Великий исход: как русские эмигранты изменили жизнь других стран
В октябре 2020 года исполняется 100 лет с момента исхода Русской армии генерала Петра Врангеля из Крыма. Судьбы участников событий сложились по-разному. После завершения Гражданской войны за пределами России оказались несколько миллионов русских людей – целое эмигрантское государство. Одни не смогли найти себя на чужбине, другие активно включились в работу эмигрантских организаций, третьи направили свой талант и профессиональные навыки на благо других стран: этих людей теперь с благодарностью вспоминают не только историки и краеведы, а их имена увековечены в названиях улиц.
100 лет назад в России бушевала Гражданская война. В начале 1920 года Вооруженные силы Юга России (ВСЮР) под командованием Антона Деникина потерпели ряд жестоких поражений от Красной армии, оставили обширные территории, отступили к Черному морю и переправились в Крым. Деморализованный неудачным ходом военной кампании главком принял решение оставить должность и назначил выборы преемника, а сам отбыл из Феодосии в Константинополь. Военный совет проголосовал за Петра Врангеля. Во ВСЮР он командовал сначала Кавказской, затем Добровольческой армией, но испортил отношения с Деникиным, став его главным оппонентом, и был отправлен в отставку. Чтобы принять вакантный пост, барон прибыл в Севастополь из Константинополя, где провел несколько недель после своей опалы.
Вступая в должность главнокомандующего, Врангель поначалу не рассчитывал на длительное продолжение борьбы. Как следует из его мемуаров, генерала заботила прежде всего подготовка организованной эвакуации белых сил из Крыма на случай прорыва красными оборонительных укреплений. Своей первостепенной задачей он видел недопущение повторения сценариев Одессы и Новороссийска, где ошибки руководства привели к панике и неразберихе. Как следствие, многие тогда не попали на корабли. Врангель хотел забрать из Крыма всех желающих. По его приказу транспортные и военные суда с запасами дефицитного угля постоянно находились под парами. Лишь когда белым удалось окончательно «окопаться» в Крыму, команды кораблей перешли в режим ожидания.
Несмотря на пессимистичные прогнозы весны 1920-го, Русской армии под командованием барона удалось удерживать полуостров в течение полугода. Этот период очевидцы событий окрестили «золотой осенью» Белого движения на Юге России. Белогвардейцы бились с противником безжалостно и страстно. На удержание Крыма поэтому были брошены все имевшиеся в распоряжении Врангеля силы. Главнокомандующий понимал и то, что скудные ресурсы полуострова не смогут прокормить армию и резко возросшее население. Требовалось снова взять под контроль богатую хлебом и лошадьми Северную Таврию. Был разработан план прорыва через крымские перешейки. Не ожидавшим уже серьезной активности от белых частям РККА пришлось отступить. Врангелевские войска вышли на оперативный простор. Реввоенсовет РСФСР вновь увидел угрозу там, где, как считали многие в советской руководстве, уже не оставалось значительного очага сопротивления.
Решающие события в истории белого Крыма произошли в конце лета 1920 года. Как выяснилось позже, фатальным для Врангеля стало создание красными Каховского плацдарма на левом берегу Днепра. Белые неоднократно атаковали оборонительные укрепления РККА, но успеха не имели. Впоследствии именно отсюда красные повели решающее наступление.
Последней попыткой главнокомандующего расширить подконтрольную территорию была высадка десанта на Кубань. Назначая руководителем важнейшей операции Сергея Улагая, Врангель надеялся, что популярный кавалерийский начальник вновь поднимет кубанских казаков на борьбу с большевиками. В своих «Записках» барон годы спустя корил себя за допущенную оплошность. В решающий момент, когда десанту после результативного блицкрига нужно было продолжать движение вглубь территории, ошеломляя красных стремительным прорывом, Улагай отдал приказ остановиться и долго не мог принять решение, как действовать дальше. Эффект неожиданности был утерян. К дислоцированным на Кубани красноармейским частям пришло подкрепление. Группе войск белых не оставалось ничего иного, как погрузиться на корабли и вернуться в Крым.
1 сентября 1920 года Политбюро ЦК РКП(б) приняло решение дать Наркомату по военным делам директиву взять Крым до наступления зимы. На следующий день Реввоенсовет постановил: «предстоящую операцию, которая должна ликвидировать Врангеля в течение настоящей осени, подготовить всесторонне с таким расчетом, чтобы успех был безусловно обеспечен». Для осуществления командования советскими войсками с Туркестанского фронта срочно перевели Михаила Фрунзе: он только что взял Бухару и подтвердил свою репутацию успешного полководца.
