Камерное прочтение Рихарда Вагнера — композитора по умолчанию широкоформатного, «многочасового», бездонного — возможно ли? Вопреки логике, постановочной рассудительности и даже с долей демонстративности Мариинский театр помещает «Тристана и Изольду» в ограниченное пространство своего Концертного зала и убедительно ставит не точку, а восклицательный знак, отвечая и на этот вопрос, и на недоумения знатоков, сомневавшихся в таком выборе площадки. А вагнериана Валерия Гергиева отныне пополнилась еще одним свидетельством эталонного воплощения сложнейшего музыкального материала.
Несмотря на ставшую привычной одержимость маэстро вагнеровским наследием, ответственность была велика. Композитор считал «Тристана» своим высшим достижением, еще и авторское уточнение сделал: не опера вовсе, а действо. Так и есть — при скудости канвы либретто, не предполагающего никакого отступления от основной линии трагической любви главных героев, и автор, и исполнители, и слушатели погружаются в бездну чувств и эмоций, смена которых, по сути, и представляет собой сюжет как таковой. При таких обстоятельствах певцы и музыканты должны предъявлять к себе особые требования и работать на износ — тогда многочасовое погружение в музыку увлечет и потрясет публику, а не превратится в смешной и одновременно тягостный квест под названием «проведи полдня в опере».
Команда спектакля выложилась полностью: премьерный предновогодний вечер оказался роскошным подарком не только для искушенных меломанов, но и для посетителей, которых занесло на Вагнера по какой-либо прихоти судьбы. Два антракта давали все возможности сбежать от безграничности прекрасного, но количество опустевших кресел в итоге было минимальным. Еще бы — такое зрелище!
Вагнеровский шедевр всегда был по зубам немногим. В 1865 году Венская опера убоялась ставить «Тристана и Изольду» и мировая премьера была дана в Мюнхене. В Россию блистательное сочинение добралось лишь на излете века: в 1898-м на мариинских подмостках его представили немецкие певцы. Год спустя «Тристан и Изольда» были исполнены уже собственной труппой Мариинского театра, в 1909-м состоялась вторая постановка, шедшая до начала Первой мировой войны, а затем покинувшая афишу по политическим соображениям. Без этого названия театр оставался до 2005 года, когда Дмитрий Черняков предъявил свое прочтение сюжета — его спектакль завсегдатаи Мариинского до сих пор вспоминают с особыми чувствами. И вот теперь новое обращение постановщиков Константина Балакина и Алексея Степанюка.
Режиссерская работа в случае с «Тристаном» особенно трудна и даже опасна. Всмотримся в развитие событий: Тристан везет своему дяде-королю невесту, на корабле много разговаривают — по ошибке выпитое зелье причиняет главным героям любовь. Тристан и Изольда долго и вдохновенно рассказывают друг другу о своих чувствах, потом их быстро (!) изобличают. Наконец, Тристан умирает в изгнании, а Изольда, едва успев к смертному ложу, следует за возлюбленным. И все. С точки зрения драматургии на сцене вообще ничего не происходит, а музыкального текста между тем Вагнер сочинил на пять часов. Понятно, что Балакину и Степанюку предстояло решить грандиозную задачу.
В том, что все получилось, большая заслуга Елены Вершининой, художника по декорациям и костюмам. Мир «Тристана и Изольды» создан ею по мотивам культового полотна Арнольда Бёклина «Остров мертвых» (вариант 1901 года находится в Государственном Эрмитаже): скалистый остров, скорбные кипарисы готовы укрыть своей сенью безликого путника в белом, которого вместе с чем-то похожим на гроб спешит доставить на спокойный и несколько зловещий берег лодочник. И это очень продуманное решение: вселенная героев крайне невелика, ничтожна по физическим размерам, но вмещает бесконечность, направленную вглубь — в чувства, переживания и внутренний экстаз. На открытой сцене Концертного зала Мариинского театра, где любая постановка носит более или менее выраженный характер условности, лаконичности и упрощения, декорации — если они есть — чрезвычайно важны. В новом спектакле из общей концепции выделяется лишь первый акт, когда грубоватый трон под балдахином обозначает каюту, где предается гневу и отчаянию Изольда, следующая в качестве трофея к будущему супругу-королю, прежде никогда не виденному. А дальше каменные обломки выстраиваются в полуразрушенные ворота, служащие входом в старинный сад с ручьем (отличное решение: зигзагообразный прозрачный росчерк, подсвечивающийся снизу). Повсюду — неизбежные кипарисы с чеканной фактурой, тоже транслирующие разной степени тепла и холода свет. А в финале декорации трансформируются в скалу-ладью, на которой умирает Тристан и которая увозит его с Изольдой в милосердную вечность. Картинка получается красивой и захватывающей — но ею одной зрителя не возьмешь: петь многочасового Вагнера все равно надо.
