Уже больше 100 лет документ об отречении, подписанный императором Николаем II, вызывает острые дискуссии. Одни считают, что манифест не имеет и никогда не имел юридической силы, другие полагают, что этот документ и вовсе фальшивка.
Еще в 1921 году в белоэмигрантской среде стала набирать популярность версия, согласно которой знаменитый Манифест об отречении Николая II, в котором он передавал верховную власть великому князю Михаилу Александровичу, признавался юридически неправомочным. Один из руководителей «Союза русского народа», В. П. Соколов-Баранский в своем выступлении в немецком городе Бад-Рейхенгалль заявил, что отказ царя от трона был осуществлен под давлением, а поэтому он незаконен.
В советское время тема отречения Николая II считалась запретной, лишь после краха СССР исследователи приступили к ее всестороннему и беспристрастному изучению. Историки стали подвергать скрупулёзному анализу документы, связанные с темой отречения, в том числе и сам манифест. В настоящий момент этот документ под названием «Акт об отречении» хранится в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ), с его фотокопией можно ознакомиться на сайте ГАРФа.
Впервые «Манифест об отречении» увидел свет в российской прессе 4 марта 1917 года, но сам подлинник долгое время считался утерянным. Его удалось обнаружить лишь в 1929 году. Изучение документа было поручено комиссии во главе с известным историком, пушкинистом Павлом Щеголевым. Вердикт специалистов был таков: «Отречение» является оригинальным документом. Однако некоторые современные российские историки скептически настроены относительно выводов той комиссии.
Главный научный сотрудник Института российской истории РАН Владимир Лавров уверен, что Щеголев уже дискредитировал себя, когда был замечен за фабрикацией дневников Анны Вырубовой и Григория Распутина. По мнению Лаврова, очень странно, что Щеголев не придал значения тому, что манифест – машинописный текст, напечатанный на простом листе бумаги, а не написанный от руки на императорском бланке. Кроме того, подозрительно, что подпись в документе сделана карандашом, а не чернилами. Соблюсти эти условия в царском поезде 2 марта 1917 года не составляло труда, полагает историк.
Впрочем, не все эксперты согласны с мнением, что карандашная подпись автоматически делает столь важный документ недействительным. Кандидат исторических наук Глеб Елисеев отмечает, что государь уже ставил подписи карандашом на важных исторических документах, например, телеграммах в Ставку. Со слов Елисеева, официальный документ может сделать недействительным не подпись, а его неправильное оформление. Манифест об отречении должен был быть заверен Императорской печатью, утвержден Правительствующим Сенатом, одобрен Государственным Советом и Государственной Думой. А этого, как мы знаем, не было. Следует добавить, что «Основные законы Российской империи» от 1906 года в принципе юридически никак не оговаривали процедуру отречения государя от престола.
Тем не менее подпись Николая все же вызывает вопросы. И не только его. В этом же документе стоит росчерк министра Императорского Двора, графа Владимира Фредерикса, который заверял подпись царя. Он также выполнен карандашом. Историки обратили внимание, что обе подписи очень схожи с другими подписями, сделанными этими же лицами ранее. Для почерковедов существует непреложный факт: у человека не бывает двух идентичных подписей. Если такое случается, значит одна из них поддельная.
В 2006 году исследователь Андрей Разумов провел экспертизу и установил, что подпись царя в манифесте об отречении абсолютно совпадает с его же подписью по армии и флоту от 1915 года. Разумов пришел к выводу, что подпись в манифесте была выведена искусственно по специальной технологии с использованием стекла. Тоже самое касается и подписи Фредерикса. Последний к слову был допрошен членами следственной комиссии Временного правительства и признался, что в момент отречения его не было в царском поезде.
Большие сомнения возникают не только относительно достоверности подписей, но и подлинности самого документа. Некоторые исследователи считают, что должен был существовать еще один, настоящий манифест, от которого по каким-то причинам решили избавиться. Возможно в нем содержалась фраза, которой государь направлял бы процесс отречении в законное русло. Очевидно, что подлинник могли уничтожить те лица, которые и вынудили императора отречься от престола.
