170 лет назад защитники Петропавловска-Камчатского отстояли свой город, рубежи и честь России в сражениях с англо-французской эскадрой. Этому знаменательному событию посвящен исторический очерк писателя Валерия Шамбарова «Велика сила идет, но Бог за нас!». Вот что предшествовало героической обороне Камчатки: «В 1840-е годы западные державы проявляли особую активность в реализации своей империалистической политики. Англия и Франция навязали покровительство туркам, попутно грабя их, отбирая у них владения. Те же страны подпитывали антироссийскую борьбу сепаратистов в Польше, подогревали войну на Северном Кавказе. Подмявшие под себя Индию британцы вторглись в Афганистан, продолжая втягивать в орбиту своего влияния народы Средней Азии, настраивая их против России. Совместно с французами и американцами Британия развязала опиумную войну в Китае, бомбардировками густонаселенных городов принудила открыть путь потокам наркотиков, утвердилась в портах Поднебесной.
В условиях очевидного превосходства западных флотов нависла угроза над русским побережьем Дальнего Востока. Сюда зачастили английские и американские китобои, купцы, контрабандисты. Три маленьких порта Аян, Охотск и Петропавловск отделяли от метрополии немыслимые расстояния, труднейшие и опаснейшие пути через всю Сибирь, Якутию, хребет Джугджур либо морем вокруг Земного шара. Более удобный маршрут по Амуру еще не был разведан: из-за предоставленных экспедициями Лаперуза и Крузенштерна ошибочных данных считалось, что у этой реки нет морского устья, а Сахалин значился на картах полуостровом».
В статье Андрея Самохина рассказывается о том, какое влияние на культурные слои Европы и Северной Америки оказал наш классик, автор самых известных за рубежом русских романов: «Квазирелигиозное учение Льва Толстого стало в свое время для западного человека сенсационной новинкой. Забавный парадокс состоит в том, что социальные теории русского графа опирались на западноевропейский гнозис, перемешанный с восточной мистикой и личным анархизмом писателя. Знакомство европейского (и американского) читателя с Толстым началось, конечно же, с его прозы. Философская, нравственно-мировоззренческая подкладка известнейших романов («Война и мир» и «Анна Каренина») воспринималась как нечто особенное, хотя и не выходила еще за пределы художественного метода. В «Смерти Ивана Ильича» и «Крейцеровой сонате» (особенно в последней) Толстой-философ как бы придавливал Толстого-художника, чтобы, возвысившись над ним, выплеснуть, выкрикнуть в лицо человечеству голую правду».
«Илья Репин вошел в историю мирового искусства грандиозными историческими и жанровыми полотнами, но являлся при этом и выдающимся портретистом, создал галерею изображений своих современников — от родных и друзей-художников до выдающихся писателей, музыкантов, государственных деятелей, великих князей, включая императора Николая II», — Анна Александрова представляет великого русского живописца как автора бесценнейших портретов.
Также в номере читайте о причинах, предпосылках, изначальных условиях Первой мировой войны, о замечательном русском писателе Владимире Одоевском, об истории паспортизации в России и другие материалы.
