Сын лекаря Фёдор Михайлович Достоевский с детства был знаком с медициной, к услугам которой ему пришлось прибегать на протяжении большей части своей жизни. Писателя преследовали болезни разного рода, но одна из них, нанося урон физическому здоровью, позволила ему создать свой уникальный стиль письма.
Эпилепсия Достоевского, носила не генетический, а приобретённый характер. Биографы расходятся в определении времени, когда у писателя стали проявляться видимые признаки этого недуга.
Дочь Достоевского полагала, что первый припадок с обмороком у него случился в 19-летнем возрасте, когда пришло известие о смерти отца, а уже позднее произошло развитие болезни. Аналогичного мнения придерживался личный медик прозаика Яновский, считавший, что уже в юношеские годы его подопечный мог неожиданно потерять сознание на короткий срок.
Но брат литератора был уверен, что эпилепсия стала следствием стресса, испытанного им в 28-летнем возрасте, когда в декабре 1849 года его как участника оппозиционного «Кружка Петрашевского» приговорили к смертной казни и вывели на Семёновский плац для расстрела.
20 минут, проведённых в ожидании исполнения приговора, который в последнее мгновение был заменён ссылкой на каторгу, перевернули сознание будущего классика и оказали необратимые последствия на его психоневрологическое и физическое здоровье.
Поначалу Достоевский не придавал серьёзного значения болезни и шутливо называл её «кондрашкой с ветерком», но по мере учащения приступов, сопровождавшихся глубокими обмороками, конвульсиями по всему телу и потерей памяти, он стал относиться к ней серьёзно.
Этому в немалой степени способствовало немощное состояние после эпилептического припадка, когда в течение нескольких дней у него болели выворачивавшиеся при судорогах суставы и полученные при падении синяки.
В письме к Герасимовой он замечал: «Я выдержал три припадка моей падучей болезни, чего уже многие годы не бывало в такой силе и так часто. Но после припадков я по два, по три дня ни работать, ни писать, ни даже читать ничего не могу, потому что весь разбит, и физически, и духовно…».
В среднем в месяц у Достоевского случался один приступ, но иногда наступали обострения, и они повторялись несколько раз к ряду, подрывая его силы. Но, к счастью, они не приводили к деградации личности, поскольку имели истероэпилепсическую природу, с характерными для неё беспорядочными мышечными сокращениями и криками о помощи.
О том, что скоро будет удар, он догадывался по галлюцинациям красного цвета и нарастающему колокольному звону, что позволяет современным врачам сделать предположение, о том, что у него были поражены височная извилина и затылочная область.
Свою болезнь писатель ни от кого не скрывал, и второй супруге Анне Григорьевне сообщил о ней уже на первом свидании. Кроме того он во всех подробностях описывал одолевавшие его мучительные приступы, педантично фиксируя их даты и последствия.
Позднее эти заметки нашли место в издаваемом им ежемесячном журнале «Дневник писателя», а испытанные на себе болезненные ощущения в мощной эмоциональной форме перенесены на страницы произведений.
Почти в каждом его романе есть персонаж, страдающий эпилепсией, описывая недуг которого Достоевский, проявлял высший пилотаж в постижении больной души, выступая в качестве непревзойдённого психопатолога.
Анализируя свидетельства современников, дневники, произведения и факты биографии Достоевского сегодняшние психиатры склоняются к версии, что он принадлежит к числу гениальных шизофреников, страдавших раздвоением личности.
По мнению Райнхарда Лаута, богобоязненный в жизни писатель находил психологическую отдушину в литературе, где его персонажи совершали преступления и нарушали нравственные правила. Но просыпавшийся голос совести, в конечном счете, заставлял его не оправдывать, а осуждать идеи, которыми руководствовались его герои, преступая закон.
Ища подтверждения для обоснования своей догадки, врачи ссылаются на высокую работоспособность Достоевского, который мог без перерыва писать несколько дней и ночей, и звуковые галлюцинации, предварявшие приступ эпилепсии.
Другой напастью Достоевского был геморрой, мучавший его с молодых лет, и обострявшийся каждую весну. Однажды, не совладав с болью, он упомянул о нём в переписке с Врангелем: «А теперь вот уже месяц замучил меня геморрой. Вы об этой болезни, вероятно, не имеете и понятия, каковы могут быть её припадки. Вот уже третий год сряду она повадилась мучить меня два месяца в году – в феврале и в марте. И каково же! Пятнадцать дней должен был я пролежать на моём диване и пятнадцать дней не мог взять пера в руки».
Среди биографического наследия Достоевского есть медицинская справка, выписанная ему военным врачом Ризенкампфом, который на основе внешнего осмотра, обнаружил у круглолицего и полненького в ту пору пациента сухой кашель, опухоль подчелюстных и шейных желёз, а также плохое состояние крови.
К счастью, его пессимистический диагноз оказался ошибочным, но мнительный Достоевский оббегал ещё много врачей, чтобы развеять сомнения о своем тяжёлом состоянии.
Вполне возможно, что и в этом случае, отвлечься от дурных мыслей ему помогла игромания, прочно поймавшая писателя в свои сети. Будучи не в силах совладать с греховным азартом, он проигрывал в казино всё до последней копейки, попутно влезая в огромные долги.
Интересно, что в психиатрии игроманию неофициально называют «синдром Достоевского», который создал роман «Игрок», чтобы расплатиться по карточным векселям.
За 8 лет до кончины у Достоевского была диагностирована эмфизема, связанная с чрезмерным скоплением воздуха в лёгких.
Бронхиальная астма и постоянное неумеренное курение стали благодатной почвой для развития нового недуга, заставившего его лечиться в России сжатым воздухом и каждое лето совершать поездки на целебные источники немецкого курорта Эмс, поскольку петербуржский климат отрицательно сказывался на протекании заболевания.
Бросить курить или уменьшить потребление табака Достоевский наотрез отказался, и разорвавшаяся лёгочная артерия стала причиной его смерти на 59 году жизни.
