Россия возвращается в СССР. Так ли это? К 30-летию путча 1991 года
Тридцать лет назад в Советском Союзе была предпринята попытка государственного переворота. Значительная часть руководства страны и партии объявила об отстранении от власти президента СССР и создала некий Государственный комитет по чрезвычайному положению, который ничего чрезвычайного не совершил и через три дня самораспустился. Эта попытка, которую впоследствии обсуждали самые разные политики и эксперты, призвана была сохранить власть Коммунистической партии и сам Советский Союз, но на деле в течение нескольких месяцев уничтожила и то, и другое.
Прошло три десятилетия — и сегодня принято говорить, что дело ГКЧП победило: Россия снова стала диктатурой, управляемой «молодой порослью» советских кагэбистов; демократия является сугубо фиктивной, в стране уничтожены любые элементы федерализма, а войны с Грузией и Украиной, да и насаждаемая Кремлем идеология «исторической России» свидетельствуют о явном стремлении к имперскому ренессансу. Многое из этого соответствует действительности, однако, на мой взгляд, сегодня нельзя не видеть существенную разницу между «внутренней» и «внешней» трансформациями России.
1
Во внутренней политике Россия действительно пошла назад, причем, как я многократно отмечал, практически с первых постсоветских дней. Демократия в советском и российском варианте играла совершенно разную роль: для советского руководства перестроечных времен она была инструментом переформатирования общества, избавления от консервативных элементов во власти и запуска более активной фазы развития страны, давно топтавшейся на месте; для российского она служила прежде всего средством собственной легитимации (отчасти именно поэтому они изначально именовали себя «демократами», хотя не они инициировали в стране демократические перемены). Это подтверждается тем очевидным обстоятельством, что все федеральные избирательные кампании, приведшие к заметным переменам в политическом руководстве страны и ее составных частей, случились именно в СССР: в 1989, 1990 и 1991 годах — в то время как в России выборы 1993 и 1996 годов закончились внутриэлитным сговором, в результате чего ни победившая в 1993-м партия ЛДПР, ни набравшие в совокупности в 1996-м явное большинство Г. Зюганов и А. Лебедь не получили ровным счетом ничего. Как показала последующая история, демократическим образом власть в России больше никогда не менялась.
На мой взгляд, именно потому, что демократия рассматривалась в новой России исключительно инструментально, страна и не стала развиваться по «европейскому» пути. 1990-е годы в политике и экономике прошли под знаком не формирования эффективных институтов правового государства, а выстраивания системы гарантий от «отката назад». Это, пора признать, как раз и являлось демонтажом демократической системы, так как было призвано обеспечить заранее предопределенный результат любой квазидемократической процедуры. В начале 2000-х В. Путин не столько совершил радикальный перелом в отношении к демократическим нормам, сколько ранее опробованными приемами отодвинул от власти самих «демократов» — и это создало отношение к его периоду как к времени уничтожения народовластия, хотя оно в большей мере является продолжением первого постсоветского десятилетия.
Основной перспективной задачей российского режима является восстановление квазимонархической формы правления, которая должна соответствовать общему отношению к стране как к собственности, передаваемой по наследству. И сегодня можно довольно уверенно говорить о том, что этот проект имеет все шансы на успех: фактически все «сдержки и противовесы» устранены, а кооптация в элитные группы происходит по вполне советским «лекалам». Президент воспринимается как миссия, а не как избираемая должность — и можно даже не приводить здесь слова самых известных апологетов режима, чтобы понять: сомнение в полномочиях верховного правителя приравнено к государственным преступлениям.
Принято считать, что демократия в России была «выкуплена» элитами у народа в рамках сделки «свобода в обмен на колбасу». Я скептически отношусь к этой популярной точке зрения, так как не вижу зримых подтверждений тому, что население в целом ощущает потребность влиять на положение дел в стране — и потому мне кажется, что свобода, дарованная людям М. Горбачевым, была отдана ими В. Путину вне всякого эквивалентного обмена, а, скорее, просто за ненадобностью. Ощутив катастрофические экономические последствия становления нового капитализма, увидев, кто пробивается во власть на свободных выборах, и разочаровавшись в олигархической системе, граждане отказались от демократии попросту из-за ее ненужности. Дальнейшее было уже делом техники — и теперь система перешла к последовательному террору (пусть и весьма мягкому по сравнению с прошлыми эпохами российской истории, но все же) в отношении всех, кто вызывает даже подозрение в возможности активно возмущаться действиями режима.
На мой взгляд, к началу 2020-х годов историю российской демократизации можно считать не только неудачной, но и по сути законченной, однако, воссоздав монархию, Кремль обратился и к другой стороне казавшейся двуединой задачи — восстановлению империи.
2
Этот проект также нельзя считать путинским: еще при самом демократичном из наших президентов Россия отправляла войска в Приднестровье, поддерживала сепаратизм в Южной Осетии, Абхазии и Аджарии, проповедовала идеи постсоветской интеграции и формировала «союзное государство» с белорусским колхозником. Называть Севастополь русским городом начали тоже не при Владимире Владимировиче. После 2000 г. данная часть реставрационного проекта стала лишь намного более зримой.
