум в Крыму. Крымчане высказались за отделение, и я за них очень обрадовалась. И в этот момент поняла, какая пропасть возникла между мной и теми моими друзьями, которые оказались не просто против, а записали меня в предатели за мою позицию по Крыму.
Как я понимаю, это в основном модная одесская тусовка?
Аня:
В общем, да.
А как менялись настроения у окружения? Ведь тогда за относительно короткий промежуток времени происходило очень много событий.
Тамерлан:
Я общался с разными людьми — людьми бизнеса, тусовок, людьми на площадях. Я следил за этими событиями, понимая, что дело идет к гражданской войне. Тогда, после крымского референдума, люди при встрече задавали друг другу контрольный вопрос — «чей Крым?» или «ты за кого?». «Неправильный» ответ тут же определял дальнейший стиль и форму общения.
Аня:
В какой- то момент оказалось что больше 50% моих коллег — сторонники майдана и даже «правосеки» («Правый сектор» — запрещенная в России организация — прим. EEADaily). Начала нарастать напряженность между людьми в коллективе. Ты приходишь, чтобы пообщаться с владельцем заведения по поводу будущего сотрудничества на сезон, тебе точно так же задают вопрос — «с кем ты?» Апрель для нас был сезоном заключения договоров с клубами, и одновременно в 2014 году он был временем митингов и протестных выступлений. Мы тогда думали, что чем громче будем кричать «Россия», тем быстрее приблизим крымский сценарий. То, что происходило с Украиной, воспринималось нами как западная интервенция. Мы считали, что на нас напали, и ждали от России помощи.
Что представлял из себя майдан в Одессе?
Тамерлан:
Нередко это были выходцы из других областей Украины, у нас училось много студентов оттуда. Лидерами одесского майдана была выбрана очень грамотная стратегия по захвату главной достопримечательности города — Дюковская площадь, где стоит памятник основателю Одессы Дюку де Ришелье. Там же находится и знаменитая на весь мир Потемкинская лестница. На фоне этого знакового места они выпускали свою агитацию, пропаганду, ставили палатки в поддержку майдана. Антимайдан вовремя не смог вытеснить их, или же своевременно сформировать альтернативный центр силы.
А Куликово поле?
Тамерлан:
Куликово поле родилось из стихийного движения Антимайдана. И оно с большой задержкой стало альтернативным «зараженному Дюку» центром силы. Одесситы захватили областную администрацию, когда там проходила сессия Облсовета. Мы пытались продвинуть требование об отказе подчиняться Киеву, где незаконно захватили власть. Активисты зачитали требование, но депутаты разбежались, и это закончилось ничем. После были предложения остаться в ОГА, сформировать сопротивление в городе. Но те, кто на тот момент оказались лидерами мнений, сказали — «это лишнее, нам не нужна пустая коробка здания, и лучше переместиться на Куликово поле рядышком, организуем штаб, будем думать, что делать дальше». Они в конце концов убедили в этом народ. Нужно понимать, что люди были тогда дезориентированы своими лидерами, среди которых также существовали метания.
Аня:
После этого там поставили палатки, начали собирать всевозможные петиции…
Тамерлан:
Составили петицию с призывом помочь спасти Одессу от ожидаемого захвата бандеровцами. Эта петиция была проголосована по типу вече и отнесена в российское консульство. Но никакой реакции от консульства не последовало.
Вообще, какие-то представители от российского консульства были на Куликовом поле?
Тамерлан:
Нет, никто не приходил… Когда на Украине запретили российские телеканалы, на сцене на Куликовом поле была установлена большая плазма, где круглосуточно крутили российские телеканалы. Однажды там транслировался сюжет, в котором Сергей Лавров многозначительно поздравлял одесситов с освобождением Одессы от фашистских захватчиков перед 10 апреля. Мы тогда с большим воодушевлением и надеждой отнеслись к этому поздравлению.
Аня:
Собственно, это и дало возможность потом говорить о российской пропаганде на Куликовом поле…
Тамерлан:
Люди убедились, что их единственное спасение — обращение к России, поэтому и было так много атрибутов российской государственности на акциях Антимайдана. Что касается российских каналов, то они оказались единственный альтернативным источником информации на ТВ. Все украинские и одесские каналы после переворота быстро перекрасились и начали транслировать пропаганду нижайшего качества, нагнетающую состояние постоянной тревожности.
Что лично с вами происходило 2 мая?
Аня:
2 мая утром я пошла на море. Но тут образовались какие-то тучи, которые прогнали меня с пляжа. Вернулась домой, толком не позагорав, и прямо в двери столкнулась лоб в лоб с моим благоверным, который выходил куда-то с битой…
Тамерлан:
Ну спортом шел заниматься.
Аня:
Я спрашиваю — «ты куда»? — «В город по делам». Увидев биту, я заявила, что никуда его не отпущу.
Тамерлан:
Она забежала в комнату и спрятала ключ. А дверь открывается изнутри только ключом. Я опаздывал, и мне пришлось согласиться на ее условия, что мы пойдем только вместе.
