Представьте, что вы едете в автобусе. Денек выдался нелегкий, и настроение так себе. Внезапно вы чувствуете резкую боль: кто-то в тяжелом туристическом ботинке наступил вам на ногу. Рассердившись, вы сразу же смотрите в сторону того, кто это сделал, но не видите его выражения лица и не слышите, что он хочет сказать. Вы чувствуете себя неловко. Через некоторое время автобус останавливается, и к вам подходит водитель. Он уверяет вас, что человека, наступившего вам на ногу, быстро высадили из автобуса и не пустят обратно в течение года. Вот подход традиционной системы наказаний.
В ее основе лежит ретрибутивизм — идея о том, что правонарушители заслуживают наказания за преступления. Согласно этой системе, справедливость восторжествует, если преступник будет подвергнут соразмерным страданиям, которые, по сути, принимают форму исключения из общества. Тюрьма — это не просто место, где преступников изолируют для всеобщей безопасности, она символизирует заслуженное социальное отторжение. Справедливость через наказание практически не предполагает реального общения между правонарушителями и жертвами, которым приходится делегировать управление конфликтом третьим лицам (профессионалам, государственным учреждениям и т. д.). Как подчеркивал криминолог Нильс Кристи в работе 1977 года «Конфликты как собственность», у вовлеченных сторон «забирают» их конфликты и отдают в руки тех, кто непосредственно не вовлечен в них. Эта система основана на фундаментальной предпосылке, уходящей корнями в психологию и антропологию: люди по природе не способны разрешать споры без внешнего вмешательства, и это внешнее вмешательство должно быть карательным, чтобы соответствовать требованиям общества. Нарушитель должен заплатить за причиненный вред, и культура предполагает, что единственный способ достичь такой цели — это страдания. По сути, традиционное уголовное правосудие выражает человеческое стремление к возмездию. Это действительно институционализированная месть.
Вернемся в автобус. Но на этот раз представьте, что после того, как вам наступили на ногу, вы сразу же нашли виновника. Вы видите беспокойство и смущение на его лице, слышите слова сожаления и сочувствия: «Мне очень жаль. Я не нарочно. С вами все в порядке?» После этих слов вы немного расслабляетесь, напряжение, которое до этого буквально висело в воздухе, ослабевает. Может, вы даже понимающе улыбнетесь. Не нужно звать водителя. Ситуация разрешится, и никого не высадят из автобуса. Таков подход восстановительного правосудия (ВП).
Суть подхода имеет мало общего с классической системой наказаний, поскольку он направлен в первую очередь на устранение вреда, разрешение конфликтов и восстановление отношений. Восстановительное правосудие — это помощь, взаимное общение и эмпатия; оно сосредоточено на потребностях, а не на заслугах. В восстановительной парадигме нет места наказанию правонарушителей, поскольку сама идея преступления приобретает иной смысл: оно не является результатом свободного выбора злого разума для совершения злых действий. Скорее, это конфликт между людьми. В результате само правосудие понимается как реляционное и подразумевает восстановление социальных связей, залечивание социальных ран. Похоже, что это совершенно другая идея о человеческой природе: люди рассматриваются как в принципе способные к восстановлению отношений и желающие все исправить, а справедливость достигается тогда, когда они позволяют это сделать. Таким образом, в идее восстановительного правосудия в целом заложен более оптимистичный взгляд на природные склонности человека.
И все же «утопический» идеал справедливости без наказания кажется очень далеким от реального образа жизни и поведения людей. Мы настолько привыкли к идее наказания преступников, что его отсутствие кажется нам неестественным и неправильным. «Нельзя допустить, чтобы преступники уходили от наказания без соответствующих страданий! — считает эксперт в области уголовного правосудия Шэрон Леврант. — Помимо чистого альтруизма и доброжелательных чувств, почему граждане должны инвестировать в преступников или делать для них добро?» Эта «нелогичная» и идеалистическая природа восстановительного правосудия долгое время подпитывала скептическое отношение к ней. Но что, если мы все неправильно понимаем? Что, если человеческая психология больше соответствует восстановительному подходу к правосудию, чем карательному? Сделает ли это восстановительное правосудие этически более верным?
