http://www.youtube.com/watch?v=zTIYZXVUGfw

А.Нарышкин― Всем добрый вечер, в эфире «Эха» Москвы программа «Особое мнение». Меня зовут Алексей Нарышкин, напротив меня Кирилл Рогов, я вас приветствую.

К.Рогов― Добрый вечер.

А.Нарышкин― 22 числа пройдет голосование по поправкам в конституцию. И я вас хочу спросить – много уже говорили про поправки, про сущностные и не очень, посмеялись, - с каким чувством нам надо ждать этого дня? Может быть, запастись попкорном, или бояться, что 23 апреля будет принципиально новая жизнь?

К.Рогов― Это безусловно так.

А.Нарышкин― Это не шутка?

К.Рогов― Это не шутка. У нас будет новая жизнь. День 22 апреля, вы как хотите, а я буду ждать его с глубоким отвращением, знакомым по советским временам – день голосования за блок коммунистов и беспартийных. Ну да, он пройдет, как положено. С глубоким отвращением его буду ждать.

Это вообще будет чудесный день в некотором смысле, потому что это будет как бы незаконная процедура по внесению незаконных поправок, да еще и сфальсифицированная. И в этом смысле это будет такое важное событие. Вообще я могу объяснить, почему незаконные поправки и незаконная процедура.

А.Нарышкин― А можно я вас попрошу не говорить про законность или незаконность - мне кажется, это история более или менее очевидная.

К.Рогов― Ну, как «очевидная»? Не во всем. Почему, например, незаконные поправки, ответьте мне?

А.Нарышкин― Почему незаконные поправки? В принципе, по формату, - какие статьи нельзя переписывать, конституционное собрание, - вот это все.

К.Рогов― Именно, какие статьи нельзя переписывать. Это поправки, которые противоречат тому, что написано в неизменяемых статьях.

А.Нарышкин― Я исхожу из того, как гражданин и обыватель, что решение, что поправки будут приняты, оно уже принято, поэтому законно это или незаконно, мне кажется, надо просто принять, что это будет.

К.Рогов― Нет, это разные вещи. Помните, у Елкина была абсолютно гениальная карикатура – там сидит ворона на ветке. А рядом сидит лиса, обнимает ее и говорит: «Да даже базара такого нет, отдавать сыр, или нет, пойми». Вот вы тут так же выступаете.

А.Нарышкин― Ну да.

К.Рогов― В этом смысле все у нас хорошо, - базара нет, вопроса нет, - будут приняты.

А.Нарышкин― Можно еще вспомнить анекдот про «расслабиться и получать удовольствие», когда насилуют.

К.Рогов― Перейдем к делу. О чем я хочу сказать - относительно сфальсифицированной этой самой процедуры. Она будет, безусловно, сфальсифицирована, мы это знаем и понимаем, как это будет сделано. Вообще те люди, которые занимаются выборами в России, они хорошо знают, как проходят у нас выборы.

У нас есть примерно треть территориальных избирательных комиссий, где нет ограничений для фальсификаций. Где всегда 75% приходят на выборы – якобы приходят, и 75 или больше из них голосуют за то, что нужно властям - за «Единую Россию», за Путина, за черта лысого. Там фальсифицируется примерно половина голосов, которые находятся в урнах.

К.Рогов: 22 апреля буду ждать с отвращением, знакомым по советским временам – голосование за коммунистов и беспартийных

Есть часть территорий, где фальсификации есть, вбросы, но они меньше – примерно 20-25%. И есть территории, на которых фальсификата немного – это крупные города и всякие территории с продвинутой политической культурой. Вот для этих территорий еще в президентские выборы 18-го года была придумана новая технология, «принудительное голосование», по-английски это называется «working place mobilization», то есть, мобилизация на рабочем месте. Это когда работодатель принуждает голосовать тех, кто работает.

А.Нарышкин― Это когда надо отправить отчёт, что у тебя проголосовали?

К.Рогов― Когда надо отправить картинку, когда тебя подвозят на автобусах.

А.Нарышкин― Исключительно в интересах избирателей.