Не в пользу белых сыграло развитие войны РСФСР с Польшей. После Варшавской битвы и последовавшего отступления РККА обе стороны захотели прекращения горячей фазы конфликта. Соглашение о перемирии вступило в силу 18 октября. Это позволило Реввоенсовету перебросить на Южный (Крымский) фронт дополнительные силы с польского направления. В частности, биться против белых примчалась пошумевшая в Европе 1-я Конная армия Семена Буденного.
Как вспоминали сами участники, последние бои на Чонгаре и Перекопе отличались особенной ожесточенностью и упорством. С обеих сторон были свои герои. В конце концов, наступающие заставили белых отойти на Юшуньские позиции. Развязка близилась. Корабли собранной Врангелем за эти месяцы флотилии приготовились к отплытию. В Севастополь и Керчь, Ялту и Евпаторию, Феодосию и Судак потянулись стройные вереницы солдат и офицеров, интендантов и гражданских чиновников, члены семей белогвардейцев и не желавшие оставаться под властью красных местные жители. Перед отплытием Врангель обошел на миноносце все пункты погрузки, лично удостоверившись, что на борт поднялись все, кто этого хотел. 16 ноября 1920 года из Крыма ушли последние корабли.
«После недавних жестоких морозов вновь наступило тепло, на солнце было жарко. Море, как зеркало, отражало прозрачное голубое небо. Стаи белоснежных чаек кружились на воздухе. Розовой дымкой окутан был берег. В два часа дня «Waldeck-Rousseau» снялся с якоря, произведя салют в 21 выстрел — последний салют русскому флагу в русских водах, — рассказывал Врангель в своих мемуарах. И продолжал: — Спустилась ночь. В темном небе ярко блистали звезды, искрилось море. Тускнели и умирали одиночные огни родного берега. Вот потух последний... Прощай, Родина!»
Так продолжался русский исход. Местом дислокации казачества определили остров Лемнос. Часть войск встала лагерем на полуострове Галлиполи в европейской части Турции. Несмотря на тяжелейшие условия в глухой степи, кишащей лишь змеями, плохое отношение недавних союзников и жизнь впроголодь, закалившиеся в боях белогвардейцы старались не падать духом.
Обстановку первых дней галлиполийского сидения передал в своих воспоминаниях знаменитый офицер-дроздовец, впоследствии видный деятель белой эмиграции Антон Туркул: «Когда мы пришли в Галлиполи, полковник Колтышев, чтобы что-нибудь поесть, «загнал» свои часы — это был первый «загон» в изгнании, — а я, для примера, пусть в горячке, лег на шинель в мокрый снег, потому что мы стали в Галлиполи под открытым небом, на снегу, в голом поле. Так началось железное Галлиполи. Не оно нас, а мы, скованные в одно жертвой и причастием огня и крови двухлетних наших боев, создали Галлиполи. Наше изгнание началось».
Руководивший лагерем генерал Кутепов приложил колоссальные усилия для организации питания своих военных. Русским изгнанникам помогали благотворительные общества со всего мира, но многим офицерам все равно не хватало экипировки и медсредств. В лагере росла смертность. Кутепов с помощниками следил за порядком и не позволял людям распускаться. Чтобы отвлечься, они устраивали спортивные соревнования, играли в футбол.
По мнению генерала Владимира Витковского, французы боялись концентрации внушительных сил Русской армии и всячески осложняли ее существование. В ответ на это с целью обратить внимание мира на свое положение белогвардейцы начали подготовку похода на Константинополь.
«Полуголодный галлиполийский паек, выдаваемый французским интендантством, был еще более урезан и стал в полном смысле слова – голодным. К счастью для нас, усилившийся натиск французов совпал с периодом духовного возрождения галлиполийских войск», – отмечал генерал.
Взятие города, о чем мечтали еще русские цари, все же не состоялось. Благодаря дисциплине армия сохраняла боеспособность до 1923 года. С течением времени ее члены рассеялись по разным странам Европы и Америки.