В заглавных партиях на сцену вышли Михаил Векуа и Татьяна Павловская, многажды выступавшие в образах Тристана и Изольды и составляющие, пожалуй, образцовую вагнеровскую пару. Татьяна Павловская безукоризненно решила задачу перехода своей героини от ненависти к страсти: первый акт просто обязывает исполнительницу к драматическому подвигу — помимо собственно вокального мастерства. Ближе к финалу у вокалистки работы становится поменьше, но это касается количественного показателя, а высот мастерства требуется еще больше. Заключительный выход Изольды Liebestod — по сути последнее дыхание героев, трагическое, но во многом и светлое, предвосхищающее освобождение от несчастий и предчувствие вечного соединения под покровом благодетельной Ночи. Раненому Тристану третий акт дается еще большей кровью, в любом смысле. Михаил Векуа в сцене умирания, бреда и грез переходит из одного состояния в другое абсолютно безо всяких швов, его монолог сбивчив и одновременно целостен, психологизм оперного действия достигает максимума. И полностью роскошна, исключительно богата сцена Тристана и Изольды во втором действии, раскачивающая на эмоциональных качелях и персонажей, и зрителей в зале. Это настоящее испытание для исполнителей, их проверка и на творческую, и на физическую выносливость. Ответственный концертмейстер спектакля Марина Мишук так отозвалась о дуэте: «Длинный, как поезд, но там нет ничего лишнего!» Зарубежные театры традиционно делают здесь купюры, чего никогда не позволяет себе Мариинский театр.
Еще одна особенность «Тристана и Изольды» — крайняя незаселенность оперы. По сути, в сюжете задействованы три пары «сюзерен—– вассал»: Тристана опекает оруженосец Курвенал (Евгений Никитин), Изольду сопровождает верная служанка Брангена (Юлия Маточкина), а королю Марку (Юрий Воробьев) открывает глаза на предательство близких придворный Мелот (Олег Балашов). И еще три эпизодические партии Пастуха, Рулевого и Молодого матроса, которыми исчерпывается список персоналий. Понятно, что при такой продолжительности представления каждый голос на вес золота. И Мариинский театр выставил свой лучший «вагнеровский» состав. Юрий Воробьев и Евгений Никитин создали мощные характеры, полные харизмы. А Юлия Маточкина, недавно с блеском исполнившая в Большом театре заглавную партию в опере Мусоргского «Саламбо», порой была готова затмить Изольду: на долю прислуги, заменившей ядовитое зелье приворотным, выпадают непереносимые муки совести — ведь последствия ее самочиния привели к такому мрачному исходу. Мощное, глубокое и одновременно трепетное меццо Маточкиной стало отдельной главой и без того идеально прозвучавшего повествования.
Одним из ярких мазков музыкального полотна стало приветствие моряками короля Марка в финале первого действия, это было и физическое потрясение — такие вибрации в зале вызвало звучание мужской части хора Мариинского театра. Великолепна решена сцена превращения смертного для Тристана камня в корабль, на котором главные герои отправляются к своему обетованному острову для вечной жизни вдвоем. Немного смешными показались эволюции печальных кипарисов, плавно перемещавшихся среди декораций, — вспомнился один из популярных танцевальных народных номеров середины семидесятых, но тогда оживали березки. И одна, на мой взгляд, бросающаяся в глаза непродуманность: пастух в ожидании прибытия корабля с Изольдой неприкаянно снует по сцене с блаженной полуулыбкой, пока погружающийся в страх и отчаяние Курвенал наблюдает медленную кончину своего хозяина. Такое присутствие пастуха раздражает ужасно (к замечательном вокалу Александра Тимченко в этой партии замечание никак не относится).
Решение отправиться на Вагнера в любом случае делает честь посетителю Мариинского театра: масштаб гения явно не для любого. Заявленных в программке 5 часов и 25 минут действия бояться не нужно: вагнеровский механизм, запущенный маэстро Гергиевым, работает так вдохновенно, четко и эффективно, что время и вправду летит незаметно. Воздействие спектакля на публику экстатическое. Непонятно только, Валерий Абисалович сделал ли Вагнера близким и понятным для зрителей, или их самих поднял до высочайшего уровня, заданного композитором.
Фотографии: Наташа Разина/предоставлены пресс-службой Мариинского театра.