К.Рогов― Да, исключительно в интересах самих избирателей. И это хорошо было прописано после президентских выборов – думаю, что это дало Путину от 6 до 8-9 миллионов голосов, вот эта технология. И она позволит сымитировать то, что в городах результат такой же неплохой, как в тех местах, где фальсифицируются результаты. Здесь людей принуждают прийти и достигают того же уровня.

В этом голосование, которое вообще находится вне рамок законодательства и какой-то учрежденной процедуры – не будет наблюдателей, не будет видеонаблюдения, будут организованы голосования на рабочих местах – причем не только в местах, где непрерывны цикл, а в массовом порядке. И будет это сфальсифицировано. Но вам тоже все это известно, поэтому вам неинтересно.

Но я все-таки к чему это говорю? К тому, что есть такой удивительный феномен – для меня это еще рифмуется с тем, что ФОМ перестал публиковать месяц назад рейтинги Путина. Есть такой удивительный феномен: во всяких таких авторитаризмах, чем более жесткими они становятся, тем выше уровень поддержки власти на выборах, но тем меньше каких-либо способов узнать, каков уровень поддержки на самом деле.

Исчезают всякие нормы по контролю выборов, исчезают социологические опросы постепенно. И только вот эти сфальсифицированные выборы, только они единственный ориентир, единственный свет в конце тоннеля.

А.Нарышкин― Но с другой стороны, есть рейтинг доверия Путину, доверия правительству.

К.Рогов― Да, есть.

А.Нарышкин― Можно их как заменитель использовать?

К.Рогов― Во-первых, их становится меньше, они все сокращаются. Сначала ВЦИОМ - ну, ВЦИОМ черт с ним, но потом и ФОМ отказались публиковать эти рейтинги, один из типов рейтингов.

А.Нарышкин― Но социология это еще та история - год назад опубликовали рейтинг Путина под 80%, часть оппозиции сразу начала говорить, нет, это неискренние люди.

К.Рогов― Это журналисты все путают. На самом деле все не так . 80% было у ФОМа. Но есть два показателя – показатель одобрения в качестве президента - там будет примерно две трети одобрения, до 70%, 67-75% и есть доверие политику. И там будет у Путина гораздо хуже, по замерам ВЦИОМа там 35% поддержки.

Хочу сказать, что когда мы серьезно смотрим на эти рейтинги и понимаем, что к чему, чем они друг от друга отличаются, как в них устроена некоторая инфляция, то мы видим, что и в самом механизме организации этого всенародного голосования мы видим на самом деле, что какого-то такого глубокого чувства к властям у россиян нет. И есть какое-то такое ощущение оскомины и неуверенности, - вот то, как сейчас организуется голосование, оно и подтверждает, что и в представлении Кремля дело обстоит так: что есть некое чувство оскомины, какая-то кислота у населения есть в отношении властей.

И эту кислость сейчас будут упаковывать в праздник а-ля советский праздник между Рамаданом и Пасхой. Но это важно - отметить эту кислость. И она одна из важных трендов, которые сегодня существуют.

А.Нарышкин― А внутри что?

К.Рогов― Внутри чего?

А.Нарышкин― Все эти поправки – Путин сказал сегодня про 900 поправок, они все сущностные, по разным направлениям. Самое вкусное там что?

К.Рогов― Самое вкусное – самое серьезное. Это довольно интересная история, она немножко солоноватая. И она состоит в том, что та Конституция, которая у нас будет после 22 числа, она на самом деле довольно сущностно будет отличаться от той конституции, которая есть сегодня.

К.Рогов: Конституция, которая будет после 22 числа, будет довольно сущностно отличаться от той, которая есть сегодня

Сегодняшняя конституция была создана в определенных условиях, и в ней был очень мощный заряд республиканизма, хотя в ней были лазейки, которые позволяли несколько разбалансировать эту структуру, но ее общая устремленность была туда куда-то, к правовому демократическому государству.

