Династия Мануиловых — это четыре поколения художников, которым в искусстве подвластны металл и глина, дерево и холст, воск и фотобумага. История рода насчитывает более ста лет. Сегодня в мастерской Мануиловых, названной в честь известной фамилии, создаются удивительные по красоте произведения церковного искусства.
— Для многих семей «память о предках» — понятие расплывчатое. А для вас оно, можно сказать, существует в монументальных формах. Один из примеров тому — памятник Грибоедову на Чистых прудах.
Александр Мануилов: Да, это, пожалуй, самая известная работа моего деда — Аполлона Александровича Мануилова. Именно с работы над памятником Грибоедову началась история его мастерской. Когда дед выиграл конкурс на создание монумента, ему выделили участок земли под мастерскую недалеко от станции метро «Динамо». На аванс он построил небольшой двухэтажный домик, в котором на первом этаже оборудовал зал для работы, где впоследствии и прошла большая часть его жизни. Оборудование Аполлон Александрович делал в основном сам, иногда ему помогал мой отец. А когда деду понадобился поворотный круг, отец нашел где-то в подмосковных лесах «тридцатьчетверку» (советский танк Т-34. — «Культура».), подбитую в боях Великой Отечественной, — снял с танка механизм поворота башни и установил в дедовой мастерской, чтобы было легче поворачивать скульптуру.
Филипп Мануилов: Бабушка отца, то есть моя прабабушка, Ольга Максимилиановна — тоже знаменитый скульптор. Они с Аполлоном Александровичем познакомились во время учебы во ВХУТЕМАСе. Но двум сильным личностям было непросто ужиться друг с другом. Ольга Максимилиановна много ездила по стране, переехала в город Фрунзе (нынешний Бишкек), куда была приглашена для создания памятника народному герою Киргизии Токтогулу Сатылганову. Хотя творческому союзу прадеда и прабабушки это не помешало потом работать вместе над памятником генералу Панфилову. Легендарный командир дивизии, сформированной во Фрунзе и защищавшей Москву, был в 30-е годы военным комиссаром республики. Прабабушка много работала там, ей присвоили звание народного художника Киргизии. Сейчас в доме, где она жила, открыт музей.
— Сын знаменитых родителей-скульпторов не мог не выбрать свой путь в искусстве?
А.М.: У нас это в каждом поколении происходит. Мой отец Александр Аполлонович, в честь кого я и назван, был графиком, иллюстрировал книги издательства «Советская Россия». А во время летних отпусков регулярно отправлялся на Север писать этюды — для души. Он своими руками построил катер, чтобы легче было передвигаться по рекам в поисках подходящей натуры. Так он «перезагружался». Но главным делом оставалось оформление книг. Его увлекала сложная задача — создать зримый образ писательского замысла. Осталось большое наследие Александра Аполлоновича, огромное количество эскизов. Я тоже начинал с живописи, но потом увлекся созданием металлических инсталляций и в 1975 году поступил в Строгановское училище на факультет художественной обработки металла.
Ф.М.: А я окончил художественно-графический факультет Московского педагогического государственного университета, но моей стихией стала фотография. Ею у нас в роду тоже многие увлекались. Дед когда-то сделал в старом шкафу фотолабораторию для своей дочери, то есть моей тетушки. Она закончила операторский факультет ВГИКа, как, кстати, и ее муж. Фотографию я люблю за то, что она позволяет остановить мгновение. Этюд, даже самый простой, требует времени. За это время меняется освещение, погода, собственное самоощущение. Иногда это происходит за считаные минуты, и тот самый миг, который был тебе интересен и важен, уже растаял в вечности. Моя стихия — репортажная фотография, когда ты в гуще событий.
— Тогда как же случилось, что всех вас объединила мастерская церковного искусства?
А.М.: Это произошло не в одночасье. В середине 80-х, на заре перестройки, отец ушел из издательства, хотел заниматься чем-то иным, хотя не знал, чем конкретно. Помог случай: друзья-сокурсники пригласили его к себе, в чуть ли не единственную тогда официально существовавшую иконописную мастерскую, которая располагалась в Елоховском соборе. Там делали иконостасы для русских храмов за рубежом — в Канаде и Японии. Позже отец почувствовал, что писать иконы — его призвание, и в итоге его назначили главным художником Патриарших иконописных мастерских при храме Тихвинской иконы Божией Матери в Алексеевском. В конце 80-х наместник Даниловского монастыря поручил отцу создать икону святого князя Даниила Московского с житийными клеймами. Сейчас эта икона находится в московском Храме Святых Отцов Семи Вселенских Соборов над ракой Св. Даниила.
— Получается, что сначала жизнь Александра Аполлоновича, а затем и ваша, сделала крутой поворот?
