О первой замершей беременности Анна из региона в центральной России (героиня попросила изменить ее имя и не указывать город) узнала в апреле 2024 года, на 13-ой неделе. Врачи сказали ей, что эмбрион умер на 9-й неделе беременности.
Новость стала для Анны ударом. Они с мужем планировали рождение ребенка и очень его ждали. К тому времени пара провела гендер-пати – праздник, на котором будущие родители и их родные узнают пол ребенка красивым и необычным способом. Анна с мужем выбрали имя, готовились к родам.
Гибель эмбриона врачи установили на скрининге – обследовании по выявлению аномалий в развитии плода и возможных болезней. Медики сказали Анне, что первая замершая беременность встречается у женщин часто, беспокоиться не о чем. Девушку отправили в женскую консультацию на аборт.
Оказалось, что перед процедурой каждая женщина должна прийти на консультацию психолога в той же поликлинике. В 2007 году Минздрав выпустил приказ №389, согласно которому психологическая консультация входит в медико-социальную помощь. По документу, эта помощь должна поддерживать женщин и предотвращать аборты. Через десять лет, в 2017 году, Минздрав направил в женские консультации письмо-методичку, в который подробно описал, как именно должна проходить консультация.
В кабинете психолога Анна увидела плакаты с надписями «Мама, мое сердце бьется внутри тебя» и «Мама, не убивай меня».
- Меня эта обстановка убила. Смотреть на фразу «Мама, мое сердце бьется внутри тебя», зная, что твой ребенок уже мертв, - это кошмар. На столе у нее [психолога] были иконы, [на стене] календарь висел православный, - сказала “7х7” Анна.
Она сразу объяснила психологу, почему ей нужно идти на аборт. Та отреагировала, по словам Анны, монологом в стиле “пацанских цитат”: «Дорогу осилит идущий», «Нам не даются испытания, которые мы не способны пройти» и так далее. Девушка сидела в шоке.
- Меня много кто пытался утешить: родители, родственники моего мужа, друзья. Но это [слова психолога] было худшее из того, что было сказано. Многое из сказанного другими людьми неловко звучало, много было некорректных формулировок. Но в самый острый момент услышать такое, и услышать от человека с образованием… Нет слов, - говорит Анна.
По словам девушки, единственной психологической практикой, которую использовала специалист, был цветовой тест Люшера. Он показывает, в первую очередь, характеристики личности. Анна посчитала тест неуместным: ей требовалась помощь, чтобы преодолеть шок, а не копаться в себе.
После беседы психолог, извиняясь, протянула Анне бумаги на подпись. В документах были описаны последствия аборта и меры поддержки материнства в регионе. Анна не сохранила их, поэтому о содержании “7х7” знает только с ее слов.
По мнению девушки, документы были написаны не в медицинском нейтральном стиле, а в агитационном. Среди последствий аборта авторы документов описали невозможность следующей беременности. Анна подписала не глядя, но ее попросили взять документы домой, снять копии, потом принести обратно в консультацию. Позже выяснилось, что копии клинике не нужны.
Между первой и второй беременностями прошло немного времени. Воодушевленность Анны во второй раз сменилась тревогой - она боялась снова потерять ребенка. На девятой неделе девушка попала в больницу с кровотечением. Врачи сообщили ей, что эмбрион мертв.
Вторую потерю пережить было легче. Анна заранее решила, что не будет «очеловечивать» эмбрион на раннем сроке, пока риск потерять его не снизится.
- Я вышла с УЗИ в больнице, муж ждал меня в коридоре. Первое, что я сделала, это начала утешать его. Говорила, что теперь нас обследуют, теперь все получится, и все будет хорошо, - рассказала Анна.
Ей снова нужно было прерывать замершую беременность. И снова посещать того же психолога из женской консультации. Девушка заранее решила ни о чем не беседовать с ней и только подписать бумаги. Ей не хотелось лишний раз смотреть на плакаты, которые в прошлый раз стали для нее чуть ли не таким же шоком, как и сама гибель эмбриона.
- Ее вопиющая некомпетентность вместе со всей обстановкой убивающее какое-то воздействие имела. И я, когда второй раз шла, думала: «Господи, хоть бы она не завела опять свою шарманку», - вспоминает она.
Психолог поняла, что Анна не нуждается в «утешении» и не стала настаивать на беседе. Подписывая документы, девушка заметила, что к вариантам «прервать» и «оставить» о решении пациентки сотрудница консультации от руки дописала «замершая беременность».
Анна хотела узнать, сколько женщин проходят через консультацию психолога, хотя идут на аборт по медицинским показаниям. Та восприняла это как просьбу подтвердить, что с Анной все в порядке. А потом снова начала говорить про дорогу, которую осилит идущий.
Минздрав России и Росстат вписывают аборты из-за замершего эмбриона в общую статистику «самопроизвольных абортов». Исследование проекта «Если быть точным» показало, что с 2013 по 2023 год государственные клиники сделали 15-25% таких абортов от общего числа прерываний беременности.
