В селе Николо-Ленивец Калужской области прошел фестиваль «Архстояние». В этом году его тема называлась «Счастье есть?», а главной работой стал «Мавзолей мечты» казахского художника Тотана Кузенбаева. Высокая башня, собранная из отходов потребления дала много пищи для размышлений посетителям смотра. Основатель крупнейшего российского фестиваля ленд-арта Николай Полисский рассказал RTVI об этой работе, фестивале «Архстояние» и «искусстве на земле».
Какое впечатление на вас произвела работа «Мавзолей мечты»?
Тотан Кузенбаев уже два года предлагал нам что-то сделать. Зная его, я был уверен, что он придумает нечто яркое и интересное. Я специально не ходил и не смотрел на этот объект, пока он строился. Но когда я его увидел уже законченным, то понял, что Тотан уловил сам дух Николо-Ленивца — прежде всего, это дух невероятной свободы. В этой работе, как мне кажется, есть и национальная, казахская сущность — я в ней вижу бесконечный простор степи, и посреди него огромная башня. Такая… песня о родине у него получилась.
«Архстояние» называют крупнейшим российским фестивалем ленд-арта. А можете пояснить, что такое ленд-арт в вашем понимании?
Если буквально, то ленд-арт — это «искусство на земле». Оно возникло после войны, параллельно с арте-повера, то есть с «бедным искусством». Но то, чем мы занимаемся — этому еще нет названия: у ленд-арта в международном понимании немного другие принципы. Мы действительно занимаемся искусством на земле, и используем природные материалы — они дешевые, и их много. Я неслучайно называю то, что мы делаем здесь (и не только в Николо-Ленивце, но и на других площадках) «Архстоянием». Это «стояние», присутствие в природе и посреди нее чего-то большого, могущественного.
Владислав Сурков как-то сказал, что вам удалось «русифицировать» ленд-арт, называл «Архстояние» «исконно национальным изделием», которому нет аналогов. Можете рассказать, какие отношения вас связывают с бывшим помощником президента?
Я несколько раз с ним встречался. Он ни о чем меня не просил (чего я, естественно, побаивался). У меня сложилось впечатление, что Славе искренне нравилось то, что мы придумали. Он несколько раз оказывал финансовую помощь, но я ничем ему не был за это должен. Зная все, что говорят про Суркова, я, тем не менее, сам про него ничего плохого сказать не могу.
Что происходит с объектами после фестиваля? Их продают, перевозят в музеи, оставляют на месте?
Дело в том, что большинство объектов делаются для определенного места, для разных задач. Мой любимый принцип, чтобы объект вырос прямо из земли, на которой он стоит. Они у нас, как правило, привязаны к ландшафту места, на котором стоят — например, объект «Бобур» зависит от полосы леса, на фоне которого он стоит, и поля перед ним. Поэтому их сложно переносить. Но есть вещи более мелкие, с одной стороны, или просто временные — и их вполне можно транспортировать. Были случаи, когда такие объекты кто-то покупал. Каждая вещь имеет свою судьбу — но я люблю, когда каждая вещь остается на том месте, для которого она была сделана.
Беседовал Мурат Сефербеков
Полностью интервью с художником и куратором Николаем Полисским смотрите в эфире и на YouTube-каналах RTVI.