А у всякой конституции есть механизмы интерпретации. И эти механизмы - их несколько уровней интерпретации, и дальше конституция наполняется некоторым реальным содержанием, которое зависит уже от уровня политической борьбы и политической конкуренции в обществе.

Вот пример, который мне недавно привели конституционалисты - как может меняться конституция, когда у нее даже не меняется текст, а она продолжает меняться в зависимости от политической ситуации. Например, в нашей конституции есть такое правило, что президент три раза предлагает премьер-министра Думе, а если она три раза не согласится, он может ее распустить.

Вот в 98 году президентская администрация спросила – тогда утверждали Кириенко, и она спросила Конституционный суд: можно ли предлагать одного и того же? И КС сказал: можно. И у вас норма конституции начинает выглядеть по-другому: если так прочесть: Если дума не согласится три раза на предложение президента, то он может ее распустить, - это можно прочесть как какую-то попытку согласительной процедуры: президент одно предлагает, другое, третье, а они ни в какую. О,кей, - согласительные процедуры провалились, он их распускает.

А в интерпретации КС это превращается в контрконституционную процедуру: выясняется, что он просто с самого начала и шантажирует роспуском и говорит, предлагая одну и ту же кандидатуру: а я вас распущу. И это немножко другое понимание конституции. Это вот те сдвиги. Которые меняют содержание конституции, даже не меняя ее текст.

А.Нарышкин― Сделаем сейчас небольшой перерыв. Сегодня у нас в гостях Кирилл Рогов и это его особое мнение. Оставайтесь с нами.

РЕКЛАМА

А.Нарышкин― Эфир «Эха Москвы» продолжается, это программа «особое мнение», в гостях у нас сегодня политолог Кирилл Рогов. Про новую конституцию продолжаем с вами разговаривать.

К.Рогов― Да. И путем целого ряда таких реинтерпретаций в реальной практике наш политический режим стал вполне авторитарным, несмотря на демократическую конституцию. И многие люди говорят: ну и что, конституция ничему не помогает, а теперь просто будет внесен в конституцию тот порядок, который есть.

А.Нарышкин― Это то, о чем Сурков говорит - гипер-президентство.

К.Рогов― Да, но про гипер-президентсво мы еще скажем, что я хочу сказать - вот у вас есть конституция и есть некоторый спектр ее возможных интерпретаций. Мы на этом спектре сдвинулись в какую-то авторитарную сферу, в одну грань. А теперь то, что у нас получилось, мы записываем в конституцию. Но когда мы это запишем в конституцию, у нас возникнет новый спектр интерпретаций. И куда мы в нем будем двигаться?

К.Рогов: У нас итак авторитарное государство. А после 22 апреля оно будет ещё более авторитарным

― В другую сторону, наверное?

К.Рогов― В ту же сторону, только еще дальше. Вы получите на самом деле новый набор возможностей для бюрократической президентской вертикали, в которой итак меньше стало работающих противовесов, и у нее возникнет новый спектр для реальных практик. И эти практики станут более авторитарными.

Поэтому не думайте, что когда вы тот порядок, который де-факто сложился при старой конституции, запишите в новую конституцию, то вы получите то же самое. Вы получите нечто новое, потому что возможности интерпретаций, возможности сосредоточения полномочий вертикального управления, они еще увеличатся.

А.Нарышкин― Так у нас будет авторитарное государство, и жить нам будет хуже? Таков подытог?

К.Рогов― На самом деле у нас итак авторитарное государство. Оно будет более авторитарным, и оно будет более институцианализировано авторитарным. То, что мы сейчас получим, это будет такой абрис не совсем законченный, но абрис новой формы правления, которую можно назвать абсолютистским презедентализмом. Или, например, Елена Лукьянова предлагает называть это выборной дуалистической монархией с институтом престолонаследия.

А.Нарышкин― Как раз сегодня она в эфире она об этом говорила.

К.Рогов― Да. И это будет записано в конституции. Это такое известное – дело в том, что в начале 90-х годов в постсоветских странах конституции были похожи, по крайней мере. В распределении полномочий между ветвями власти. И часть из этих конституций, центрально азиатские, азербайджанская, они двигались в сторону такой специфической системы власти, которая описывается в конституции – такого цезаризма, авторитарного президентализма, ничем не уравновешенного. И мы следуем этому туркменскому пути.