А.М.: Выходит, что так. В преддверии празднования тысячелетия Крещения Руси мы занялись изготовлением работ по созданию юбилейных медалей, икон и складней для подарочного фонда Московской патриархии. И тут сыграло свою роль мое увлечение металлом. В нашей мастерской мы начали переводить сюжеты писаных икон в металл. Мы используем традиционные техники древнерусской мелкой пластики, а также современные разработки в области художественного литья и гальванопластики. К нам присоединилась и моя жена Ирина, профессиональный ювелир, окончившая ювелирное отделение Строгановского училища. Она работает над филигранными узорами для окладов и складней. Один из таких складней предназначался для подарка президенту США Рональду Рейгану от патриарха Пимена. Наши работы есть во многих частных собраниях, в том числе и за рубежом. А складень «Спас в Силах с праздниками» был подарен Папе Римскому Бенедикту XVI в честь 80-летия. В 2017 году нашу икону Николая Чудотворца брал с собой на МКС космонавт Сергей Рязанский.
— Искусство иконописи требует от мастера самоограничений, в том числе — не ставить свое имя. Но сегодня художнику, как правило, хочется широкой известности. Противоречие?
А.М.: Только на первый взгляд. Все вполне совместимо в творчестве. Моему отцу, как мне кажется, хватило «запаса известности», накопленного до того, как он ушел в иконопись. А я параллельно всегда создавал другие авторские работы — писал этюды, делал светильники и абстрактную скульптуру из металла. Но сейчас занимаюсь только иконой. Время бежит, его остается все меньше — надо делать модели, чтобы оставить потомкам. Когда отца не стало, рядом со мной встал мой сын Филипп. Дочь Аполлинария тоже помогает. Подрастают дети Филиппа, может, и они когда-нибудь придут в нашу мастерскую.
Ф.М.: Как устроит Господь. В детстве и юности я в мастерской бывал, мне здесь было интересно — от красивой работы всегда глаз не оторвешь, что не мешало, впрочем, долго жить своей жизнью. Но в один прекрасный день понял, что важно разобраться, как все это работает, и сохранить, чтобы мастерская не стала для меня эдаким «черным ящиком», к которому непонятно даже, с какой стороны подойти — а ведь это дело жизни и дедушки, и папы. Начал изучать, что и как, и сам не заметил, как она стала и моей жизнью. Приходишь утром, уходишь к полуночи, время пролетает незаметно, когда занимаешься любимым и интересным делом.
— Когда мастерство передает отец, сыну учиться легче?
Ф.М.: Смотря что понимать под учебой. Убежден, научить нельзя, можно научиться. Брать или не брать знания — личный выбор каждого. В институте можно формально прийти на лекцию и выйти после нее абсолютно пустым. В мастерской, где работал еще твой дед, такое невозможно. Да, технологический процесс я постигал с папой, и это завораживало. Когда мы осваивали восковую икону, вместе экспериментировали (добавляли в воск пластилин, какие-то смолы, чтобы получить материал нужной степени твердости и пластичности), это было похоже на волшебство. Производство состоит из невероятного количество нюансов. И все зависит от того, что умеют твои руки. Это в буквальном смысле ручной труд...
— ...к которому часто относятся свысока.
Ф.М.: Все циклично, и умение что-то делать руками снова начинает цениться все больше. Люди постепенно приходят к пониманию того, что абсолютная зависимость от техники чревата весьма неприятными последствиями, поскольку без нее человек становится беспомощным. И дело не только в потере некоего навыка. «Рукоделие» освобождает мозг от суеты и помогает ему оставаться в форме. В противном случае многое в нем, данное Богом и природой, атрофируется. Люди оказались просто не готовы к столь стремительному вхождению в техническую эру. Внутренняя гармония нарушена. Впрочем, есть и другая сторона проблемы. Многое из того, что раньше делалось руками, сегодня режут лазером, печатают на 3D-принтерах, льют из фотополимеров. Быстро, удобно, экономично и... бездушно, поскольку слишком уж математически выверено. А в основе человеческой природы лежит неидеальность, которая и придает каждому из нас индивидуальные черты. «Картины», созданные ИИ, бездушны, поскольку просчитаны — одну от другой не отличить. А произведение искусства не может не нести в себе отпечаток души мастера.
— Коммуникативная платформа Artist/Художники, запущенная в этом году, задумана как пространство встречи мастеров и арт-институций. Она призвана объединить художников разных направлений, арт-институции, коллекционеров, педагогов и ценителей искусства, популяризировать пока незнакомые имена. Насколько перспективен, по-вашему, такой проект?
А.М.: Для любого художника важно иметь возможность познакомить со своей работой как можно больше людей, как принадлежащих к арт-сообществу, так и рядовых ценителей искусства. Для нашей огромной страны, богатой талантами от Калининграда до Владивостока, необходимо единое пространство, чтобы мастер, каким бы видом изобразительного искусства ни занимался, мог бы заявить о себе и быть уверенным, что его услышат и музеи, и галеристы, и коллекционеры, и свободные кураторы. Ни один талант не должен остаться безвестным. И если этот проект решит задачу такого масштаба, его ожидает большое будущее.
Фотографии предоставлены Филиппом Мануиловым.
