История в оправдании не нуждается
Сегодня много говорится о проблемах фальсификации истории. Как с ней бороться?.. И что может сделать один человек? Например, Михаил Кураев выступает перед молодёжью с лекциями, рассказывая о «непопулярных» исторических фактах. И, конечно, пишет книги. Об очернении прошлого, работе над сценариями и современном кинематографе он размышляет в интервью «ЛГ».
– В объёмной вступительной статье к своей книге «Отец и другие» «Битва за историю» вы написали: «Сервантес надеялся, что лживых историков будут преследовать как фальшивомонетчиков. Когда-то это ещё будет, а пока нужно самому научиться отличать фальшивку от подлинного исторического свидетельства». Как это сделать? Есть ли способы «настроить» свой ум, чтобы улавливать фальшь?
– Сегодня символом и предводителем бульварной и эстрадной истории на заказ надо признать Ноздрёва! Вот кто умел образцово отвечать на запросы общества! Помните, Ноздрёва спрашивали, не шпион ли Чичиков, и он в ту же секунду выпаливал: «Шпион!» И для верности добавлял, что Чичикова ещё в гимназии фискалом звали, хотя Ноздрёв никогда с ним в гимназии не учился. «Хотел ли Чичиков украсть губернаторскую дочку?» И здесь у Ноздрёва самые достоверные сведения, поскольку чуть ли не сам был приглашён к участию в преступлении.
Когда я читаю и слышу стенания о том, как государь Александр II ехал подписывать конституцию (!), а кровожадные злодеи, возревновав к его славе, царя зверски убили, хочется попросить этого Ноздрёва: «Покажи конституцию». Или её взорвали 1 марта вместе с государем и следа не осталось? А не скажет ли господин Ноздрёв, что и с кем собирался обсуждать государь император, назначив совещание на 4 марта? И не припомнит ли всезнающий Ноздрёв, кто и что обсуждал на совещании 4 марта, состоявшемся под председательством уже Александра III, одного из соавторов предложения о редакционных комиссиях при совещании министров, выдаваемых ноздрёвыми за «конституцию»?
Как уберечься от фальшивомонетчиков на историческом поприще?
Мы живём в благословенные времена! Ещё никогда у каждого совестливого человека не было такой возможности, как сегодня, обратиться к документам, фактам, достоверным историческим свидетельствам.
В нашей истории много горечи, жестокости, крови, несправедливости, позор работорговли в XIX веке!.. Из «прейскуранта» на 1824 год: девка – 55 руб.
Но как понять завет Пушкина: «Ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог её дал!» Это не умиление или «оправдание». История в оправдании не нуждается. Это слова гражданина, принимающего на себя груз истории своей страны с чувством ответственности перед нашими предками.
Да, одну историю дал нам Бог, а другую подсовывают ноздрёвы.
И подсовывают не только доверчивой публике, но и невежественным политикам, падким до саморекламы. Кто-то из приближённых подсказал счастливую идею президенту РФ Борису Николаевичу Ельцину: а не реабилитировать ли участников Кронштадтского мятежа, хотя бы и через семьдесят лет! Либерально. Красиво. И не нашлось рядом порядочного учителя истории, который мог бы сказать о том, что участники Кронштадтского мятежа были реабилитированы постановлением ВЦИК осенью 1921 года! По этому Указу вернулся домой мой дядя, муж маминой старшей сестры, из лагеря под Архангельском, кочегар линкора «Севастополь», лютый мятежник.
И революция, и контрреволюция любят подпирать свои права календарём. 4 ноября я вспоминаю слова Чехова из письма Леонтьеву-Щеглову: «Искусственно взвинченная солидарность». День народного единства? Да. 9 Мая, да, Бессмертный полк – это ли не единство! Нет, надо что-то придумать в пику Октябрьской революции. У нас же нет идеологии, правда? Давайте-ка возьмёмся за руки, друзья, по поводу… освобождения Москвы от польских интервентов.