В западном мире идея восстановительного правосудия появилась в конце 1970-х годов, когда неадекватность традиционного уголовного правосудия стала очевидной. Стигматизация, переполненность тюрем и растущий уровень рецидивизма способствовали росту недоверия к традиционной исправительной системе. Наметилась тенденция к тому, что именно само тюремное заключение, дегуманизирующий аспект наказания, способствует росту преступности. Эта идея была четко выражена в теории, согласно которой традиционная система способствует социальной стигматизации правонарушителей. Причисление себя к «преступникам» повышает вероятность повторного совершения преступления. Другая теория, впоследствии подвергшаяся широкой критике, говорит о необходимости различать стигматизирующий стыд, присущий традиционной пенитенциарной системе, и реинтеграционный стыд, направленный на поощрение ответственности правонарушителей. Криминолог Джон Брейтуэйт, сторонник этого подхода, утверждал, что восстановительное правосудие должно сосредоточиться на конструктивном и реабилитирующем виде стыда. Существует также подход, подчеркивающий относительность социальных явлений, включая нарушения. Говард Зер, один из исследователей восстановительного правосудия, утверждает, что преступление — это, по сути, нарушение баланса, и что правосудие должно восстановить этот баланс, тем самым вернув гармонию в общество.
Это удивительные и потенциально революционные теории. Несмотря на то, что подход восстановительного правосудия сегодня признан во всем мире, ему удается выживать только благодаря старой карательной системе. ВП применяется только как часть традиционной системы, для ускорения судебных процессов или снижения судебной нагрузки, а не для содействия примирению сторон. Во многих случаях восстановительное правосудие становится приложением к уголовному правосудию, а не альтернативой с собственными специфическими ценностями. Что важное мы упускаем?
Дело в том, что существует тенденция игнорировать психологические аспекты восстановительного правосудия. Мы не думаем о том, насколько важна эмоциональная и психологическая потребность в примирении. Эволюционная психология проливает свет на глубокие мотивы, стоящие за восстановлением отношений между жертвами и правонарушителями. В этом и заключается суть исследования природы восстановительного правосудия: показать, что люди обладают сильным положительным инстинктом, побуждающим их к сотрудничеству и восстановлению отношений. Как следствие, ВП более соответствует человеческой психологии, чем традиционное уголовное правосудие, основанное на наказании. Если основание восстановительного правосудия лежит в природе человека, то мы можем глубже понять его преобразующую силу и моральное значение. Если ВП действительно соответствует естественному и некарательному стремлению к возмещению ущерба, то оно может быть морально предпочтительнее классических теорий наказания. А врожденный инстинкт к возмещению и примирению сделает вмешательство государства потенциально ненужным. Забудьте о правовой власти сверху. Конфликты принадлежат людям, и у людей есть все необходимое для их разрешения.
Что же говорит нам об этом эволюционная психология? Что ж, инстинкт наказания у нас, безусловно, есть, но его значение, возможно, переоценивается. Судья в отставке Моррис Хоффман в книге 2014 «Мозг карателя» утверждает, что наш эволюционный путь совмещает склонность к наказанию и склонность к прощению, поскольку и возмездие, и отказ от него имеют адаптивные функции, которые позволили нашим предкам выжить. Если кажется, что прощение не является эффективным средством адаптации, то подумайте, что означали бы постоянные репрессии в обществах охотников-собирателей с точки зрения траты времени и энергии, особенно когда выживать и так сложно. Рискованный шаг, вы не находите? Именно это и усвоили наши предки за тысячелетия: наказание — чрезвычайно дорогостоящая вещь. Это не пустяковое дело. И в большинстве случаев отказ от наказания повышает шансы на выживание. Как считает Хоффман, прощение — это стратегия выживания, которая позволяет нам «уберечь себя от позора».
Еще более поразительно то, что проявления раскаяния, похоже, смягчают желание отомстить и способствуют прощению. Искренние извинения, например, оказывают успокаивающее воздействие, смягчая гнев и обиду. Когда обидчики приносят искренние извинения, само действие, похоже, оказывает благотворное влияние на сердечно-сосудистую систему жертвы. Этого успокаивающего эффекта не происходит, когда извинения воспринимаются как неискренние. Разве не удивительна наша способность отличать искренние извинения от неискренних? Это результат длительного эволюционного процесса, который отточил навыки оценки, позволяющие нам расшифровывать тонкие вербальные и невербальные сигналы (мельчайшие детали мимики, принужденный тон голоса или несоответствие между словами и действиями), а значит, и ложные намерения. Именно так «сигнальную теорию» эволюционных психологов о том, как мы полагаемся на сигналы, чтобы ориентироваться в социальных взаимодействиях, можно применять к проявлениям раскаяния в концепции восстановительного правосудия, предложенного психологами Ёсуке Оцубо и Эсукой Ватанабэ в 2009 году:
Контекст принесения извинений можно считать одной из ситуаций, когда надежность сигналов становится крайне важной. Если жертва невольно прощает нарушителя, прикрывающего свои корыстные намерения словесными извинениями (например, говоря «мне жаль»), то в будущем она может вновь стать жертвой подобных нарушений.