Аня:
Отправились в центр города на Греческую площадь, где уже находилось колоссальное количество людей. Именно там начали закручиваться все события. В какой-то момент послышались взрывы. Мы решили пройти со стороны Дерибасовской. Я увидела, как молодежь в балаклавах и с битами начинает ковырять брусчатку любимой всеми одесситами улицы. Дерибасовская — один из символов Одессы, и одесситы не стали бы так бесцеремонно с ней обращаться. Там мы попали в гущу событий, оказавшись зажатыми на Греческой площади со всех выходящих на нее улочек. Часов пять мы находились там под камнепадом. Нас закидывали «коктейлями Молотова», жгли припаркованные рядом машины.
Тамерлан:
У них были заранее заготовлены инструменты для того, чтобы раскалывать брусчатку на четыре части. Видно было, что они основательно готовились. Место было неудачное, они окружили нас с пяти сторон. Милиция стояла кордоном, их не пропускала. Но это не мешало им забрасывать нас камнями. Но все, что прилетало к нам, улетало обратно — им в ответ. Было и оружие. В меня лично стреляли из пистолета два разных человека, но я был далеко, и мне повезло, наверное.
Аня:
В какой-то момент получилось, что одну из улиц разблокировали, и нам дали возможность всем выйти.
Тамерлан:
С четырёх сторон нас начали выдавливать на Соборную площадь. Там находился жиденький кордон из милиционеров. Они стояли спинами к нам, показывая тем самым, что не ждут от нас опасности. Всех выпускали с площади, но никого не впускали. Нас все-таки выдавили на площадь, откуда мы смогли отойти по одной из улиц в городские кварталы. Я помню, как догоняли некоторых людей, с которыми мы были, вытаскивали из дворов, били палками, закидывали камнями.
Аня:
Я где-то спряталась. Так получилось, что в тот день я была в сине-желтой одежде. Возможно, поэтому меня и не тронули. Чуть позже мы нашлись с Тимуром, у него была разбита нога. Он сказал, что мы должны идти на Куликово поле. Я пыталась этому помещать, но в результате мы все же направились туда, потому что догадывались, что именно на Куликово поле направится эта оголтелая толпа недоодесситов.
Тамерлан:
Я в любом случае знал, что они пойдут зачищать Куликово поле. Там было много престарелых людей, которые ни в какую не хотели уходить. То есть сложилась ситуация, что люди себя защитить не могут, но и уходить не хотят, потому что не знают еще, с чем связались. Но мы, побывав на Греческой, уже все понимали. Я представлял определенную организацию, относился к ней как к системе. Но по факту это оказались кучки нескоординированных дураков. Все идейные, все смелые, но какой-то армейской, дисциплинированной организации не было вообще. А против нас действовала отлаженная и скоординированная система по умерщвлению несогласных.
Аня:
В какой-то момент было ощущение, что «правосекам» дана команда отступить, оставить нас и пойти на Куликово поле. Сейчас я абсолютно уверена — то, что произошло на Греческой площади, было затравкой. Ту многотысячную толпу радикалов специально раздраконили и перенаправили на Куликово поле, чтобы они устроили массовую кровавую расправу.
На Куликово поле мы пришли, чтобы предупредить людей, что им угрожает. Но не успели, и в этот момент со стороны Пушкинской площади мы увидели озверевшую толпу. Их становилось все больше и больше, они как муравьи бежали со всех сторон, шли по проезжей части. Мы уже не могли пробраться туда, и наблюдали все со стороны, понимая к чему идет дело.
Тамерлан:
Незадолго до этого я успел позвонить людям, подчинявшимся мне по дружине. Я понял, насколько все неслаженно, когда мне начали звонить разные люди из разных организаций и спрашивать, что у нас там в центре происходит. То есть, координации между тем, что происходит на Греческой, и на Куликовом поле практически никакой не было. На Куликовом поле не знали, что с голыми руками против приезжих уже делать ничего и нужно отступать, чтобы перегруппироваться.
Но там же началась паника, надеялись, видимо, укрыться в здании?
Защищать здание можно, если у тебя есть оружие, и ты можешь не подпускать врага ко входам. Но когда ты не контролируешь ни окна, ни входы, а здание начинает гореть, то оно превращается в ловушку. Они рассчитывали, что приедет милиция, поставит кордоны, отгонит радикалов. Но этого не произошло.
Аня:
На Греческой нас милиция защищала, а на Куликовом поле — нет. Это и дает мне основание полагать, что на Греческой была только затравка.
Тамерлан:
В организации этого преступления явно участвовал государственный аппарат. Полк милиции стоял в стороне в шеренгах стройными рядами и вообще ничего не делал. Вся одесская милиция в этот момент охраняла футбольный матч и полупустой стадион, а завезенных полицаев отправляли именно на Куликово поле.