Но Москва не была захвачена поляками! Извините, их призвали… «Всенародно избранного» Лжедмитрия I с польской шайкой встречали хлебом-солью от границы до Москвы, и бояре присягали ему на верность с крестным целованием. Такая вот интервенция!
После загадочной и внезапной смерти Бориса Годунова началась боярская вакханалия в поисках царя, угодного именно нашей родной боярской клике. Честь и слава народному ополчению во главе с Мининым и Пожарским, их подвиг, в первую очередь, в прекращении боярской смуты, в укрощении нашего родного казачества, от которого стонала русская земля. Не составит особого труда и припомнить календарь знаменательных событий осени 1612 года. 22 октября (4 ноября по новому стилю) казаки, а не ополчение Минина и Пожарского, взяли Китай-город. Из Кремля выдворили поляков, взятых измором, только 27 октября! «Первое ополчение», «Второе ополчение», «22 октября», «27 октября» – да какая разница. Просят подрихтовать историю, подрихтуем и колер подберём!
Есть бюро добрых исторических услуг, готовых выполнить любое пожелание заказчика. Сколько, к примеру, лжи с подсказки сиятельных убийц наворочено вокруг смерти Петра III и Павла I? Так было, да так и будет. Хлебное это дело – работать на заказ! И, как благословил добрейший Салтыков-Щедрин, «стесняться некого, да и некогда».
Вы спрашиваете: «Есть ли способы «настроить» свой ум?»
Совесть надо настраивать, а уж ум ей в помощь.
Впрочем, в современном «рыночном словаре по этике» это слово надо писать с примечанием (устар.). Совесть – это, скажем так, орган, отвечающий за моральный самоконтроль. Вот и получается: какая мораль, такой и контроль.
– Это немаловажное качество для автора мемуаров и в целом нехудожественных книг. Как вы работаете над такими произведениями? По какому принципу выбираете значимые эпизоды, которые нужно сохранить?
– Книга «Отец и другие плюс электрификация» – это моя попытка уберечь в меру сил от забвения подвижников отечественной энергетики, ставшей сегодня добычей «подлинных хозяев». Наши электростанции от Шатуры и Волховской ГЭС до Красноярской и Саяно-Шушенской не грибами выросли, это, прежде всего, подкрепление делом высоких идей, владевших обществом.
Что скажут нынешним россиянам имена Графтио, Винтера, Александрова, Виденеева? Что скажут имена пришедших вслед за ними Логинова, Медведева, Жимерина, Наймушина, Непорожнего, Бочкина?.. В сорок первом году на первых постах ведущих отраслевых министерств, от электростанций до вооружения, тяжёлой и химической промышленности, машиностроения, были люди до сорока лет! Заместителям председателя Совнаркома Косыгину и Первухину – по тридцать шесть лет! Знают ли, да и хотят ли знать жители общества потребления о том, что, потеряв в первый год войны треть энергетических мощностей, наши семижильные отцы к 1946 году не только вышли на предвоенный уровень, но и превзошли по выработке на 1 млрд квтч?
Я решил написать эту книгу после того, как встречался со студентами, молодёжью и рассказывал им не о том, как «одни сидели, другие стреляли», а о том, как поднимали комплекс ярославских шинных заводов и Горьковский автозавод после недельной чудовищной бомбардировки накануне битвы на Курской дуге. О том, как через полгода после Сталинградской битвы завод «Красный Октябрь», на территории которого шли кровопролитные бои, дал первую плавку. О том, как в августе 1943-го в Сталинграде дал продукцию прокатный стан! После этих моих рассказов ко мне подходили молодые люди и спрашивали: почему мы об этом ничего не знаем, почему нам об этом не рассказывали? Да это же элементарно, Ватсон: «На дурака не нужен нож, ему с три короба наврёшь – и делай с ним что хошь!» А особого рода ложь – ложь умолчания и последствия её особенно тяжелы: лишение граждан исторической памяти.
