«Уберу порчу», «сниму венец безбрачия», «очищу от сглаза» — подобные услуги не канули в Лету вместе с 1990-ми и до сих пор активно предлагаются людям в бульварной прессе и на просторах интернета. Согласно соцопросам, чуть ли не четверть населения России до сих пор регулярно обращается за услугами к гадалкам и экстрасенсам, ища причину жизненных неудач в области суррогатной мистики. Любопытно, что очень часто от всех этих чародеев они получают примерно такой вердикт: «Дело не в тебе, дорогой! Это твой род прокляли».
Различные маги, гадалки, экстрасенсы активно паразитируют на теме так называемого «родового греха», которому дается следующее толкование. Кто-то из пращуров совершил нечто плохое, а теперь за чужое преступление расплачиваешься именно ты — несчастный потомок нерадивых предков. Совсем как Баскервили из знаменитой повести Артура Конан Дойла. Бывает, что в подтверждение существования родового проклятия приводятся цитаты из Священного Писания: «отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина» (Иез. 18:2); «Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня» (Исх. 20:5). Можно вспомнить и библейское повествование о проклятии Богом Ханаана, сына Хама, проявившего неуважение к своему отцу — Ною (Быт. 9:25). Невиновный на первый взгляд Ханаан понес наказание за проступок бессовестного отца. Получается, правы те, кто утверждает, что дети несут ответственность за грехи родителей?
Постараемся разобраться. Человеческому сознанию присуще адаптировать окружающую реальность под себя — делать непонятное понятным. Бога и Его промысл мы тоже стремимся, в некотором отношении, отформатировать и установить четкую причинно-следственную связь. Но такая адаптация часто приводит к замещению истинного образа Божия нашим субъективным представлением о Творце. Стремление до конца и полностью понять смысл тех или иных событий побуждает видеть (а чаще придумывать) механизмы действий Бога. Как результат, Господь в наших глазах превращается в судью, менеджера, инквизитора. Того, для кого справедливость важнее любви. Ведь любовь — это что-то неосязаемое и непонятное. Справедливость же основывается на законе. Тут все четко.
Примерно так рассуждали и средневековые богословы-схоласты в отношении первородного греха. Адам, нарушив закон, не смог принести должного удовлетворения высшей справедливости, потому расплачиваться пришлось его потомкам. Совсем как в случае с денежным долгом, который, если не окажется оплачен отцом, перейдет на детей. Корни логики так называемого родового греха — ответственности детей за ошибки родителей — находятся примерно в схожей системе координат. Проштрафился перед лицом высших сил предшественник, и за него теперь отвечают наследники.
Но наше представление о Боге и Он сам — не одно и то же. И Бог, о Котором говорит нам Библия (даже в ветхозаветной ее части), это вовсе не безжалостный инквизитор. Даже в Ветхом Завете (эпохе крайне суровой) имеется множество подтверждений тому, что наследники не несут ответственности за проступки родителей. А упомянутый выше Ханаан, проклятый вместо Хама, смеялся над незадачливым дедом вместе со своим циничным отцом. Что же касается представителей ханаанской линии потомков Ноя, то и среди них были праведники. Ветхозаветные святые, происходившие не из народа еврейского, регулярно встречаются на страницах Писания. Все четыре женщины, упомянутые в родословии Христа, были инородками, покаявшимися за различные прегрешения.
В отношении же проклятия потомков до третьего или даже четвертого поколения, о котором говорится в книге Исход («Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня»), стоило бы указать, что данное место часто вырывается из контекста. Обещанное наказание не постигло даже тех, к кому слова Господни были обращены непосредственно. Древние евреи, путешествовавшие с Моисеем по пустыне, услышав предостережение Бога, вразумились, покаялись и были Им помилованы. Ведь Бог не инквизитор, а любящий Отец, желающий для нас совершенства.
И тем не менее, даже если мы признаем несостоятельность юридической парадигмы понимания ответственности детей за поступки отцов, мы все же вынуждены признать, что предыдущее поколение влияет на последующее. От осинки действительно крайне редко рождаются апельсинки. И тут народная мудрость подсвечивает не юридическую, а органическую основу взаимодействия поколений. Или как о том пишет пророк Давид: «В беззаконии зачат я, и во грехе родила меня моя мать» (Пс. 50:7). Так царь древнего Израиля подчеркивает человеческое тяготение ко грехам и порокам, возникшее вследствие греха прародителей. Внутри себя мы подчас ощущаем полнейший раздрай. Или как пишет апостол Павел: «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю» (Рим. 7:19).
Но даже самые сильные пороки не упраздняют в человеке свободу воли. Мы имеем реальную, а не теоретическую возможность выбирать между добром и злом. И принятое нами решение проявляет себя не только на уровне легко считываемого морального облика, но и значительно глубже. Мы либо освящаем свое бытие, либо его отравляем. А вместе с этим освящаем или отравляем жизнь наших детей, передавая им светлые или темные паттерны (бытийные установки).
Естественно, шанс родить и воспитать крепкого, здорового, порядочного ребенка значительно выше у тех, кто оберегает себя от пороков. Конечно же, мы не детерминированы на сто процентов нашими родителями и обстоятельствами раннего периода жизни, но во многом от них зависимы. Даже за пределами религиозной системы мировоззрения человек понимается как социальное существо — тот, кто реализует и проявляет себя в общении с себе подобными. И наиболее ярко особенности нашего бытия проявляются в наших детях, которым мы можем либо помочь справиться с непростым наследием греха прародителей, либо утяжелим этот экзистенциальный багаж.
Но и здесь не находится места для непреодолимого детерминизма. Да, мы испытываем на себе влияние жизненного опыта наших предшественников, но даже самое дурное воспитание и самая тяжелая наследственность не способны упразднить свободы выбора. Ведь человек не сводится к физико-химическим процессам и предустановленной привычке. В каждом нашем слове, поступке, стремлении, как утверждал Кант, проявляет себя категорический императив — согласием (или отказом) жить и действовать в соответствии с нравственным законом внутри нас. А потому мы либо усиливаем хаос внутри, либо превращаем его в космос, перенося, перефразируя Канта, звездное небо над нашими головами внутрь наших сердец. На бытийном уровне становимся либо частью космоса, либо хаоса.
И этим глобальным выбором между светом и тьмой, космосом и хаосом, Богом и грехом определяется наше наследие — тот багаж родового опыта жизни, что мы осознанно или нет, но передаем следующему поколению. И определяется все перечисленное опять же не столько юридическими, сколько органическими категориями. Бог, стремящийся всякое зло обратить во благо, тем не менее дает нам и нашим близким ощутить последствия нашего выбора, на собственном опыте понять, чего в нас накопилось больше — Царства Божия или ада. Мы имеем дело с чем-то, что напоминает наследственные болезни. Их можно усугубить или, наоборот, ослабить. Потому не будем есть кислый виноград греха, чтобы не заставить мучиться от трагической оскомины тех, кто нас на этой земле однажды сменит.