Не захватив Царьград военным путем, изгнанники распространили свое влияние иным способом. В Стамбуле по-прежнему функционируют рестораны, открытые около 100 лет назад белыми эмигрантами. До прибытия на постоянное место жительства большой группы русских в Турции не существовало ночной жизни. Есть и множество других вещей, которым местные жители научились от белых. Русские балерины показали турчанкам этот вид сценического искусства. Как рассказывал автору текста известный турецкий историк Мехмет Перинчек, именно русские беженцы принесли с собой идею об организации туристического бизнеса.
«Русская эмиграция оказала значительное влияние на население Турции», – подчеркивает исследователь.
Из белогвардейских документов и воспоминаний ряда участников известно, что некоторые офицеры из тех, кому пришлось осесть в этой стране, переходили на службу к Мустафе Кемалю и участвовали в войне за независимость Турции.
Большое количество русских эмигрантов, прибывших как с Врангелем, так и другими путями, приняла Франция и ее колонии в Северной Африке. По разным оценкам, их было до 175 тысяч в конце 1920 года и до 250 тыс. – в середине 1921-го. Причем официальная статистика не учитывала прибывших нелегально или имевших паспорта Франции. Политическим и культурным центром русского зарубежья стал Париж. Популярностью также пользовались курортная Ницца и портовый Марсель на Лазурном берегу, промышленный Лион, северные регионы. Считается, что в парижском округе, как и во Франции в целом, селились как правило состоятельные люди –бывшие царские чиновники, члены их семей и потомки, а также высокопоставленные военные. Среди них – Деникин и тот самый генерал Улагай. В эмиграции он организовал из своих казаков труппу цирковых наездников, гастролировал по Европе. Известный своей лихостью, отличный кавалерист, генерал послужил прототипом Григория Чарноты в пьесе Михаила Булгакова «Бег».
Согласно исследованию историка Нины Ильиной, около 600 тыс. русских беженцев в 1921 году проживали в Германии, 300 тыс. из них – в Берлине и пригородах. Как вспоминали сами эмигранты, их адаптация в этой стране проходила сложнее, чем во Франции.
Владимир Набоков в автобиографическом романе «Другие берега» признавал, что за 15 лет жизни в Германии не познакомился ни с одним немцем, не прочел ни одной немецкой газеты или книги и при этом никогда не чувствовал ни малейшего неудобства из-за незнания языка.
Солидные квоты на прием русских эмигрантов выдал правитель Королевства сербов, хорватов и словенцев (КСХС, с 1929 года – Югославия) Александр Карагеоргиевич, любивший Россию. На оказанную им финансовую помощь существовали Иван Бунин и Константин Бальмонт. Согласно сохранившимся статистическим данным, большую часть из осевших здесь русских составляли интеллигенты. Людей с высшим и средним образованием было более 75%, а совершенно неграмотных – всего 3%. Изначально около 10 тысяч русских поселились в Белграде, еще столько же выбрали сельскохозяйственную Воеводину, центральные промышленные районы Боснии и Сербии. Ядро русской диаспоры в Югославии составляли инженеры, строители и офицеры. Известным представителем эмиграции являлся видный деятель Белого движения на Юге России генерал Борис Казанович.
А генерал Петр Махров так отозвался об этой стране в своих мемуарах: «В Сербии русские беженцы встретили такой радушный прием, как ни в одной стране Европы. Этим они были обязаны и благородству души народа, и их королю Александру, другу России. Маленькая Сербия, разрушенная войной, сама бедная, оказалась единственной страной в мире, оказавшей серьезную материальную помощь русским беженцам. Она в прямом смысле этого слова делилась с ними куском хлеба. В Сербии русские имели право работать и даже занимать должности на государственной службе».
В период между двумя мировыми войнами русские эмигранты внесли значительный вклад в развитие среднего образования в Сербии. В 1920-1930-е годы только в школах и гимназиях провинции Воеводина работали около 400 русских преподавателей. Благодаря широкой культуре и отменному образованию, русским доверяли вести практически все предметы: сербский и иностранные языки, точные науки, гуманитарные дисциплины.
В местной образовательной системе находили себе применение и ветераны Гражданской войны. Так, бывший командир Алексеевского пехотного полка полковник Петр Бузун преподавал в Нови-Саде. Философ с мировым именем, начальник управления иностранных дел во врангелевском правительстве Петр Струве работал на юридическом факультете в Суботице. Широко известно имя Василия Зеньковского, в 1920-м занявшего должность профессора философского и богословского факультетов Белградского университета. На Общеэмигрантском съезде его избрали председателем педагогического бюро по зарубежным русским школьным делам.
