О студентке из России весь мир узнал после ареста в Вашингтоне в июле 2018 г. Марию Бутину СМИ в США обвиняли в секс-шпионаже, а осудили как иностранного агента без регистрации. Ей пришлось признать свою вину и пойти на сделку со следствием, чтобы вместо 15 лет заключения услышать приговор — 18 месяцев. 26 октября прошлого года Бутина вышла на свободу и была депортирована в Россию. Дома она вошла в экспертный совет при Уполномоченном по правам человека в РФ и стала членом Общественной палаты РФ. А недавно вышла её книга «Тюремный дневник», в которой подробно описано всё, что происходило с девушкой в американских изоляторах и колонии.
Екатерина Барова, «АиФ»: Мария, ваша книга документальная или художественная?
Мария Бутина: Все события в этой книге реальны. Единственное исключение — я не называла фамилии тех надзирателей и заключенных, которые относились ко мне хорошо. Это дань уважения людям, проявившим ко мне заботу и внимание. А дневники я вела всю свою жизнь — это семейная традиция. В те дни я писала на всем, на чем могла: от обрывков туалетной бумаги до судебных документов, которые приносили адвокаты. Сначала писала стержнем от ручки. Чтобы выдали нормальную ручку и бумагу, мне пришлось получать персональное разрешение начальника тюрьмы.
Я писала для себя. Потому что очень долго была в изоляции — меня держали 4 месяца в карцере, и это была возможность сохранить рассудок. Я тщательно документировала содержание каждого допроса ФБР, но всё в иносказательной форме, чтобы агенты не могли расшифровать. А этой весной, во время самоизоляции, решила все свои клочки систематизировать и написать книгу.
— А почему люди, которые помогали вам в тюрьме, не боялись? Вас ведь в СМИ объявили шпионкой.
— Самое парадоксальное, что многие из тех, кто находился со мной в заключении, а это по большей части чернокожие и латинос, чем хуже про меня говорили по телевизору, тем лучше ко мне относились. Это люди, которые выросли в гетто, они понимают, как американское правительство лжет. В США мощная была пропаганда против меня, а адвокатам было запрещено на первом же судебном заседании выступать в прессе в мое оправдание, ровно как и мне самой. Про меня всё время говорили исключительно негативно.
ГУЛАГ по-американски
— Одна из глав книги называется «Американский ГУЛАГ». Признайте, вы сгущаете краски? Судя по тому, что нам здесь показывают и рассказывают, там все красиво и демократично.
— Это всё мифы. Например, Европейский комитет против пыток запрещает пребывание человека в одиночной камере или в карцере свыше 15 суток. И то человека можно поместить в такие условия, полную изоляцию от социума, только если он совершил какое-то серьезное нарушение: пытался убить другого заключенного или устроил серьезную потасовку, пытался сбежать. В США одиночное заключение применяют сплошь и рядом практически ко всем. Например, за попытку препираться с надзирателем человек получает 30-40 дней карцера. Это очень холодное помещение с исключительно белыми стенами, с выступом из стены бетонным, который заменяет тебе кровать, и тоненьким матрасом. У меня не было возможности общаться с людьми. Меня выпускали из камеры с 1 до 3 ночи, в это время я могла позвонить по телефону и принять душ. В этих условиях я провела 117 дней, и это противоречит всем международным нормам. Допустим, в моем случае это была очевидная русофобия, желание сломать волю и так далее. Но ведь они применяют это и к своим гражданам. Со мной вместе находились заключенные, которых при мне помещали в карцер на месяцы. Вдобавок ко всему, если человек слишком эмоционально ведет себя, например, во время разговора по телефону (у меня в книге есть рассказ про девушку, которой сообщили о гибели близкого родственника, и она заплакала), его тут же объявляют невменяемым, засовывают в смирительную рубашку или привязывали к стулу. Или просто клали на полку смотреть в потолок. Разве это демократия и гуманизм?!
— Вам действительно не разрешали ни с кем разговаривать?
— Да, на определенном этапе, когда администрация тюрьмы приняла решение о возможности помещения меня в так называемый общий режим, меня заставили подписать специальный контракт, в котором мне запрещалось оказывать какую-либо помощь и вообще разговаривать с другими заключенными.
— А если бы вы нарушили контракт?
— Меня опять бы поместили в карцер. Нужно понимать, что в Америке методы воздействия на заключенного не физические, а психологические. Допустим, как в моем случае, человеку не дают месяцами спать. Его заставляют ходить голым, то есть унижают человеческое достоинство. Его лишают контакта с родными и близкими. Ему не позволяют, например, иметь какую-либо теплую одежду, любые передачи в американских тюрьмах запрещены. Поэтому, по сути дела, тебя оставляют в полной изоляции, и периодически к тебе приходит отряд психотерапевтов, которые должны оказывать помощь. Предлагают определенные препараты. Я им объясняла: перестаньте меня будить каждые 15 минут (а спать они тоже не давали), или я действительно скоро сойду с ума. А они просто пожимают плечами: мол, это не наша компетенция, мы вам сочувствуем, но хотите, может, таблеточки? Они хотели меня напичкать препаратами, чтобы было проще агентам ФСБ допрашивать.
— Это было в одной тюрьме?
