Чумной бунт в Севастополе
Чумной или холерный?
В литературе можно встретить упоминание о том, что в 1830 году в Севастополе был чумной бунт. В других источниках он называется холерным, в третьих — женским или даже бабьим. Так с какой же эпидемией боролся город? Вполне возможно, что с холерой, а может быть, и с чумой… Хотя севастопольцы были уверены, что эпидемии выдумали власти, чтобы прикарманить средства, выделенные на борьбу с инфекцией.
Хотя не исключено, что эпидемия в городе всё-таки была. Ведь как раз в 1830—1831 годах в Россию пришла холера: болезнь дошла до обеих столиц, из примерно 300 000 жителей Москвы к концу января 1831 года умерли более 8500 человек. Карантинные меры, принимавшиеся в 19-м веке, мало чем отличались от современных: все увеселительные заведения, магазины, школы, университеты были закрыты, улицы опустели, горожане сидели по домам. А вот лечить холеру не умели: основным способом борьбы с кишечной инфекцией было окуривание дымом, которое не давало заметного терапевтического эффекта. Распространялась холера быстро, скорее всего, была она и в Севастополе.
Как известно, беда не приходит одна, и чуть раньше из Турции в город завезли чуму, а плюс к этому в Севастополе был тиф. Им, в частности, заболел морской врач Никифор Закревский, оставивший записки об этой странной и страшной эпидемии. По его воспоминаниям, с пациентами, направленными во временные больницы, обращались из рук вон плохо, не было ни одеял, ни одежды, ни медикаментов. Госпитали для моряков оборудовали на судах, которые совершенно не были для этого приспособлены. Пациентов, вызывавших подозрения, изолировали даже в пещерах, где многие, естественно, умирали совсем не от болезней, а просто от условий содержания. Вернее, их отсутствия.
Под ударом оказывались не только больные, но и здоровые. Если в семье заболевал один человек, то в чумные отделения свозили всех, и там риск заразиться был очень высок. Сортировку больных проводили впопыхах, диагноз тоже не всегда ставили верно: Закревский во многих случаях сомневался в том, что имел дело с чумой. Но в этом диагнозе был уверен Пётр Ланг — доктор медицины, инспектор Таврической врачебной управы, который входил в городскую комиссию по ликвидации чумы. Ланг не только не сомневался, что в городе она есть, но и ввёл обязательные морские купания в качестве профилактики. И всё бы ничего, но Ланг настаивал на купании осенью и даже зимой, так что в итоге недовольные севастопольцы начали преследовать врачей.
Власти, напуганные сразу двумя болезнями, переусердствовали с мерами безопасности. Они постановили, что каждый человек, который желал въехать в Севастополь, должен был находиться в карантине от 14 до 19 дней. Понятно, что все окрестные крестьяне тут же свернули торговлю — никому не хотелось застрять в городе на 2−3 недели. Снабжение мгновенно ухудшилось, дров и продуктов стало крайне мало, цены взлетели, а плохое питание привело к вспышкам желудочно-кишечных болезней.
Комиссия разберётся
«При свободном сообщении многие извлекают что-нибудь для дневного пропитания. Но что с этими многими станется, когда город запрут и прекратят сообщение? А об этом уже начали поговаривать, что город по обнаружившимся неблагоприятным обстоятельствам запереть необходимо, именно потому, что в некоторых частях и предместьях обнаружилась явная чума, и случаи смертности показываются всё чаще и чаще», — писал Никифор Закревский. Положение города и настроение горожан вызывали серьёзные опасения, и Николай I направил в Севастополь комиссию, которой руководил капитан второго ранга Николай Петрович Римский-Корсаков (дядя композитора). Комиссия, конечно, обнаружила многочисленные злоупотребления — только окурщики хлором получали 2 рубля 50 копеек в день, сумма огромная! «Зарабатывали» на эпидемии и доктора, и инспекторы, и прочие чиновники. Но нарушения выявили, а меры не приняли, пустили ситуацию на самотёк.