По мнению Анны, психолог действительно нужен девушкам, идущим на вынужденный аборт. Но работать он должен совсем иначе: помогать выйти из состояния шока, предотвращать возможную истерику.
Анна считает, что вопрос о возможности новой беременности волнует женщин, переживших опыт замершей беременности. Но сейчас в том числе в женской консультации идет пропаганда ужасных последствий аборта. Из-за этой пропаганды у женщин, переживающих замершую беременность, увеличивается страх и ухудшается психологическое состояние.
Первый аборт Анна делала в городской больнице. Медики посчитали, что с замершим на 9-й неделе беременности эмбрионом медикаментозное прерывание лучше сделать под присмотром врачей.
Врачи отнеслись к Анне очень бережно. Подходили, когда она плакала, пытались утешить и успокоить.
Самыми поддерживающими словами для Анны стало утешение от санитарки в больнице при первом аборте. Та везла ее из палаты на УЗИ на инвалидном кресле. Анна не помнит, что конкретно говорила женщина, но в тот момент девушка почувствовала себя гораздо спокойнее.
Иллюстрация: Лиза Ложка
Второй аборт был сложнее – Анне нужно было собрать абортивные материалы, чтобы отдать их на исследование в лабораторию. При медикаментозном аборте надо ждать, пока таблетка простимулирует процесс отторжения эмбриона организмом. Обычно на ранних сроках беременных отправляют домой с таблеткой. Процесс длится от трех до пяти часов. Как правило, это неприятно для самой женщины. Аборт может вызвать шок, и собирать материалы на исследование в таком состоянии может быть трудно. Поэтому Анна снова хотела пройти через процедуру под присмотром врачей.
Девушка хотела пойти в частную клинику, но в одной ей сказали, что перестали проводить аборты под присмотром, только дают таблетку и отправляют домой. И посоветовали единственное в большом городе частное учреждение, которое пока еще этим занимается и может помочь со сбором материала. Но цена оказалась слишком высокой. Анне пришлось лечь в городскую поликлинику.
Эта поликлиника совмещена с той же женской консультацией, к которой была прикреплена Анна. В палату к девушке клали других пациенток, в том числе тех, кому нужно было пройти рядовое обследование. Когда Анну уже определили в палату, она увидела там беременную пациентку. Та рассказывала врачу, как пинается ее ребенок, как она пыталась уговорить его не делать так. Пациентка была счастлива.
Эта картина вызвала панику у Анны, которая знала, что плод внутри нее мертв:
- Я вылетела из этой палаты и начала умолять, чтобы меня положили куда-нибудь еще. На любую другую койку. Меня переложили в какую-то палату с плиточными стенами, вроде процедурной.
Когда таблетка подействовала и аборт закончился, Анна вызвала медсестру из частной лаборатории. Та должна была забрать абортивный материал.
Девушка заранее предупреждала персонал поликлиники о визите медсестры. Но, когда она пришла, медики начали возмущаться, почему сумка медсестры для материала лежит на скамейке и занимает место. Анна почувствовала себя униженной, ведь к ее проблеме отнеслись с таким неприятием.
Однако самое унизительное ждало впереди, когда она покидала поликлинику. Анна собрала за собой окровавленные простыню, пеленки и салфетки в пакет. На вопрос, куда их можно выбросить, медсестра послала девушку домой: «Здесь некуда выбрасывать, забирай с собой».
- Она точно знала, что я делаю это [аборт] недобровольно. Я бы ее не поддержала, но я бы поняла, если бы она так вела себя с теми, кого она считает убийцей. Я не придерживаюсь таких взглядов, но это было бы объяснимо. А со мной почему, как с убийцей? Реально не было достаточного размера мусорки? Я не могу в это поверить, - возмущается Анна.
Вместе с мужем она проходит обследование. Они уже узнали диагноз, но процедуры пока не закончены. Сумма счетов за анализы уже перевалила за 100 тыс. руб. Многие из анализов или нельзя сделать бесплатно, или они дорого стоят.
После двух замерших беременностей Анна обратилась к частному репродуктивному психологу. Специалистка сначала объяснила, что обычно чувствует женщина после потери ребенка. Вместе они определили, на какой стадии принятия находится Анна.
По мнению девушки, именно так должны работать психологи на доабортной консультации – выяснять, что происходит с человеком, а не цитировать народные мудрости. Она понимает, что репродуктивных психологов мало, а их услуги стоят дорого. Консультация у репродуктивного психолога, к которой ходит Анна, стоит 3,5 тыс. руб. в час. Она не ждет, что в женской консультации ее будет встречать такой специалист.
Как сказала собеседница “7х7”, психологи или врачи могут хотя бы выдавать памятку о рисках, с которыми может столкнуться женщина, потерявшая ребенка. А еще - памятку о стадиях беременности и угрозах жизнеспособности ребенка на них.
