Материал опубликован в №10 печатной версии газеты «Культура» от 26 октября 2023 года
— Чувствуете ли вы на личном опыте наплыв англицизмов и ощущение засорения русского языка?
— Нет, я не страдаю от этого совершенно. И считаю, если организм здоров, то определенная доля грязи ему не страшна. Когда ребенок ползает везде, у него вырабатывается иммунитет. Те, кто запрещает ему это делать, понижают его иммунитет, а умные родители, которые разрешают, — повышают. С первым ребенком это не проходит обычно, но у меня восемь и они ползали, кто во что горазд. Хотя здесь, как и вообще в воспитании, должен быть жесткий контроль, потому что если мы мягко воспитываем ребенка, то мы его не воспитываем. Нужен контроль со всех сторон, чтобы он не съел больше бактерий, чем нужно, чтобы не ел собачьи экскременты на улице. Но если уже народ начинает есть всякую дрянь на улице, это значит, что этот народ уже всё, он просто уходит.
Нельзя вводить чрезмерно жестких ограничений для иностранного языка. Мир сегодня — это мир соревнований, гонки технологий. И иностранные слова проникают оттуда же, откуда идут технологии. Так что не американизмы меня беспокоят, а тревожит уровень падения культуры, уровень начитанности, понимания языка и владения языком, традиции языка, передача языка. Я вижу за этим определенную деградацию, а деградация — это всегда плохо, потому что она ведет к исчезновению именно нации, даже не языка.
— Что надо делать, чтобы язык не уходил?
— На государственном уровне нужны законы.
— Какие? У нас пытаются вводить ограничения на употребление иностранных слов, но выглядит довольно смешно...
— Я думаю, что французская схема может быть для нас примером, и мы можем взять Францию как страну, с которой можно брать пример защиты языка: в законодательном плане, в плане создания специальных институтов. Французы намеренно отказываются говорить на английском языке, даже если они его знают. Сейчас французы борются с американизмами, которые приходят из компьютерных игр. Они пытаются их переделать, но выглядит это немного смешно, слишком литературно, и для игрового уровня нет в этом необходимости. Мне кажется, что государству стоит обратить внимание не только на «американизацию» языка, но и больше вкладывать в создание системы по поддержанию и продвижению чтения (это самый важный элемент в противодействии языковой деградации общества). Когда мы смотрим на книжные ярмарки, то видим, что спрос на книги огромен. Если ты можешь заставить своих детей читать, привить им интерес к чтению, заставить их смотреть фильмы с хорошим языком и ввести их в некое общество, которое говорит на правильном языке, это уже немало.
— Церковь сохраняет церковнославянский язык, служит на нем, в отличие от церкви в Европе, которая переходит на местные языки. Какой в этом смысл, как вы к этому относитесь?
— Мы ни в чем не отстаем от европейских церквей, там, где есть местные языки, я имею в виду российскую территорию, там богослужебные книги переведены на местные языки, и мы на них служим.
— Я имею в виду русский.
— В моем понимании отказ от церковнославянского языка по своему эффекту похож на то, как американцы издают «Войну и мир» в кратком пересказе на трех страничках. И смысл и сюжет понятен, но языка-то никакого нет. Вот если церковнославянский язык перевести на русский, будет то же самое, произойдет упадок культуры своего рода, останется смысл и понимание того, что происходит, но потеряется невероятная красота. Это все равно что взять музей исторический и сказать: убирайте все исторические экспонаты, вместо них поставим кьюар-коды, информацию получите. В этом упрощении нет никакого смысла, кроме уничтожения красоты. Богослужение на церковнославянском, которое якобы непонятно для людей, — это одно и то же богослужение каждый день. То есть человек, чтобы понять, что там происходит, может взять книжку и один день постоять, на следующий день он уже будет понимать. Чтобы не понять Божественную литургию, текст которой не меняется уже семнадцать веков минимум (она коротенькая, там несколько фраз всего, многие повторяются), надо быть человеком, совсем не желающим ничего знать. Для чего эту красоту разрушать? А ты понимаешь сразу Чайковского, Толстого, живопись великую? Кроме того, церковь от всех отделена, никого не трогает, на церковнославянском языке с вами не разговаривает, с «внешними» людьми мы говорим по-русски. Богослужение — это наш язык, наш клуб, мы и так вас пускаем, уж простите за такое снисхождение, с такими допусками... заходите, прикоснитесь к великой культуре; вы сами говорите, что основа культуры русского народа — это православие, хотите взять эту основу и как-то с ней поиграть — ну, попробуйте... Это тот же самый уровень разрушительности...