Однако нельзя не признать, что с имперским ренессансом дела пошли куда хуже, чем с монархическим. В. Путин вернул в состав России Чеченскую Республику — но на условиях, которые порождают большие сомнения в том, что эта территория хоть в чем-то подчиняется федеральным властям (а не лично президенту). Кроме этого, все имперское строительство свелось к сущей ерунде: созданию четырех фиктивных «государств» на территории Грузии и Украины, которые были отвоеваны местными сепаратистами у центральных властей с явной или неявной военной помощью России, а также присоединению Крыма и бесконечной риторике о «все более тесной интеграции» с Белоруссией. В результате территория России приросла на 0,14% (если добавить сюда Донбасс и «независимые» государства на Кавказе — на 0,36%), но ничего радикально это не изменило. Не только проект «Новороссия», который был нацелен на раскол и постепенную реинтеграцию всей Украины, но даже «аншлюс» Белоруссии — и тот так и не удалось (и, по моему глубокому убеждению, не удастся) реализовать.
Подобное положение дел вызывает глубокую озабоченность в Кремле, где «закручивание гаек» внутри страны, на мой взгляд, никогда не воспринимали в отрыве от «собирания окраин» того, что В. Путин давно уже называет «исторической Россией». И если дело ГКЧП в сфере внутренней политики, можно считать, живет и побеждает, то ничего подобного Советскому Союзу, крушение которого было мы хорошо теперь знаем чем, не возникает даже в отдаленном приближении. Подтверждением этому является настоящее словесное недержание нашей элиты на исторические темы — от той же «исторической России» до вымарывания любых неприятных элементов отечественного прошлого и отрицания прав на государственность за многими постсоветскими народами (причем не только «враждебным» украинским, но и вполне «дружественным» казахским). В отличие от распространенного мнения о том, что путинские тексты представляют собой чуть ли не объявление войны Украине и заявку на реальное восстановление СССР, я считаю их всего лишь сублимацией, призванной сделать грандиозными и величественными неосуществимые мечты, которые от гор измазанной бумаги не станут более реальными.
Российская империя, разрушенная большевиками, была восстановлена ими под названием Советского Союза всего через пять лет после своего краха; другие территории, которым повезло остаться вне сталинского рая на непродолжительный срок, были присоединены через двадцать с небольшим лет. Первый период вполне можно было считать временем той клинической смерти, из которой испытуемый организм можно было вернуть к жизни; присоединения 1939–1940 гг. делались в условиях общего передела Европы. Сейчас нет ни первой, ни второй предпосылки: никакая империя не воссоздавалась тогда, когда ее прежние жители стали достоянием истории. Сегодня средний возраст россиянина — 39,5 лет; жители многих постсоветских республик в среднем еще моложе — и это значит, что подавляющее большинство активного населения не имеет личного опыта жизни в прежней стране. При этом Россия уже столкнулась с жесткой реакцией окружающего мира на перекраивание границ — и эта реакция будет становиться еще более решительной, если она попытается двинуться дальше.
Иначе говоря, сколь удачным оказался опыт подавления демократии, столь же провальной стала попытка территориальной экспансии. Это, на мой взгляд, не следует считать случайностью, так как у двух трендов имеется общее основание.
3
Этим основанием является один из самых любимых концептов современной российской власти — суверенитет. Постепенный отказ от демократии и апология «сильной власти» не зря обосновывались возможной «утратой государства» и «расколом страны». Правители новой России прекрасно поняли, насколько болезненным для населения стал распад Советского Союза, и верно выбрали идею суверенитета центральной для своей политической парадигмы. Суверенитет, воспринимаемый ими в чисто Вестфальской традиции, стал базисом для монархической конструкции, в которой территории утратили элементы самостоятельности, а церковь стала подобием идеологического отдела ЦК КПСС и отдела по связям с братскими партиями, вместе взятых.
Проблема, однако, состояла и состоит в том, что именно на этом концепте основывалась и идеология всех остальных постсоветских стран — и чем больше на их суверенитет случалось вербальных и силовых посягательств, тем более важной становилась эта «скрепа». Для России знаковым событием ее постсоветской истории стало покорение Чечни, для Азербайджана им является разгром Армении во второй войне за Карабах — и у меня нет сомнений в том, что подобные же реперные точки возникнут в Молдове с реинтеграцией Приднестровья и в Украине с возвращением Донбасса. Белорусы могут все как один ненавидеть А. Лукашенко, но для его свержения никто не согласится превратиться в шесть субъектов Российской Федерации и город федерального значения Минск. Суверенитет как признаваемая всеми постсоветскими элитами и народами ценность открыл российским вождям дорогу к монархии, но закрыл путь к империи.
* * *
На мой взгляд, произошедшую за последние тридцать лет внутреннюю и внешнюю реставрацию нельзя рассматривать в отрыве друг от друга по одной простой причине. На протяжении последних пятисот лет «историческая Россия» развивалась как страна единоличной власти и постоянно расширявшаяся и укреплявшаяся империя. То, что произошло 19 августа 1991 года, было реакцией уходившей коммунистической номенклатуры на риск, которому подвергались оба элемента — но то, что последовало как реакция на распад СССР, не стало их реставрацией. Россия сегодня, несмотря на все рассказы о ее величии, вернулась в состояние середины XVII века: к Московскому царству с Сибирью, но без Украины и южных провинций; с боярской думой и холопским населением; с примитивными путями сообщения и экспортом пеньки и воска, обмениваемых «в Европах» на что-то более совершенное. Такое состояние слишком унизительно для того, чтобы вечно оставаться неизменным. И унылость монархии вкупе с невозможностью империи когда-то станет тем бинарным зарядом, который взорвет нынешнюю российскую систему так же, как убожество коммунистической реальности вкупе с желанием открытости миру взорвало Советский Союз. Как тридцать лет назад советским людям, так и когда-то в будущем россиянам захочется быть «такими как все» — и тогда (но только в этом случае) нынешний режим повторит путь советского...
Больше текстов о политике и обществе — в нашем телеграм-канале «Проект "Сноб” — Общество». Присоединяйтесь