Существует факт, свидетельствующий в пользу фальсификации Акта об отречении. Историки часто обращают внимание на последний Приказ императора от 8 марта 1917 года к армии, который в свою очередь начальник Штаба генерал Алексеев включил в свой Приказ. В нем сложивший с себя царские полномочия Николай обращается к «горячо любимым войскам» и призывает солдат «повиноваться Временному правительству». Однако в оригинале документа, который хранится в Госархиве РФ, этих слов нет.
Это дает историкам повод предположить, что и в подлинном манифесте, подписанном Николаем, были совершенно другие слова. Известный сегодня манифест может считаться недействительным еще по одной причине. Он должен был вступить в силу только после публикации в правительственных изданиях, тогда как в действительности он был напечатан в «Известиях ЦИК Советов рабочих депутатов». Существовал ли еще один документ с другим текстом мы, наверное, никогда не узнаем.
Исходя из свидетельских показаний, документ об отречении напечатал сам Николай. Депутат Государственной Думы Василий Шульгин, находившийся в тот момент в царском поезде, рассказывал, что императору были предложены наброски отречения. Перед тем, как приступить к составлению манифеста царь встал и произнес: «Я принял решение отречься от престола», затем взял набросок и вышел.
Текст отречения, по словам Шульгина, был напечатан на трех «четвертушках», каждая из которых соответствовала телеграфному бланку, использовавшемуся в Ставке. Окончательный вариант сильно отличался от набросков, предложенных государю. «К тексту отречения нечего было прибавить», – отмечал Шульгин. Упоминавшийся выше Андрей Разумов обращает внимание на то, что известный сегодня текст отречения во многом идентичен телеграмме генерала Алексеева, посланной во Псков на имя Николая II 1 марта 1917 года. У исследователя возникают серьезные сомнения, что мы имеем дело с документом, составленным самим Николаем II.
Генерал от инфантерии Юрий Данилов в своей книге «Мои воспоминания об Императоре Николае II и Великом Князе Михаиле Александровиче» пишет, что проект Манифеста об отречении был заранее составлен приближенными государю лицами на тот случай, если царь откажется от престола в пользу своего сына Алексея. Авторами документа Данилов называет Директора Дипломатической Канцелярии при Верховном Главнокомандующем, Николая Базили, генерал-лейтенанта Александра Лукомского, которые действовали по общим указаниям генерала Михаила Алексеева.
Сторонники гипотезы о подложном манифесте рисуют следующую картину. Документ, подписанный, а возможно и напечатанный царем, был составлен из нескольких телеграфных бланков. Один из фрагментов, скорее всего, среднюю часть, заговорщики заменили, так как их по каким-то причинам не устраивали строки, написанные Николаем. Подписи Николая II и графа Фредерикса, стоящие внизу страницы, не оригинальные – они скопированы с какого-то иного документа.
Историк Петр Мультатули в числе главных заговорщиков называет генералов Алексеева и Рузского. Первый, с его слов, выманил царя из Петрограда в Ставку, второй взял под контроль царский поезд и никого не пускал к императору без своего разрешения. Историк полагает, что после опубликования Манифеста об отречении императора уже официально посадили под арест, где он в итоге пробыл вместе с семьей до самой своей гибели. По мнению Мультатули, заговорщики опасались, что император, окажись он на свободе, моментально опровергнет свое отречение.
Правда, существуют дневниковые записи Николая II, в которых он подтверждает факт своего отречения. Мультатули считает, что уже в советское время в дневники последнего императора могли быть внесены изменения. Историк ссылается на слова Вырубовой, которая в своих воспоминаниях передавала фразу царя, сказанную им сразу после воссоединения с семьей: «Эти события в Пскове меня так потрясли, что я все эти дни не мог вести свой дневник».