И то, что это было де-факто, а теперь это будет записано, это изменит ситуацию. Потому что откроет перед властями, перед бюрократией, перед президентской вертикалью возможности новых интерпретаций, новых авторитарных решений в управлении.

А.Нарышкин― А это страшно?

К.Рогов― Кому как.

А.Нарышкин― Вам лично?

К.Рогов― Скорее противно. Но исторически – ну да, это неприятно. Вот еще 10 лет назад вы смотрели на Белоруссию, говорили: ой, какая там гадость, а у нас вроде бы еще ничего. Вот вы теперь будете в Белоруссии. Смотрели на Туркмению, говорили: ой, какая там гадость, - теперь через три года вы будете в Туркмении и будете смотреть, уж не знаю, куда.

А.Нарышкин― На Северную Корею.

К.Рогов― Ну да, на Северную Корею. Все меньше мест, куда можно смотреть.

А.Нарышкин― Грустная история. Про интервью Путина. ТАСС публикует цикл маленьких интервью, и новая серия была посвящена протестам и резонансным делам. Я обратил внимание на то, что вы с Путиным мыслите примерно в одном направлении. Он сегодня сказал, говоря про оппозицию: «ругать власть для того, чтобы убедить избирателя, что это именно те люди, которые нужны, недостаточно. Нужно обязательно предъявить позитивную программу».

Вы на той неделе писали для своей аудитории в Фейсбуке, что у тех, кто, например, высказывается по резонансным делам, коллективные письма пишет, и так далее - у них ограниченные цели. Ваша цитата: «Встает тема координации второго порядка - предложите расширенным группам стратегию борьбы за ограниченные цели, которую бы поддерживали и достигли мобилизации». То есть Путин говорит, что программы нет, и вы говорите, что программы нет, есть только маленькие цели.

К.Рогов― Ну нет, конечно.

А.Нарышкин― Это не обвинение.

К.Рогов― Ничего, я не боюсь. Конечно, мы говорим про разное. Он говорит обычную мантру.

А.Нарышкин― Ну да, не самая свежая идея.

К.Рогов― Мантру диктаторов, что вот, дескать, у оппозиции нет никакой программы, а только они против всех, - так говорят все, кто сидит наверху и не хочет, чтобы его критиковали.

А.Нарышкин― Но ее ведь и правда нет, этой программы

К.Рогов― Почему? Ничего подобного.

А.Нарышкин― У кого? Покажите мне этого человека, назовите его фамилию.

К.Рогов― А когда Навальный двигался в президенты, он написал программу и предъявлял ее. Вы ее не читали, но это ваши проблемы.

К.Рогов: Сурков такой пиарщик из 90-х годов занесенный на ниву строительства авторитаризма

― А много ли Навальный сейчас говорит об этой программе?

К.Рогов― Подождите, что вы перескакиваете? Вы спросили, у кого есть программа, я вам сказал – у Навального тогда была программа. И программу оппозиции можно написать за полдня. Потому что некоторые базовые принципы вполне понятны. Другое дело, что ее нужно писать только тогда, когда у тебя есть какая-то перспектива мобилизации вокруг чего-то и выступления. В общем, не ведитесь на Путинские слова.

А.Нарышкин― Хорошо, Путин – диктатор, а ваш подход о чем?

К.Рогов― Я писал немножко о другом. Это был момент, когда была моибилизация писем в поддержку «Сети»(*) - не в поддержку, а против того, как дело «Сети»(*) разворачивалось, как были получены доказательства для несправедливого приговора. И все люди, которые подписывают письма, они надеются, что вот, может быть, мы подпишем эти письма, и что-то произойдёт.

А потом происходит у нас периодически - так было с митингами - люди думают: мы сейчас все выйдем и скажем, что мы против. Люди выходят, а ничего не происходит.

А.Нарышкин― А власти пофигу.