Раскаяние несет в себе неявное послание, выражающее что-то вроде: «Вам не нужно меня наказывать, потому что я сделаю это сам», тем самым предвосхищая и замещая опасное воздействие мести. Происходит своего рода восстановление исходного состояния (того, что предшествовало ошибке). Хоффман эффектно подчеркивает этот момент: «Прощение в этом смысле — это своего рода эмоциональный возврат к исходному уровню взаимного доверия, или почти к нему, до того, как произошла ошибка. Именно это позволяет нам принимать наказанных членов общества обратно в свои ряды и сохранять группы, несмотря на присущий нам инстинкт наказывать сторонних нарушителей».
Специалисты в области психологии эволюции утверждают, что в основе развития человеческого сотрудничества лежат два фундаментальных механизма: «выбор партнера» (возможность выбирать, с кем сотрудничать, отдавая предпочтение наиболее склонным к сотрудничеству индивидам) и «контроль партнера» (возможность принуждать других к сотрудничеству с помощью наказания). Несмотря на то, что оба способа способствовали формированию социального взаимодействия, выбор партнера сыграл более заметную роль в развитии сложных и сплоченных обществ. В отличие от контроля над партнером, который опирается на принуждение и страх наказания, выбор партнера действует через более тонкий и мягкий механизм: переключение партнеров. Другими словами, нежелающие сотрудничать особи просто исключаются и заменяются другими, более готовыми к сотрудничеству. Этот процесс социального отбора, основанный на свободном выборе, а не на принуждении, глубоко перекликается с принципами восстановительного правосудия. В рамках ВП жертвы и правонарушители, свободные от принуждения, встречаются для взаимной оценки, которая открывает возможность для возмещения ущерба и примирения. Таким образом, восстановительное правосудие отражает присущую нам склонность к разрешению конфликтов без карательных мер.
Эти идеи эволюционной психологии перекликаются со знаниями предков коренных народов. Зачастую такие традиции содержат глубокие практики восстановления отношений и социальной гармонии. Маори, например, используют термин «уту» для описания того, как люди взаимодействуют друг с другом, чтобы поддерживать баланс в социальных связях. Другой пример, «малигайт», пришел от инуитов. Малигайт — это четыре фундаментальных закона, которыми руководствуются отдельные люди и сообщества, чтобы жить хорошо. Третий закон, в частности, сосредоточен на поддержании гармонии и равновесия. Социальная гармония глубоко ценится и народом навахо (дине). Одно из самых важных для них слов — «хожо», что означает «красота пути». Это концепция охватывает жизнь в согласии с собой, другими и природой для достижения состояния благополучия. Это относится к сложной философии, сосредоточенной на равновесии, красоте и гармонии. Когда эта гармония нарушается, люди и сообщества прибегают к специальным практикам, чтобы способствовать восстановлению равновесия.
Восстановительные практики в этих культурах основаны на идеалах, имеющих глубокую эстетическую ценность: баланс, гармония и мир связаны с идеей нравственной красоты и являются жизненно важными компонентами справедливого общества. Восстановительное правосудие принимает эти ценности, отходя от парадигмы, в центре которой стоят ценности безопасности. Это целостный взгляд на управление конфликтами. Ценности могут показаться новыми, но на самом деле это древняя мудрость. В конце концов, коренные народы с их глубокой связью с природой, несут в себе память предков, о которой Запад давно забыл. Возможно, настало время очнуться от коллективной амнезии и заново открыть в себе этот забытый потенциал. Восстановительное правосудие согласуется не только с социальными качествами человеческой природы, но и с мудростью, распространенной по всему миру.
Сообщение Восстановительное правосудие: почему стоит выбрать не месть, а справедливость появились сначала на Идеономика – Умные о главном.