Потому и не рассказывали, чтобы, чего доброго, молодые люди не возгордились, а то насмарку пойдёт работа легиона ноздрёвых, усердно позорящих нашу историю, вбивающих в сознание и души чувство ущербности и неполноценности.
Иное происхождение у книги «Ленфильм был!». За долгую жизнь я встретил столько интереснейших людей, что писать, как говорится, «о себе любимом» просто некогда.
Однажды сын напомнил мне: ты тридцать лет проработал на киностудии, тебе нечего вспомнить, рассказать? Это же наша история.
Вопрос оказался «точкой росы», когда пар воспоминаний переходит в новое состояние и становится текстом.
А что касается «принципа работы», так он всё тот же – не врать, рассказать, как жили, как выживали, кто и как нами руководил. В общем, как делали кино, пережившее едва ли не всех его создателей.
Я не имел намерения писать историю «Ленфильма». Увы, не помню, кто из историков сказал, что отдал бы груду научных штудий за записки галерного раба. Вот и я – галерный раб сценарного отдела – отважился написать «Записки беглого кинематографиста». Почему беглого? Да потому, что коллективное творчество включает множество взаимных обязательств, как добровольных, так и не очень. В то время как работа кустаря-одиночки, каковым становится пишущий человек, – это стихия максимальной свободы, если ты не «тыришься» непременно опубликоваться и выклянчить премию.
Мои первые публикации появились в канун пятидесятилетия, уже после того как по моим сценариям были сняты первые четыре полнометражных фильма. А то, что потом было признано прозой, писал для себя в параллель со сценарной работой. Перефразируя слова Чехова о его отношениях с медициной и литературой, осмелюсь сказать, что с кино я состоял в законном браке, а литературные занятия – тайная любовь.
– Некоторые критики отмечают, что работа в кино наложила отпечаток и на вашу прозу. Согласны с этим мнением? Что дал вам этот уникальный опыт?
– Мне трудно судить о своей работе. И опыт параллельной работы над сценариями и прозой едва ли уникален. Те же Константин Симонов и Юрий Нагибин – высокий пример! Можно вспомнить «сценарную подёнщину» Фолкнера в параллель с работой над неповторимой прозой. Его роман «Шум и ярость», как мне кажется, принципиальное антикино. Для меня же работа в кино была желанной и уж никак не подёнщиной.
Мой опыт говорит о сугубой разнице в самом основании и в самом процессе работы над сценарием, повестью или рассказом.
Начиная сценарий, я уже знаю смысл затеянной работы, что я хочу сказать и как. В сценарии царит событие. Со-бытие. Действие. А в прозе – слово. Слово как инструмент, посредством которого я докапываюсь до ещё неизвестного мне смысла истории, непременно реальной, мне известной, которую взялся рассказать. Зачем рассказывать? По моему предчувствию, человеческие судьбы таят в себе неочевидные ответы на наши вопросы, обращённые к жизни. И когда в ходе повествования я наконец нахожу ответ, понимаю, зачем я взялся рассказывать о том, что видел и знал, когда наконец добираюсь до смысла своей затеи, тут с облегчением ставлю точку. И поиск этих ответов иногда длится не один год. Сценарий нельзя писать десять лет, а роман можно.
Проза – это стихия свободы. Её нет, и не было, по крайней мере, в моей практике при коллективной работе в кино. В кино ты должен всем всё объяснять, доказывать, обещать, сначала сценарной коллегии, потом режиссёру, потом начальству… Берясь за сценарий, ты уже всем объяснил, и себе заодно, о чём и каким будет фильм.
Садишься за работу, так сказать, во всеоружии. А перед прозой, как перед жизнью, ты безоружен.
– А как вы работаете над сценариями? Например, вы автор сценария фильма «Красное Колесо» по одноимённому роману-эпопее Александра Солженицына – сложнейшему для экранизации… Как выбрать, что войдёт в фильм, а что нет?
