Военные правила члены казачьих сообществ соблюдали и в мирное время. Законы станиц выполнялись неукоснительно, а нарушителей порой ждала страшная кара за малейший проступок.
Как писал И. Тимощенков в «Общественном быте и народных обычаях Казанской станицы», вплоть до конца XIX века донские казаки прибегали к самосуду. Совершать его вынуждала несправедливость мировых судей, которые по недостатку улик или из-за подкупа закрывали дела о краже скотины, коней и другого имущества. Другая причина самосуда – чрезмерное количество конокрадства и воровства, которыми в донских станицах промышляли целые артели, обычно иногородних. Реже кражами промышляли чужаки, вошедшие в казачьи семьи в качестве нового родственника, например, зятя. Им в операции по умыканию коня помогали члены семьи – жены, отцы, сватья. От безденежья и голода пойти на сговор с конокрадом могли и бедные казаки, которые за определенную сумму или хлеб разрабатывали план – подсказывали лучшее время, планировку дома, как открыть запертые ворота и пр.
Если вора-одиночку за разовую кражу коня жестоко избивали кулаками, палками и кнутами, то профессиональных воров и конокрадов били так, чтобы изувечить. Нередко их забивали насмерть, выкалывали глаза или бросали в воду с камнем на шее. Такая жестокость считалась оправданной, ведь без лошади невозможно было нести казачью службу. Лишившись строевого коня, казак был вынужден продавать корову, оставляя семью без средств к существованию. На самосуд власти не реагировали. Так, казаки хутора Арнже-Новского утопили казака из соседней станицы за разбой. И хотя при вскрытии патологоанатом обнаружил перебитые ребра и пробитую голову, в полицейском отчете жертву самосуда посчитали «обычным утопленником».
В казачьей среде бытовала практика окончательно улаживать бытовые конфликты угощением – обычно водкой. Виновный был обязан угощать не только потерпевшего, но и зачастую весь сход. При этом продолжительность попойки устанавливалась по степени вины. Для многих это наказание было весьма серьезным. Приходилось продавать или закладывать имущество, чтобы исполнить «напой». Продажа собственных вещей на угощение потерпевшего называлась «обдиранием». Если виновный не желал быть «ободранным», община сама конфисковывала его вещи и продавала с аукциона.
Применялось «обдирание» и в отношении тех казаков, которые не явились на общественные работы без уважительной причины. Мера действовала также в отношении должников. Не дождавшийся возврата денег, мог «ободрать» должника: сорвать с него шапку, взять вещи из сундука или другое понравившееся имущество. Так, в станице Качалинской одного казака приговорили к выплате сотни рублей. Он не спешил отдавать деньги. Тогда казаки пришли в его дом и забрали в счет долга забор и ворота.
К серьезному денежному штрафу приговаривали того, кто нарушил личные неимущественные права казака. Так, в Мигулинской станице в 1860 году казак Земляков вытребовал с соседа компенсацию за моральный вред. Тот прилюдно и неоднократно провоцировал ссоры и оклеветал Землякова – якобы он завел шашни с чужой женой. Обидчика приговорили к выплате компенсации оскорбленному. Размер штрафа определялся с учетом степени нанесенной обиды, но с оглядкой на официальные тарифы. Если сход видел, что виновный – человек состоятельный, размер официального штрафа многократно увеличивали.
Если взимать штраф было по-житейски неразумно, его заменяли розгами. Например, в станице Акишевской казак Мишарев попросил наказать свою жену Анисью за леность, уклонение от супружеских обязанностей, праздную жизнь и частые отлучки из дома. Анисье вынесли предупреждение, а когда оно не подействовало, наказали 25 ударами розгами.
Интересно, что штраф взимался и с того, кто расторгал помолвку после рукобития. Размер неустойки определялся во время рукобития. Отцы жениха и невесты клали руки на хлеба и решали, сколько каждый заплатит в случае, если свадьба расстроится.
Одним из морально тяжких наказаний было публичное посрамление. Мелким воришкам связывали руки и вешали украденное на шею. Прелюбодеев связывали рука к руке. В станице Пятиизбянской прелюбодеев не просто связывали: мужчине спускали порты, а женщине задирали юбку – в таком виде и водили по хутору. И не важно – была ли на улице жара или лютая зима.
Виновных водили по улицам, чтобы каждый мог осудить их поступок, при этом секли кнутом и громко били в ведра или кадушки, чтобы привлечь внимание станичников. По данным М. Харузина, и в XIX веке сохранялись архаичные способы публичного посрамления прелюбодеев – обмазать хату дёгтем, сорвать с головы распутницы платок, выбить стекла в хате, отрезать коню или волу хвост, вытрясти весь пух из перины на улице.
Проучить воришку старались так, чтобы навсегда отвадить его от привычки брать чужое. И. Тимошенков приводит случай, когда укравшего женскую юбку казака заставили надеть «добычу», а затем в таком виде водили его по улицам с барабанным боем. В Нижне-Курмоярской станице казака, укравшего шкуру вола, заставили ходить в ней по улицам под палящим солнцем, при этом каждый станичник отводил душу – хотя бы разок да бил воришку палкой.
К общественным работам приговаривали редко, ведь при них потерпевшему было сложно получить компенсацию. Мера носила скорее поучительный характер, поэтому нередко применялась к малолетним. И это несмотря на то, что наказывать общественными работами несовершеннолетних официальная власть запрещала. Известен случай, когда 12-летнего мальчишку приговорили к общественным работам за поедание чужих яблок. В качестве искупления он был обязан принести от колодца до общественного сада 600 ведер воды и старательно полить деревья.
Мерами воздействия за «строптивость нрава» и непослушание было посажение на хлеб и воду, сидение в станичной избе (специальный дом для преступников), церковное покаяние.
Высшей мерой наказания в казачьих станицах на Дону считалась высылка. Не только по официальному законодательству самых отпетых преступников ссылали в Сибирь. Сами казаки прибегали к этой мере, чтобы оградить себя и своё имущество от «людей вредных». В 7 статье Положения об общественном управлении в казачьих войсках прямо говорилось о возможности «удалять» из казачества «вредных и порочных лиц». Поначалу изгнанием злоупотребляли – высылали чуть ли не каждого второго провинившегося. Затем преступнику начали давать второй шанс – наказывали вышеперечисленными способами, а если не исправится – принимали решение об изгнании, но обязательно в присутствии участкового.
Об одном таком случае в 1876 году писали «Донские ведомости» в статье «Меры против воров». «Дурного и негодного» казака Афанасия Ушакова на общем сходе изгнали из Вешенской станицы за то, что он на протяжении многих лет «был склонен к чужой собственности», грубил и имел «несклончивый характер», многих станичников «чувствительно обижал», вел жизнь «праздную, развратную и неудовлетворительную», поддерживал знакомства с «сомнительными людьми».