Созданный в 1921 году в Белграде Союз русских педагогов помогал русским преподавателям поступить на государственную работу, содействовал им в повышении квалификации, хлопотал о денежных пособиях. В 1924-м министр просвещения Светозар Прибичевич распорядился повысить плату русским педагогам.
В конце 2019 года в Белграде открыли памятник русскому архитектору Николаю Краснову. Ранее в его честь была названа улица и открыта мемориальная табличка в сербской столице. После эмиграции в КСХС Краснов создал облик центральной части Белграда. Его память здесь до сих пор безмерно чтут. А в городе Шабац уважают Александра Бучина. Эмигрировав из России юным кадетом вместе со своей академией, он выучился на инженера и проявил себя крайне толковым специалистом. Поэтому ему поручили разработать план реконструкции города. Бучин оставил значительный след в истории Шабаца: система водоснабжения и канализация, городской рынок и пристань, жилые кварталы и административные здания были созданы по его схемам. Медик Константин Мазурин познакомил местных докторов с премудростями гинекологии.
Военные, бывшие галлиполийцы, внесли не меньший вклад в развитие КСХС. В начале 1920-х солдаты и офицеры строили железную дорогу, вскоре соединившую многие города страны, и занимались дорожными работами. Автомобильное шоссе, проложенное по восточному побережью Адриатического моря прямо в горах, — тоже во многом дело рук русских эмигрантов, положение которых в Югославии начало ухудшаться после убийства короля Александра террористами в 1934 году.
Большие русские диаспоры образовались в Болгарии и Польше. А в Азии центром русской эмиграции стал Харбин – сюда съезжались военные, духовенство и интеллигенция, бывшие царские и колчаковские служащие и чиновники. С началом японской оккупации Китая эти люди перебрались в Шанхай, Пекин и Циндао. В США основная масса русских беженцев собралась вокруг Нью-Йорка и в окрестностях Сан-Франциско. Их интеграция в американскую жизнь часто проходила легче и безболезненнее, чем в Европе и Азии.
Несмотря на идеологические разногласия, многие белогвардейцы высказались в поддержку Советского Союза после нападения нацистской Германии 22 июня 1941 года. Немцы несколько раз приходили с предложением о сотрудничестве к проживавшему во Франции Деникину. Однако бывший главнокомандующий ВСЮР категорически отказывался от любых форм взаимодействия, называя тех, кто все же задумался над предложением Третьего рейха, – мракобесами, пораженцами и гитлеровскими поклонниками. Во время войны престарелый генерал на личные средства приобрел вагон медикаментов для отправки красноармейцам. Советское командование приняло помощь, но афишировать имя отправителя не стало.
Решительно отклонил предложение нацистов и бывший соратник Александра Колчака в Сибири генерал Сергей Войцеховский, заявивший: «Против русского солдата я воевать не пойду!». А бывший начальник штаба ВСЮР генерал Петр Махров 23 июня 1941-го отправил советскому послу во Франции Александру Богомолову заказное письмо с требованием записать его рядовым в Красную армию. Французские коллаборационистские власти вскрыли конверт и арестовали эмигранта. Несколько месяцев он просидел в тюрьме, и на фронт не попал.
Некоторые белогвардейцы, равно как и не имевшие отношения к Белому движению русские беженцы, начали переезжать в Советскую Россию еще после амнистии 1922 года. Процесс реэмиграции значительно усилился с окончанием Второй мировой войны. В 1948-м получил советское гражданство и приехал в СССР Валентин Булгаков, последний секретарь Льва Толстого. Советская власть хорошо встретила возвращенца, доверив ему руководить Домом-музеем в Ясной поляне и приняв в Союз писателей СССР.
Участник Гражданской войны в войсках Деникина Николай Рощин (Федоров) в эмиграции стал писателем и прославился благодаря знаменитому «Парижскому дневнику», в котором поведал о героической борьбе французского Сопротивления. После оккупации Франции нацистской Германией белый офицер сам вступил в движение Шарля де Голля. Воодушевленный победой Советского Союза, писатель-военный оформил советский паспорт и решил связать свою дальнейшую жизнь с Москвой. Прибыв из Франции на теплоходе «Россия», Рощин писал оставшемуся на чужбине Ивану Бунину: «Сбылся самый светлый, самый прекрасный мой эмигрантский сон. Пошел к Кремлю и расплакался».