– Работа над сценарием по «Красному Колесу» для меня чрезвычайно важна во многих отношениях. Я признателен Наталье Дмитриевне Солженицыной, руководству канала «Культура», призвавшим меня к этой работе. Экранизация сочинения объёмом в десять томов не предполагала изначально создание сериала. И это было верное решение. Мне предложили написать на материале исторической эпопеи А.И. Солженицына сценарии пяти полнометражных фильмов.
Солженицын, его судьба и творчество действительно явление уникальное в истории нашего отечества. Где во второй половине ХХ века личности, сопоставимые по масштабу своего влияния на общество? Я не знаю.
Рассказ об этой работе мог бы стать предметом отдельного разговора, но ограничусь ответом на вопрос.
«Красное Колесо» вернуло в наше общественное сознание «Февраль», Февральскую революцию. Поскольку роль партии Ленина в февральских событиях 1917 года была достаточно скромной, то и схватка за власть «передовой общественности» с самодержцем подавалась как дело второстепенное. Ещё одна буржуазная революция, предисловие к социалистической. Но когда почти через сто лет «передовая общественность» вновь устремилась к власти («Партия, дай порулить!»), Солженицын как художник и как историк почувствовал чрезвычайную актуальность обращения к предыдущему опыту. Труд, поименованный автором «Красное Колесо», не имеет аналогов. Кстати, я говорил о прозе как пространстве свободы, и в этом качестве работа Солженицына заслуживает глубокого исследования.
А отбор материала диктовали два обстоятельства. Первое. Исторический сюжет выстраивался в пять фильмов: «Август», «Октябрь», «Февраль», «Март», «Апрель». Второе. Внутренний лейтмотив эпопеи: личная ответственность политиков, военачальников, государственных мужей и жён за совершённые ими действия и их последствия.
Почему принятый без единой поправки сценарий не пошёл в работу? Ответ знает руководство ТВ. Нет денег? Но на сверхдорогостоящие, так называемые исторические кинозрелища для подростковых умов деньги есть, а на фильм, предлагающий задуматься и поразмышлять вместе с мудрым и старавшимся быть предельно объективным писателем и историком Александром Исаевичем Солженицыным, вдруг денег не стало. А может быть, просто «передовая общественность» не хочет вспоминать «Февраль» как негативный опыт обретения власти и полной неспособности употребить её ко благу отечества?
– Как быть с произведениями на исторические темы? Где здесь грань между некоторой художественной вольностью, авторским взглядом и откровенной ложью?
– Спасибо за вопрос. «Художественные вольности» и «авторский взгляд» на грани лжи, на мой взгляд, определяются социальным заказом. И понимать этот «заказ» надо в одних случаях буквально, в других шире, к примеру, как задушевное желание с безопасного расстояния свести счёты с прошлым, лягнуть мёртвого льва. Известно, что любая клевета на побеждённых принимается благосклонно. И здесь спорить, что-то объяснять бессмысленно. Есть деньги, есть заказ, ну и снимай красочный фильм о любовной драме господина Колчака, выжигавшего сибирские деревни в пример будущим гауляйтерам на Украине и в Белоруссии. Замечательно звучат в устах сына Колчака слова, обращённые к отцу, приехавшему с германского фронта: «Ты их бил по-колчаковски?!» Узнаёте? Раньше пионер спросил бы отца-комиссара: «Ты их бил по-чапаевски?» Выворачиваем чулок наизнанку и с правой ноги на левую! Годится!
«Художественные вольности» бывают разные. Можно от любви к своему герою приписать ему чужие победы, своих-то не наскрести. Историческое мародёрство неподсудно. А можно, поджав губы, деликатно умолчать о том, что при «блистательном адмирале» Черноморский флот понёс самые большие потери за время Первой мировой войны, не проведя ни одной сколько-нибудь значительной операции. Фильм как-никак называется «Адмиралъ», а не «Любовник», так и отдайте должное адмиралу, потерявшему на севастопольском рейде новейший линкор – флагман флота. Как потерял? Да протоколы допросов опубликованы. Командир артиллерии погибшего линкора «Императрица Мария» князь Руссов на вопрос, мог ли кто-то беспрепятственно проникнуть в пороховой погреб (где прогремел первый взрыв и снесло башню), показал, что люк в пороховой (!) погреб (!) вообще не запирался и войти туда мог кто угодно. А ведь Колчак в недолгое своё командование любил кататься на этом линкоре по Чёрному морю, может, и в пороховой погреб заглядывал из любопытства, нет ли там посторонних... Любил порядок на флоте.