К.Рогов― И люди чувствуют себя такими оплеванными, у них падает ужасно настроение, они расходятся такие мокрые.

А.Нарышкин― Так разошлись после 2011-2012 годов.

К.Рогов― И после августа 2019 года так же. И это повторяющаяся ситуация она понятна - политологи эти взаимоотношения власти и оппозиции описывают в политологических моделях с помощью теории игр. И там все это вполне раскладывается. Все понятно, как и кто себя ведет, почему и какие исходы из этого будут.

И действительно, когда люди приходят и вдруг требуют чего-то, а ничего не происходит, они теряют нить, теряют эмоцию, теряют мобилизацию. Бывает такое с оппозицией. И известно также, что координация второго порядка – это должна быть какая-то лидирующая сила, которая придумывает для этих людей, которые собрались во имя какой-то цели, последовательности шагов. Вот мы сейчас выходим. Или выходим каждое воскресенье, или в следующий раз расклеиваем листовки – и мы добиваемся, чтобы отпустили такого-то. А потом мы будем добиваться того-то. То есть придумывается такая более длительная стратегия.

А.Нарышкин― Кампания.

К.Рогов― Кампания, которая выстраивается. Российские протесты 2011-2012 года это один из эффектов на самом деле не лидерских сетевых протестов. Это обычно протесты, которые организуются очень стихийным образом, через сетевые структуры и у них почти нет лидеров. И в этом их проблема оказывается на следующем этапе, когда некому придумать им кампанию.

А.Нарышкин― То есть, когда играть нужно в долгую.

К.Рогов― Да. Сети(*) помогают людям собраться для протеста.

А.Нарышкин― Разово.

К.Рогов― Но при этом они лидерскую функцию понижают, она им не нужна. Но выясняется, что нет того, кто придумает людям последовательность шагов.

А.Нарышкин― Подождите. Получается, что потенциальные лидеры боятся на себя ответственность брать за дальнейшую координацию, или общество, которое могло бы вытолкнуть нового лидера, оно этого не хочет делать?

К.Рогов― Мне трудно сказать могу только сказать, что при обычной ситуации у вас, чтобы произошла мобилизация, должны быть сильные лидеры, за которыми все идут – это обычная модель мобилизации. Мы сейчас живем в другой структуре информационно-социальной, где сети(*) помогают людям быстрее сорганизоваться. Но – на что я обращаю внимание – у этого есть негатив: они сорганизовались почти без лидерства, и на следующем этапе у них нет лидера, который мог бы предложить общую стратегию следующего порядка. И это интересный феномен вот этих новых протестов, сетевых протестов без лидерства.

А.Нарышкин― Люди, которые участвуют в этих сетевых протестах, они, по-вашему, готовы дальше участвовать?

К.Рогов― Думаю, да. Но слово «готов», «не готов» здесь можно понимать в разных смыслах. Поскольку они этого не делают – значит, не готовы, но потенциал готовности у них есть. Это же всегда так устроено. Вот смотрите: что-то произошло, люди начинают переписываться в сетях, возмущаться. Ну, повозмущались и ничего не произошло. А в другой раз они начинают возмущаться, и кто-то говорит: а давайте организуем то-то. И люди начинают это делать и организовывают.

Вот эта развилка: возмущение – ничего не произошло, встал. Упал, ушел. Или кто-то предложил что-то, и оно начало расти. Это разные ситуации. Так и развиваются политические процессы, из этих маленьких развилок.

А.Нарышкин― Если говорить про разные масти оппозиции, вы согласитесь, что единственное, что сейчас несистемную оппозицию объединяет, это фигура Бориса Немцова? Вот в субботу будет марш.

К.Рогов― Да, марш это очень важно, очень важное событие. И уже за последнее время все это говорили, и это стало всем более или менее ясно, что от численности, от того, сколько людей вышло на улицу, зависит очень многое. И это немедленно сказывается на тренде. У этого есть обоснование рациональное, почему это так. Это связано не с тем, что вот мы выйдем 50-60 тысяч и власти сразу испугаются, - нет, конечно, не испугаются, они не пойдут на значимые для них уступки, но они решат, что надо немножко переждать сделать паузу.