— Русское православие является частью русской культуры, менталитета, а является ли церковнославянский язык также неким стержнем и сердцевиной русского языка?
— Это нужно спрашивать у филологов, насколько церковнославянский язык сегодня похож на русский и насколько повлиял на происхождение русского языка; безусловно, повлиял и соединил между собой народы, Кирилл и Мефодий и так далее. А для понимания, насколько они сегодня связаны и насколько являются частью культуры... Если вы сегодня придете в любую высоколобую корпорацию, музейную, музыкантов, художников, если с улицы туда войдете, неподготовленным, они тоже будут говорить на совершенно непонятном для вас языке. Вся терминология, все их переживания, все их поиски, вся их глубина останется для вас закрытой книгой, вы как Шариков будете, если вы не понимаете, о чем идет разговор. У любой большой корпорации существует свой внутренний язык; у философов, например, — мне пришлось однажды присутствовать при беседе двух людей, которые занимаются шрифтами, лингвистикой, я не понял вообще ничего, что они говорили, потому что это все терминология... Как только они видят, что ты пришел, они из уважения к тебе переходят на более понятный язык: не «перфекционизм», а «желание все улучшить». Так и здесь: скажешь «тристаты», но можешь сказать «всадники, утонули в Черном море»... Мы ничего не скрываем, есть перевод Библии по-русски, тебе непонятно — открой книжку, во многих магазинах продается Библия в синодальном переводе. Ну дайте нам внутри себя поговорить, покайфовать на нашем собственном языке!
— Церковнославянский, с вашей точки зрения, — это корпоративный язык церкви?
— Безусловно. Если церковь один из главных образующих факторов русской нации, то значит, надо оставить церковь как корпорацию; если она так важна — не трогайте ее язык, не лезьте в ее дела по возможности.
— Кого вы имеете в виду?
— Всех, кто вне церкви. Это люди, которых нельзя назвать верными, их можно назвать внешними...
— Как определять границы?
— Может ли человек другому человеку доходчиво и со знанием дела объяснить, во что он верит? Все, кто могут, — внутренние и они могут иметь голос внутри этой корпорации. Церковь управляется соборно, и высшая форма управления Русской церкви — это Архиерейский собор, но есть и Поместный собор, который можно собрать, в него входят уже и миряне.
— Когда вы говорите про корпорацию, рисуется картина чисто про священство.
— Ничего подобного. Возьмите Собор 1917–1918 годов и посмотрите на все его комитеты и комиссии, большинство из них возглавлялось священниками и епископами, но это были служители очень высокого богословского уровня, образованные выше некуда. В силу того что это корпорация, управляющаяся церковнослужителями, они имеют право занимать первые места, но там было огромное количество мирян, комитетов. Это очень интересно, все материалы изданы. Участие мирян в деле церкви сегодня упало, потому что уровень культуры людей, в том числе тех, кто находится в церкви, очень сильно рухнул по сравнению со столетней давностью. Но мы до сегодняшнего дня тех мирян, которые имеют богословское образование, проводят свою жизнь с церковью, разбираются во внутренней кухне церковной, постоянно привлекаем к решению важных вопросов. Я работаю в Синодальном отделе по взаимодействию церкви с обществом и СМИ, отдел возглавляет Владимир Легойда, мирянин, три его заместителя — миряне, я единственный священник в отделе, который возглавляет управление, но я даже не заместитель. Вот вам миряне в церкви.
Фотографии: Сергей Карпухин и (на анонсе) Вчеслав Прокофьев / ТАСС.
