Что писал Марк Твен про Александра II и его семью после встречи с ними в Ялте?
Да-да, они действительно виделись! Правда, российский император понятия не имел, что общается с писателем, которого Фолкнер позже назовёт величайшим из американских, а всех остальных – его наследниками. Дело не в том, что наш самодержец был невеждой. Просто легендарному в будущем автору пока был только 31 год, а среди изданного значились только газетные очерки.
Как Марк Твен попал на аудиенцию к императору?
В 1867 году неудавшийся старатель, а кроме того успешный, но вынужденный закончить с этим трудом, лоцман Сэмюэл Клеменс, работавший на тот момент журналистом в газете «Альта Калифорния», упросил своего издателя отправить его корреспондентом на пароход «Квакер-Сити», отправлявшийся в круиз по Европе и Ближнему Востоку.
Такой шанс повидать мир (да ещё и за жалование) сам по себе был большой удачей, но в поездке хватало и других счастливых событий. Так, когда корабль причалил в Севастополе, капитану сообщили, что в Крыму сейчас отдыхает государь император со своей семьёй, и туристам стоило бы воспользоваться моментом и направиться в Ялту, чтобы попросить аудиенции.
Марк Твен, фотография сделана около 1851 г.
Естественно, подобного пункта в маршруте изначально не было и быть не могло, но отказываться от такого шанса было бы верхом глупости. На туристов нежданно-негаданно обрушилась довольно сложная дипломатическая миссия. Фактически они стали бы одними их первых американцев, удостоившихся такого приёма, и следовало, с одной стороны, способствовать укреплению дружбы между народами (да, в 1867 году между нами были дружба и сотрудничество), а с другой – не сболтнуть ничего лишнего.
Для обращения к Александру II надлежало составить приветственный адрес, а поскольку Марк Твен был журналистом, то именно ему выпала честь писать этот текст. Для того, чтобы сразу расставить все точки над i, и не подставить свою страну в случае какой-нибудь неловкости во время приёма, будущий классик решил начать так: «Мы – горсточка частных граждан Америки, путешествующих единственно ради собственного удовольствия...»
Александр II и Марк Твен
Впрочем, опасения были тщетны: общение прошло в тёплой, непринуждённой обстановке и имидж Нового Света, равно как и дружеские отношения между странами, ничуть не пострадали. Даже выросший убеждённым республиканцем Сэмюэл Клеменс признавал, что им был оказан радушный и искренне-любезный приём.
Как Марк Твен отзывался об императоре и его семье?
Не остановившись на одних газетных очерках, писатель через пару лет издал воспоминания о своём путешествии отдельной книгой «Простаки за границей, или Путь новых паломников». Были в ней и страницы о России и, конечно, о встрече с Александром II, однако при русском издании эти моменты оказались вырезаны цензурой.
Александр II и Марк Твен
На самом деле, ничего обидного или дерзкого Марк Твен не писал, точнее не имел в виду. Напротив, и об императоре, и о его супруге, и даже о великой княжне Марии он высказывался с искренней симпатией. Однако, будучи человеком весьма иронического склада ума, Твен описывал их встречу и все детали в той самой манере, которая и принесла ему всемирную славу. Она отлично подходила для описания жизни мальчишек-бродяг, буржуа, работяг, но показалась нашим цензорам совершенно неуместной в адрес августейшей семьи.
Так, рассказывая о встрече с царём, Твен заметил, что Александр II такой же, как и все мы, – из плоти и крови; при желании его легко можно было бы сбить с ног, а ведь в его руках заключена судьба целой империи. Описано было и как государь, приветствуя иностранную делегацию, здоровался с каждым и даже отвешивал любезные приветственные поклоны – ну как такое публиковать в России, где наоборот, каждому привычно было самому падать ниц при виде августейшей особы?!
Александр II
Резюмируя, Марк Твен отметил, что прежде считал, будто императоры всегда восседают в тронных залах, чинно шествуют, носят пышные мантии и никогда не снимают короны, а между тем они «до удивления похожи на простых смертных». Из уст убеждённого республиканца подобное признание было даже не комплиментом, а такой же искренней любезностью, как и приём, который, как писал Твен, в их лице был оказан всему американскому народу. Но наши цензоры порыв чувств, увы, не оценили.