Как мы видели, эта игра еще заключается в необоснованных, вернее, в масштабе репрессий и в реакции на них общества. У авторитарной власти всегда есть возможность применить репрессии, но для нее важно, чтобы общество эти репрессии хоть немножко принимало как законные. Ему нельзя создавать ситуацию, когда все общество ощущает репрессию как незаконную и это оказывает на него мобилизующее действие.

А.Нарышкин― Вы хотите сказать, что если много выйдет людей в субботу, то можно ждать каких-то помилований?

К.Рогов― Вряд ли. Не будет ничего демонстративного. Мы просто увидим несколько смещающийся где-то контур давления.

А.Нарышкин― «Много» - это сколько человек, по-вашему?

К.Рогов― Если будет 300 тысяч.

А.Нарышкин: О―?! Сделаем тут перерыв. Вы фантазер, конечно.

К.Рогов― А будет 30 тысяч – будет легкий бриз, - кого-то должны были посадить на 8 лет, а посадят на два.

А.Нарышкин― Сделаем сейчас перерыв. У нас сегодня в гостях Кирилл Рогов.

НОВОСТИ

А.Нарышкин― Продолжаем эфир «Эха Москвы». Кирилл Рогов у нас в гостях. Вам вопрос от слушателя: «Сурков сказал, что украинцев нет, а есть умопомрачение под названием украинство, - фашист ли Сурков?»

К.Рогов― Я вообще не люблю…

А.Нарышкин― Ярлыки?

К.Рогов― Нет.

К.Рогов: Мы увидим, что юридически путь к новому сроку для Путина открыт – при этом он сам про это ничего не говорит

― Суркова?

К.Рогов― Тоже неточно. Я не люблю обсуждать Суркова, потому что это довольно скучное занятие, но оно популярное.

А.Нарышкин― «Специфическое расстройство ума под названием Украина» - сказал он.

К.Рогов― Я это не хочу даже обсуждать ну как – Сурков такой пиарщик из 90-х годов занесенный на ниву строительства авторитаризма. Он его строил, потом то, что было построено, он в этом оказался уже не нужен. Он попытался из этого вылезти, как мы помним, и сыграть какую-то интеллектуально-просвещенную партию при Медведеве. Его за это ткнули лицом во что-то и заставили заниматься Украиной.

А.Нарышкин― А почему вы говорите, что его заставили? Я так понял, из слов самого Суркова, что для него это был такой вызов и челендж.

К.Рогов― Я не читаю Суркова, чтобы не возникало необходимости отвечать на его слова. Он говорит, что для него это был вызов и челендж – я за него рад. Но надо сказать, что еще с середины 2000-х годов в президентской администрации сложилась такая концепция, что с Украиной надо действовать так: надо украинскую элиту просто купить, с ней работать и постепенно ее обратить в свою веру.

Эта концепция терпела постоянный крах – она потерпела крах в середине 2000-х, потерпела крах с Януковичем, совершеннейший крах. /Эту концепцию, насколько я помню, тоже продвигал Сурков, - что это как бы такая продажная и несформировавшаяся государственная элита, которую как не фига делать, можно купить.

Потом возникла другая концепция – что если кинуть клич о воссоединении с Россией, то восток возьмет и весь отсоединится, и мы будем в шоколаде, потому что тогда у Путина будут ключи, чтобы предотвратить полный распад Украины и Запад ему будет кланяться, чтобы этого не произошло, и забудет про Крым. Это тоже была сурковская идея, кажется. И она тоже потерпела полный крах.

В результате их идей и их краха мы имели довольно большую войну на востоке Украины, в которую была втянута России, в которой она активно участвовала, в частности, ее воинские подразделения в ней участвовали. И намертво рассорились со страной, которая является ближайшим этнокультурным соседом и братом России.

Вот эти результаты деятельности Суркова. Это не только его деятельность, но он активно во всем этом участвовал. И его интеллект продвигал все эти концепции, которые оказались абсолютно несостоятельными. Вот это для меня важно, этот результат. А то, что он написал в интервью, не очень.