Аня:
Кульминацией этого страшного дня стал момент, когда мы приехали домой, и уже поздно ночью я впервые увидела, как муж плачет. Он сказал- «Гену убили».
Тамерлан:
Гена Кушниренко был очень активной личностью, он был открытым, добрым парнем, со всеми дружил. Его отец сейчас в тюрьме тоже по политическим мотивам.
Аня:
Говорят: «там были россияне». Там были не россияне, там были наши друзья -одесситы, которых мы хорошо знаем.
Как сложилась ваша жизнь дальше?
Аня:
После трагедии российские СМИ пытались узнать, что произошло. Нас пригласили в Москву поделиться этой информацией. После того, как в мужа стреляли, после того, как сожгли столько людей, было очевидно, что нас будут сдавать, что мы проиграли, Одесса проиграла. И мы после решили больше туда не возвращаться, чтобы не оказаться в тюрьме.
Тамерлан:
Это было позже, а в начале, в первых числах мая, еще был захват областной милиции, куда забрали людей — только активистов Антимайдана с Греческой и с Куликова поля. В тот день мы пришли к Дому профсоюзов. Там распространилась информация, что ребят допрашивают и, скорее всего, будут закрывать. И тогда все пришедшие к Дому профсоюзов люди спонтанно двинулась в милицию, окружили ее, зашли во двор, начали угрожать милиционерам. Тогда ребят всех отпустили, но дела оставили себе. Позже кто-то из этих людей попал под следствие и сел на несколько лет, а кто-то был убит у себя в подъезде. Фактически все списки дружин были слиты в правоохранительные органы, в СБУ. СБУ пытала, допрашивала людей с помощью радикалов, чтобы самим не марать руки.
Аня:
Когда мы приехали в Москву, у нас еще оставалась надежда, что мировая общественность обратит внимание на этот беспредел, и он не останется безнаказанным. Но этого не произошло. И война на Донбассе все не заканчивалась. Уже наступала осень, но никаких подвижек в сторону освобождения нашего города от бандеровцев не было. И тогда мы с группой инициативных людей, тоже граждан Украины, поехали на Донбасс с гуманитарной миссией. Столкнулись там с ужасами войны, увидели, что творит «бравая» украинская армия. Было страшно видеть, как голодают люди, было страшно видеть брошенных животных, смотреть на разрушения. А на улице зима, холод… Зимой 15 года было принято решение возвратиться к мирной жизни, но продолжать свою борьбу, по крайней мере, на информационном фронте.
Почему у Одессы не получилось?
Тамерлан:
В 1941 году было организовано одесское подполье Молодцовым-Бадаевым. Он был подготовленным человеком, который знал, как вести подпольную борьбу. В нашем случае никакого структурированного, подготовленного сопротивления не было. Руководители пытались использовать людей как собственный политический ресурс в будущей парламентской борьбе. Это была заведомо пораженческая позиция, которая не раз озвучивалась ими вслух.
Тоскуете ли по Одессе? Как думаете, что с ней будет дальше?
Аня:
Многие злятся, когда я говорю об этом, но я по Одессе не скучаю. Я считаю, что одесситы нас предали. Они не вышли и не вернули себе свой город. Я на них очень злюсь, злюсь на все свое окружение, которое поставило личное благополучие выше жизни людей. Скучаю ли я? Нет, я считаю, что при этой власти и при том испорченном поколении, которое мы имеем, Одесса не скоро вернет себе статус города-героя.
Тамерлан:
Одесса была, есть и будет русским городом. Она непременно вернется под юрисдикцию Российской Федерации, Российской Империи, СССР 2.0, или 3.0 — это неважно. Экономически Одесса может процветать и развиваться только как южный порт России. Украина в нынешнем состоянии не способна обеспечить Одессе тот поток товаров, который нужен даже для того, чтобы ее содержать.
Не все потеряно с настроениями людей, как думает Аня?
Тамерлан:
Люди увидели ЛНР- ДНР, увидели Крым. Они понимают, что вначале бывает восстание. А восстание подразумевает разрушенную инфраструктуру и обстрелы «градами». И не факт, что после этого восстания Одесса войдет в состав России или получит признание. Но без признания город, где градообразующее значение имеет порт, существовать не сможет.
То есть ситуация с непризнанностью ЛДНР — демотивирующий фактор для других пророссийских регионов Украины?
Тамерлан:
Да, это так.
Но, тем мне менее, многие одесситы воюют на Донбассе. Можно сказать, что они там же воюют и за Одессу?
Тамерлан:
Конечно. Я тоже жил на Донбассе, но я хочу вернуться домой, выкинув оттуда натовскую шваль. Но ситуация, когда нет приказа идти вперед, и все, как в Первую мировую войну, стоят на месте и умирают, обстреливая друг друг из пушек, не приводит ни к чему. Кто-то получает ранение, кто-то разочаровывается и уезжает. Но я уверен, что очень многие хотят вернуть Одессу, и рано или поздно это произойдет.
Беседовала Кристина Мельникова