Так делается супердорогое кино на заказ, так шьётся белый костюмчик для чёрного...
А на фильм о гениальном учёном, последнем энциклопедисте, великом гражданине нашего отечества Дмитрии Ивановиче Менделееве денег нет.
Достоверного исторического материала полно, он обжигающе интересен и доступен, но почему уважаемые создатели скандального сериала «Штрафбат» пренебрегли отличием штрафных батальонов – а это офицерские (!) части – от штрафных рот, формировавшихся из осуждённых солдат? Какое мне дело до штрафбатов? Да судьбе было угодно свести меня с Александром Пыльциным, командиром штрафного взвода, потом роты. Он автор обстоятельных документальных книг «Штрафбат: наказание, искупление. Военно-историческая быль» и «Правда о штрафбатах. Как офицерский штрафбат дошёл до Берлина». Какой реквием можно было бы создать без лукавых «художественных вольностей»! У нас вроде как идеология отменена. Не лицемерие ли это? Разве внедрение в наше сознание мысли о том, что войну выиграли штрафники, что войну выиграли, завалив врага собственными трупами, не идеология?
Говорю об этом с горечью, ведь речь о моих коллегах, создавших прекрасные фильмы, да вот соблазнились антисоветской агиткой… Обидно.
– Согласны с расхожим мнением, что наш кинематограф переживает кризисные времена? Или не всё так плохо?
– Только что прошёл XI съезд Союза кинематографистов России.
Материалы в открытом доступе. Министр культуры, приветствуя съезд, сообщила об успехах, о новых фильмах, о фестивалях, победах, о подрастающей талантливой молодёжи, о готовности государства помогать кинематографистам… Замечательно. Совершенно иную картину, картину упадка и деградации нарисовали участники кинопроцесса. Народный артист Николай Бурляев говорил о моральной ущербности нынешней кинопродукции. О том, как уничтожался и стоит на грани уничтожения «Ленфильм», убедительно поведал председатель питерского Отделения СК народный артист, режиссёр Сергей Снежкин. И воплем отчаяния прозвучали призывы вернуть Госкино, тот самый орган, что координировал и финансировал производство кинопродукции на территории СССР.
Вроде бы вопрос такой сложный-сложный, что и концов не найдёшь, а с другой стороны, всё удивительно просто. В советское время кинопроизводство и кинопрокат были единым организмом. Кино после водки и, кажется, цирка было третьим по рентабельности. Баснословные доходы! И добрая доля шла на производство новых фильмов. «А нынче… погляди в окно…» «Под голубыми небесами великолепными шатрами» оброс кинопрокат, крутит чуть не 90% зарубежной продукции и дела ему нет до того, что происходит и происходит ли на съёмочных площадках в нашей стране.
Так же, как книготорговля сделала свой барыш разделительным рубежом между пишущими и читающими, так же и кинопрокат держит в приоритете свой интерес, далёкий от интересов деятелей кино, сознающих гражданскую роль этого некогда важнейшего из искусств.
Как нам и обещали: рынок всё расставит по местам. Вот и расставил. Барышники в порядке, а художников никто во ВГИК палкой не загонял, сами знали, куда шли.
…А завершить разговор хотелось бы на светлой ноте.
Замечательно, на мой взгляд, сказал американец Рэй Дуглас Бредбери: «Рано или поздно русские научатся любить себя и верить в себя, они овладеют будущим». Неужели всё ещё рано? Как бы не стало поздно.
Дело за малым – поверить в себя!
Беседу вела Валерия Галкина