В феврале 1830 года, когда в город, видимо, действительно пришла холера, Севастополь закрыли на карантин на 21 день. Чиновники обещали, что централизованное снабжение едой, водой и дровами будет осуществляться, но на деле почти мгновенно начался дефицит всего перечисленного. Если власти хотели создать идеальные условия для социального взрыва, то им это удалось. И он последовал в начале марта: в Артиллерийской слободке одного из матросов пытались насильно отправить в карантин со всей семьёй. Защищаясь, он убил офицера, после чего у жителей Севастополя отобрали всё имевшееся оружие и свезли его на один склад.
Карантин окончен? Да здравствует карантин!
Когда трёхнедельное затворничество севастопольцев подошло к концу, власти объявили, что Корабельная слободка, один из самых бедных районов города, остаётся закрытой ещё на три недели. Не исключено, что таким образом администрация города хотела поставить на место самых недовольных севастопольцев: ведь казённого содержания обитателям Корабельной слободки не полагалось, здесь жили не военные, а работники верфей. И именно в их среде больше всего роптали на власть.
Тем временем по городу пошли слухи, что чумы никакой и нет, что в бедственном положении виноваты доктора, которые отравляют воду и продолжают говорить об эпидемии, чтобы получать повышенные оклады. Диагнозы вызывали всё больше сомнений, и 31 мая 1830 года, когда оцепление вокруг Севастополя уже сняли, произошло событие, взорвавшее ситуацию.
Умерла матросская вдова Зиновья Щеглова. Врачи, которые её освидетельствовали, опять сказали «чума». А умерла женщина при странных обстоятельствах, соседи якобы слышали в её доме шум и крики. Жительницы слободки сделали вывод, что Щеглову убили, а диагноз «чума» поставили, чтобы не снимать карантин. Стихийно начался женский бунт против докторов, довольно быстро к нему присоединились мужчины, и вскоре уже всю Корабельную слободку охватили беспорядки. По страшной иронии судьбы склад оружия, которое отобрали у населения Севастополя, находился именно в этом районе.
Ошибки властей
В этих непростых условиях военный губернатор Николай Столыпин отправляется в слободку и требует выдать зачинщиков бунта. Это был наихудший из возможных вариантов действий. Вслед за этим в городе выставили караулы, а севастопольцы ответили на принятые меры погромами. Столыпин был убит, как и ещё несколько высокопоставленных офицеров, контр-адмирала Ивана Скаловского поймали, сорвали эполеты и заставили дать подписку о том, что чумы в городе нет. Вся полиция бежала, толпа разгромила дома и квартиры 42 чиновников и офицеров.
После гибели Столыпина ответственность за ситуацию легла на генерал-лейтенанта Андрея Турчанинова, который был комендантом Севастополя. Он снял в городе внутренние кордоны, разрешил богослужения, которые были запрещены с началом эпидемии, пытался по возможности успокоить севастопольцев.
7 казней
Постепенно ситуация нормализовалась, и началось разбирательство. Генерал-губернатор Новороссии и Бессарабии граф Михаил Воронцов и главный командир Черноморского флота Алексей Грейг оба получили приказ найти виновных. И так находившиеся в постоянной конфронтации, они начали каждый своё расследование, постоянно сталкивались и только накаляли обстановку. Комитет министров констатировал: «Настоящее дело превратилось ныне более в личные пререкания между двумя высшими чиновниками, ограждающими себя от взаимных обвинений».
В итоге было учреждено несколько военно-полевых судов, которые приговорили 626 человек к смертной казни, 382 — к лишению всех прав состояния, 30 человек — к тюремному заключению. Из вынесенных смертных приговоров утверждено было всего 7, казнили членов так называемой «Доброй партии», возглавлявшей погром. Остальным приговоры смягчили, но многие получили по несколько тысяч ударов шпицрутенами (палками), что было равносильно казни. В том числе осудили более 400 женщин, порядка 4200 штатских жителей Севастополя принудительно переселили в другие города. Генерал Турчанинов был разжалован в рядовые и, не выдержав такого наказания, в том же году умер.
«Не так». Военный суд над участниками Холерного бунта в Севастополе. Российская империя, 1830 год.