А.Нарышкин― Про обнуление сроков Сурков тоже говорит. Путин сказал, что это частная инициатива россиянина, пусть и очень уважаемого. А как надо относиться к тому, что сроки могут действительно обнулить?

К.Рогов― Да, это на самом деле одна из версий. У нас есть две реальности, мы не должны их путать и не должны терять другую. У нас есть действительно процесс изменения конституции, в котором ничего не говорится о сроках и о проблеме 2024 года, но в котором строится цезаристская конституция, президентский абсолютизм. Такая модель власти, в которой президент руководит всем: судебной властью, такой властью, все ничто перед этим самым президентом.

Это действительно особенная модель власти – она будет записана в конституции, в ее 3 и 8 главах, потому что в 1 и 2 останется другая модель. Так вот этот процесс есть. А кто будет этим Цезарем, кто будет этим абсолютистским президентом, мы еще не знаем.

И действительно, у нас возникает вопрос, кто им будет, потому что только один человек может им быть – ну, не Шойгу же, в конце концов. И возникает вопрос, как это будет сделано. И один из сценариев, о котором на «Эхе» говорил, в частности, Михаил Касьянов, и не только он. Но я хотел бы в этом сценарии отметить трюки этого сценария.

Сценарий состоит в том, что когда, например, 23 апреля мы окажемся с некоторой новой конституции и после этого какой-то орган власти, - дума, или кто-то, может инициировать вопрос к Конституционному суду: а вообще та должность президентская, которая теперь в конституции, она соответствует той должности, которая была раньше? Спросят не так, потому что так спросить КС нельзя, но на самом деле в 98-м году, когда такой запрос был, когда был запрос по поводу Ельцина, считается ли его предыдущий срок, то тогда КС сделал отказное определение, - так как Ельцин сам отказался от следующего срока, то КС сделал отказное определение, в котором сказал, что в принципе считается, но он по существу не рассматривал этот момент.

А рассмотрение этого момента по существу будет означать сравнение полномочий двух президентских концепций, прошлой и нынешней, и ответ на вопрос, то же ли это самое президентство. И с высокой долей вероятности я предполагаю, что если вдруг дойдет до этого, то КС ответит, что новое президентство не равно предыдущему – по полномочиям не равно. И все.

Путин скажет, что это его не касается, что он придерживается той же точки зрения, что и раньше – что нельзя, чтобы лидера выносили из Кремля вперед ногами, как в советское время. И вообще его не интересует проблема сроков. И мы с вами окажемся в подвешенной ситуации. Мы увидим, что юридически путь к новому сроку для Путина открыт – при этом он сам про это ничего не говорит.

А.Нарышкин― И это будет воля народа?

К.Рогов― И мы увидим - такие у нас будут три года, чтобы элиты подготовились к неизбежному. То есть, вы видите Путина, который там сидит, и у которого уже нет 2024 года, как непреложной границы - Путин вам ничего не говорит. Дальше продолжается та же игра: может быть преемник, может быть Белоруссия, а может быть, сам останусь. И так два-три года с этой неопределённостью вы движетесь в 2024 год. Это очень подлый, но очень эффективный инструмент.

К.Рогов: Для Кремля и для Путина- Белоруссия это стратегический вопрос

― Подлый для кого сценарий? Для элит?

К.Рогов― Подлый и для элит и для населения. Например, сейчас Навальный сидит и думает: вот сейчас я про конституцию промолчу, потому что это все ерунда, которая интересует только интеллектуалов. А вот когда Путин скажет, что он остается, тогда я мобилизую людей.

И действительно, по настроениям, о которых я начал говорить, мы видим, что если бы Путин сейчас сказал, что он пойдет еще на один срок, или что отменяются ограничения по срокам, то это могло бы быть таким предметом довольно широкой антипутинской мобилизации. Потому что есть усталость и она может где-то. В каком-то месте конденсироваться.

Но этот сценарий как раз предполагает, что это будет очень растянутый процесс, где у вас не будет точки консолидации. У вас три года пройдет.

