Советский и российский певец, мультиинструменталист, автор песен, поэт, композитор, народный артист Российской Федерации, художественный руководитель театра «Градский Холл» в период с 2014 по 2021 год, один из основоположников русского рока Александр Градский родился 3 ноября 1949 года. За свою жизнь всенародно любимый не только написал множество хитов, но и исполнил роли в ряде кинолент.
Каким артист был в обычной жизни? Чем выделялся на фоне коллег по творческому цеху? В чем заключалась уникальность его таланта, и почему только он один мог играть на своей гитаре? Об этих и других подробностях из жизни музыканта в его день рождения рассказал в эксклюзивном интервью ФАН советский и российский автор-исполнитель в жанре бард-рок, певец, композитор, поэт-песенник Юрий Лоза.
— Юрий Эдуардович, расскажите, пожалуйста, каким вам запомнился Александр Градский? На ваш взгляд, каким он был?
— Человек с ярко выраженным образом, скажем так, мышления, со своим характером, мнением. С ним трудно. Тем боле, это человек, который был из эстрадной тусовки, но подготовка-то у него была оперная, поэтому и отношение у него ко всей эстраде было немного снисходительное. Он умел делать такое, что на эстраде кроме него вряд ли кто-то еще смог бы.
—В чем же заключались эти его выдающиеся способности, не могли бы рассказать чуть более подробно?
— Он же все-таки — оперный вокал. Брать такие ноты, как он, никто не мог. Тянуть столько, сколько он, никто не мог. С одной стороны, это хорошо. С другой, на эстраде это, наверное, не очень приветствуется. Есть эстрадное пение, а есть оперное, и они не смешиваются. Вот у меня сын — оперный баритон. Когда он поет оперно, это не очень хорошо для эстрады, потому что слишком громко, слишком много звука, слишком широко, слишком напористо. У Градского это все присутствовало. У меня был такой случай. Мы работали у него в «Градский Холл». Приезжаем, он говорит: «Ребята, я вам настроил прямо как себе». Я отвечаю: «Саня, самое плохое, что ты мог для нас сделать, это настроить как себе. Ни у кого из нас нет такого голоса, такой подачи, нет такого давления. Нам все придется перекручивать». У нас голоса эстрадные, а у него оперная подача. Мне кажется, в некоторых песнях это мешает. Там, где нужно петь более камерно и лирично, человек с оперным мышлением не может себя пересилить, обязательно даст голос.
— На ваш взгляд, можно называть Александра Градского мастером с большой буквы?
— Конечно же. Он ведь грамотный человек. У нас не так много на эстраде тех, кто обладает такой настоящей грамотой, учился в консерватории, разбирается в мировой эстрадной классике, мировой оперной классике. Таких людей на эстраде единицы. Что такое классическое образование: человек читает ноты по-другому, видит в более широком, что ли, изложении. Кроме того, его репертуар был гораздо шире. Мало кто на эстраде мог спеть то, что мог он. Я знаю, что он выходил на сцену и пел оперные партии. Кто из нас может так же? Не знаю. Никто. Он знал это. Понимал свою исключительность.
— Тогда, по вашему мнению, с кем же можно поставить его в один ряд в мировом масштабе?
— Все очень разные, индивидуальны. Тем более, материал у всех абсолютно разный. Я не могу сказать, что лучше: цирк, театр или хоккей. Причина очень простая: один любит пирожок, второй — свиной хрящик. Ставить кого-то рядом или кого-то с кем-то сравнивать — дело абсолютно неблагодарное.
— Из ваших слов получается, что Александра Градского можно назвать самобытным артистом. Это верно?
— Конечно. Повторюсь, соединение оперного мышления, образования с работой на эстраде — своеобразное сочетание. Вот я — эстрадник. Я не могу выйти на оперную сцену. Даже просто теоретически не могу. Он же мог и то, и другое, потому что у него совсем другая подача. Однако в эстрадном деле я знаю некоторые вещи, которые не знал он. Нас тоже нельзя сравнивать. У меня — одно композиторское мышление, у него другое. О каком сравнении можно говорить?
— Вам доводилось делить сцену с мэтром? Не могли бы рассказать об этом подробнее?
— Встречались на сборных концертах. Помню, как-то раз мы должны были ехать на какое-то мероприятие в Сочи. Он мне позвонил, спросил: «Ты с гитарой поедешь?» Я говорю: «Да». Он отвечает: «Тогда я свою не буду брать, у тебя возьму». Я сказал: «Бери». Практический подход: отыграл на моей гитаре за милую душу. Хотя у него был собственный строй. Он играл на 12-струнной гитаре, опуская строй на три или два с половиной тона вниз. Даже в этом он был не таким, как все. Никто не мог сыграть на его гитаре.
— На ваш взгляд, насколько богатое наследие оставил музыкант в отечественной культуре?
— Без понятия. Я не знаю, что из его произведений будет исполняться. Что-то поют, он же написал несколько песен, которые исполнялись [другими]. Опять же, дело в его собственной манере: он же писал их под себя. Для того чтобы хорошо их исполнить, их нужно спеть как Градский, а это сложно.
— Возможно, у вас осталось что-то на память об Александре Градском после совместной работы? Может быть, вы обменивались подарками?
— Нет. Мы не дружили. Приятельствовали, как все эстрадные артисты. С уважением относились друг к другу, а как еще может быть. Каждый артист — самобытный, тем более авторы. Я люблю авторов, уважаю их и ценю. Не так много людей, которые могут создать что-то. Повторить могут многие. Смотришь так передачу: сто человек сидят и все могут повторить, спеть каверы. Написать же что-то могут единицы из них.
— Из ваших слов видно, что вы относитесь к личности Александра Градского с большим уважением. Это верно?
— Я вообще к создателям отношусь с большим уважением. Это люди, которые отличаются своеобразным мышлением, могут сотворить что-то эдакое. Повторить же могут многие. Никита Богословский написал песню «Темная ночь». Только он мог ее создать, а повторяют ее уже 300-400-500 исполнителей.