— Я побывала в одной колония и пяти изоляторах. И в четырех из них я была в так называемых специальных отделениях для административной сегрегации. Это карцеры. Мне организовали бесплатный тур по Штатам: я была в Вашингтоне, в двух СИЗО Вирджинии, в Оклахоме, потом меня перевели во Флориду. «Путешествовала» я в кандалах и наручниках — именно так этапируют заключённых. У нас кандалы не используются, они запрещены Европейской конвенцией. Кандалы очень сильно повреждают щиколотки, настолько сильно, что по щиколоткам кровь течет. От этого можно получить даже заражение крови.
«Сейчас эту ведьму будут жечь»
— Вы поехали в США учиться. Как оказались шпионкой?
— Это мое третье образование — магистр в области международных отношений. Мне выдали диплом и разрешение на прохождение производственной практики. А через 2 дня арестовали. Конечно, это было не спонтанно. Они начали развивать эту тему за год примерно до моего ареста, когда появились первые публикации неких слухов. За 2 месяца до моего ареста была премьера фильма «Красный воробей» про секс-шпионку. Американские таблоиды после ареста все писали: смотрите, с Бутиной все как в фильме. Но мне никогда не предъявляли обвинения в шпионаже. Просто задача была арестовать меня в день саммита Путина и Трампа, не допустить возможное улучшение отношений, создать большой скандал. Хотели надавить на администрацию Трампа, показав, что вот, поймали шпиона, сейчас эту страшную ведьму будут жечь.
Конечно, я ни на кого не работала. Просто наличие контакта с человеком, который занимает должность госслужащего, просьба купить билет на самолет — этого было достаточно, чтобы признать меня иноагентом. Кстати, действующий закон в США именно такой состав предполагает: там можно арестовать любого, в том числе гражданина США, кто имеет какие-либо взаимоотношения с лицом другого государства. В конечном итоге меня приговорили к 1,5 годам за, вдумайтесь, сговор в попытке деятельности иностранным агентом без регистрации. Притом что в сговоре я оказалась сама с собой. У нас, в России, кстати, просто очень лайтовое отношение — регистрационно-пожелательные меры — по отношению к иноагентам.
— Правда, что все эти громкие заявления про секс-шпионаж закончились извинениями прокуратуры в суде?
— Да. На одном из судебных заседаний судья сказала, что ей достаточно было 5 минут, чтобы понять: состав, который мне вменяют в качестве секс-шпионажа и предложение интима за власть, — это шутка между двумя друзьями. Прокуратура признала, что они неверно прочитали мои электронные сообщения! Но о том, что меня подозревают в секс-шпионаже, было написано на первых полосах крупнейших газет, а извинения — на последних или вообще не опубликованы.
Русские своих не бросают
— У нас ведь тоже хватает истории с унижением и даже избиением заключенных.
— Конечно, было бы ужасным лицемерием с моей стороны обращать внимание только на Америку. Я состою в комиссии по ОНК и реагирую на обращения граждан, если какие-то проблемы с условиями содержания в наших колониях. Конечно, у меня нет иллюзий. Но я делаю все возможное, чтобы то, что было со мной там, тот ужас, никогда не повторился у нас. И могу сказать, а я уже в нескольких женских колониях побывала, у нас намного лучше, чем там. И всё-таки надо понимать, что тюрьма не должна быть санаторием. Это место, где человек отбывает наказание. Но он не перестает быть в заключении человеком, и гуманное отношения очень важно.
— Вы сейчас руководите большим проектом «Своих не бросаем» — это помощь нашим соотечественникам, оказавшимся в заграничных тюрьмах. Чем помогаете?
— Хочу подчеркнуть, что мы работаем вместе с государством, а не вместо. Это и общественный резонанс, и подготовка соответствующих обращений, писем в международные инстанции. Конечно, объективное освещение правды о человеке, который находится в заключении. Очень важна сама возможность общения с человеком. Помощь родственникам. Для меня было просто счастьем, когда многие наши россияне писали мне письма, в одиночном карцере я к Новому году разбирала поздравления, отвечала на каждое. Это дало мне не сойти с ума! Меня не бросила страна, и я не имею права бросить тех, кто оказался в ситуации, аналогичной моей. Мы помогаем в сборах денег и часто активизируем наших соотечественников, проживающих за рубежом. Так было, например, в ситуации с Богданой Осиповой, когда ее отпустили из американской тюрьмы, где она сидела якобы за кражу своих собственных детей. Она осталась с одной спортивной сумкой, без денег на улицах Нью-Йорка. Она не могла уехать домой, и надо было платить адвокатам. Ее встретили наши соотечественники, помогли, собрали больше 10 тысяч долларов за 15 минут.
— А вы помогаете всем гражданам России, вне зависимости от их виновности?
— Безусловно, мы видим, что те россияне, которые находятся в заключении за рубежом, не все мягкие и пушистые. Логика проекта «Своих не бросаем» — именно не бросить человека. Если он совершил преступление, отдавайте его нам, осудим, он понесет наказание. Но у него хотя бы есть возможность общаться со своими родственниками. У нас все свои, и мы боремся за нормальные условия содержания, чтобы не было дискриминации, чтобы соблюдались международные стандарты, а не заковывались в кандалы. Быть заключенным в стране, в которой подчас не знаешь даже языка, — это очень тяжело и страшно. Не наша задача судить — наша задача помочь.