А.Нарышкин― Все замерли в ожидании.

К.Рогов― На три года.

А.Нарышкин― И что делать, непонятно.

К.Рогов― И что делать, непонятно. То ли Белоруссия, то ли преемника искать, то ли он сам пойдет. И так все эти три года вы будете это обсуждать с нами каждый понедельник и вторник.

А.Нарышкин― Почему вы про Белоруссию вспоминаете? Разве не закрыта эта история?

К.Рогов― Конечно, не закрыта.

А.Нарышкин― Как будто бы помирились уже, компенсации обещали.

К.Рогов― Ну да. Думаю, что не закрыта. Я думаю, что для Кремля и для Путина - повторю то, что уже говорил, - Белоруссия это стратегический вопрос. И он заключается в том, что у России нет никаких союзников, и есть одна территория, над которой он как-то еще доминирует. И эта территория с точки зрения кремлевских геополитиков буфер между нами и Западом. И они не верят Лукашенко и считают, что Белоруссию любыми средствами надо привязать к России так, чтобы она не могла никуда деться.

И эта стратегическая программа мобилизующая и организующая. И поэтому я думаю, что эта тема будет продолжаться, Тем более, что и тема объединения в принципе не закрыта – ну, сейчас не очень получилось, но еще посмотрим, еще не вечер, все может произойти.

Более того, - сейчас Путин получает как бы новую переговорную позицию в разговоре с Лукашенко. Раньше Лукашенко думал, что Путину 2024 год никак не перепрыгнуть без него, а теперь Путин ему показывает, что он и без Лукашенко перепрыгивает 2024 год, и теперь он будет говорить уже с этих позиций. Думаю, что это далеко еще не конец истории.

А.Нарышкин― На «Медузу» набросились в выходные из-за расследования по делу «Сети»(*), организации, признанной террористической. Вы проделали, судя по вашим публикациям, путь от полного неприятия этого текста, вы даже ругали авторов – до принятия этого текста. Вы сделали более глубокий вывод относительно всего этого.

К.Рогов― Никакого принятия этого текста у меня нет, я как ругал его, так и ругаю. Это некоторый журналистский позор – так нельзя было делать и авторы, редакторы и Тимченко прекрасно понимают, что они сделали, и что это позорище.

А.Нарышкин― Что в сухом остатке?

К.Рогов― Сухой остаток – что мы можем сделать. Мы должны прочесть этот текст наоборот. Мы должны увидеть не то, что люди, за которых мы заступались, их прессуют и применяют к ним пытки, а выясняется, что они нехорошие люди. И мы расстроились и разочаровались во всем этом.

К.Рогов: Мутная ментовская история про наркотики она и есть начальная точка фабрикации дела «Сети»(*)

Мы должны наоборот, увидеть, что та история, которая там рассказала – это мутная ментовская история про наркотики. Вообще очень важно для понимания социальной реальности сегодня в России - мутная ментовская история про наркотики она и есть начальная точка фабрикации дела «Сети»(*). И что вообще наркотики и политика у нас сейчас перемешались очень тесно, и они составляют такой клубок, который мы видим уже в нескольких эпизодах, как он разворачивается и как по нему бьют.

И это очень серьезная ситуация. Потому что как наркотики, так и тесная связь правоохранителей со структурами распространения и за контролем распространителей - это такой массовый огромный бич социальной реальности в России. И это все очень перемешано.

У нас и законодательство и правоприменение по наркотикам такое, что оно дает возможность правоохранителям на местах и где угодно контролировать сеть распространения наркотиков. Потому что если ты можешь любому подкинуть и любого посадить – ты можешь это контролировать. Ты можешь извлекать из этого политическую выгоду, экономическую выгоду. Это такой симбиоз. И он еще перекидывается на политику. Это одна очень важная история, которую нам надо будет очень долго раскручивать.

А.Нарышкин― Политолог Кирилл Рогов был сегодня гостем «Особого мнения». Спасибо.

(*)―группировка (организация) запрещена на территории РФ