349 дней Севастополя. Обреченный город держался почти год
170 лет назад, 3 октября 1854 года, на бумагу легли слова: «Наши укрепления принимают более и более грозный вид... Мы можем надеяться отстоять сокровище, которого русская беспечность чуть было не утратила».
Автором этих строк был вице-адмирал Владимир Корнилов. Жить ему оставалось ровно две недели — 17 октября, во время первой бомбардировки Севастополя англо-французскими силами, Корнилов получил смертельное ранение.
Рассказ об обороне Севастополя во время Крымской войны (1853–1856) принято начинать с даты 25 сентября 1854 года, когда город был объявлен на осадном положении. Вторым заметным событием считают ту самую бомбардировку, а вот промежуток в 22 дня, разделяющий эти даты, обозначают пунктиром. Между тем в те дни была определена судьба не только Севастополя, но и исхода войны, а стало быть, и судьба России — о Парижском мирном договоре 1856-го в Европе отзывались так: «Никак нельзя сообразить, кто же тут победитель, а кто побеждённый».
Пасть по методичке
Город держался 349 дней. По большому счёту, это — заслуга защитников Севастополя. И именно эта оборона свела войну, в которой России готовили чуть ли не расчленение, фактически к ничьей. А ведь Севастополь должен был пасть. Во всяком случае с таким поворотом почти смирился Николай I, который накануне роковой бомбардировки просил передать адмиралу: «Скажи Корнилову, что как ни больно и ни тяжко мне свыкаться с мыслью, но я уже стараюсь готовить себя к получению известий о взятии Севастополя и гибели флота...»
Впрочем, к тому моменту полноценного флота уже не было — часть кораблей, затопленных своими же экипажами, лежала на дне морском. Этот приказ отдал главнокомандующий морскими и сухопутными силами в Крыму князь Александр Меншиков, правнук фаворита Петра I. А когда Корнилов попытался возразить и настоять на своём плане выйти в море и атаковать англо-французский флот, князь пригрозил силой удалить «смутьяна» из города. Корнилов был раздавлен: «Остановитесь! Это самоубийство... Чтобы я оставил Севастополь, окружённый неприятелем, — невозможно!»
Вообще-то о целесообразности затопления флота спорят много. Допустим, князь был прав, и Корнилов — действительно смутьян, который своей порывистостью мог поставить город в опасное положение. Но вот что происходит дальше. Указав «выскочке» его место, Меншиков покидает Севастополь и уводит из него свою армию. А во главе обороны города ставит генерала Фёдора Моллера, который годился разве что для парадов. С таким командующим Севастополь был обречён. Создавалось впечатление, что дела развиваются по методичке из газеты The Times: «Великие политические цели войны не будут достигнуты до тех пор, пока существует Севастополь и русский флот». Что ж, первая часть выполнена — флот на дне бухты. Наступала очередь Севастополя...
Бунт на корабле?
Однако вскоре возникло неожиданное препятствие, о котором поведал в воспоминаниях Аркадий Панаев, адъютант Меншикова. По его словам, князь отправил в Севастополь некоего капитана Лебедева — узнать, как там идут дела. Тот спросил, что доложить князю. И получил от адмирала Нахимова ответ: «Скажите, что мы собрали совет и что здесь присутствует наш военный начальник, старейший из нас всех в чине генерал-лейтенант Моллер, которого я охотно променял бы вот на этого мичмана!» После чего Нахимов встал и прямо заявил, что подчиняться он будет не тому, кого поставил главнокомандующий, а исключительно Корнилову.
Это было уже неподчинение приказу, за которое полагается военный трибунал. И если бы Меншиков действительно был изменником, он бы дал делу ход, арестовал бы и Нахимова, и Корнилова, тем самым полностью подорвав оборону города. Но Меншиков был не предателем, а карьеристом, который больше всего боялся ответственности. Потому и спустил дело на тормозах — теперь в случае потери Севастополя всё можно было свалить на «бунтовщиков». В их успех Меншиков не верил.
И совершенно напрасно. Дело в том, что Корнилов был прозорливым полководцем, понимающим, что воюют не криком «ура», а лопатой и кашей. Ещё до войны, фактически возглавляя Черноморский флот, он озаботился обороноспособностью Севастополя. Прежде всего — провиантом: город мог собственными средствами заготовить 86 тыс. пудов сухарей. Хуже дела обстояли с укреплениями. Кое-где требовалось создать их с нуля. И когда Меншиков отказался от услуг военного инженера Эдуарда Тотлебена, присланного на помощь Севастополю, Корнилов вышел из себя: «Если вы князю не нужны, то мне будете нужны!» Это было верным решением — Тотлебен руководил всеми фортификационными работами.
Людей для работ не хватало. Корнилов решил и эту проблему. «По первому призыву его о предоставлении рабочих людей для постройки укреплений весь Севастополь ожил и встал на ноги, — зафиксировал современник. — Не только солдаты и матросы выбивались из сил на работах, но в них приняли участие вольные мастеровые, мещане, лавочники, лакеи, словом, все свободные жители города, женщины и дети...» Отметим — не только свободные. Корнилов своевольно выпустил из тюрем арестантов. Результат оказался поразительным. Укрепления создали в кратчайший срок. Сам адмирал отзывался об этом так: «В неделю сделано больше, чем прежде делали в год». Что было замечено и с той стороны. Англичанин Александер Уильям Кинглек, историк и участник войны, писал: «Народ твёрдо и решительно занял пост, оставленный главнокомандующим и его армией. Блистательный фасад обрушился, но за ним высились гранитные стены. Корнилов с горстью людей различных сословий, но взаимно связанных призывом отечества, имел право сказать, что защита будет русская».
Вместо эпилога
После смерти Корнилова
Да, Корнилов был смертельно ранен в первый день бомбардировки Севастополя союзными англо-французскими войсками. Но, как ни странно, продолжал держать оборону и после гибели. Вот что говорил капитан-лейтенант Иван Лихачёв: «Вся беспримерная оборона Севастополя была создана Корниловым. До последнего дня система и порядок сохранились так, как они были им заведены».