В Центре современного искусства AZ/ART до 2 февраля проходит выставка «А в степи: бушует ветер…», приуроченная к 90-летию со дня рождения Владимира Яковлева — тонкого, лиричного, ни на кого не похожего художника с трагической судьбой. Этому проекту повезло с кураторами: его авторами стали меценат и основатель Музея AZ Наталия Опалева, коллекционер Сергей Александров и заведующий отделом Третьяковской галереи Валерий Силаев. На выставке можно увидеть вещи Яковлева, созданные им в эпоху расцвета — в 50-е — 70-е. И подивиться силе духа и тонкости восприятия художника, настроенного на небесную «волну» и творившего вопреки обстоятельствам: большую часть жизни он провел в психиатрических заведениях, а в последние годы практически ослеп. «Культуромания» побеседовала о творчестве и судьбе художника с Валерием Силаевым, искусствоведом, реставратором, ведущим экспертом в области московского нонконформизма.
— Когда вы познакомились с творчеством Владимира Яковлева?
— В 1979 году. Для меня все началось не с его работ, а с тоненького каталога собрания Александра Глезера, который Елена Михайловна Жукова, моя коллега, друг, человек, оказавший на меня огромное влияние, получила откуда-то из-за границы. В этом каталоге была опубликована фотография Яковлева, которую я больше никогда не видел. Он был снят немного сверху — так, что хорошо были видны залысины — и напоминал японского самурая с его выбритым лбом. Почему-то я решил, что Яковлев высокий и статный, как самурай. И был удивлен, когда познакомился с ним лично: на самом деле, он оказался маленького роста.
— Вам довелось общаться?
— Это нельзя было назвать общением. Володя в те годы постоянно проживал в психоневрологическом интернате. Я навещал его, но между его внутренним миром и реальностью уже существовал некий зазор. Правда, иногда удавалось разбудить в нем воспоминания, отголоски прошлого. Скажешь ему: «Володя, скоро Новый год». А он вдруг, вспоминает: «Мандарины». Мы с Галей Цедрик и Таней Вендельштейн привозили ему фрукты, пирожки, сигареты, и он разрывал пачки, распихивая сигареты по карманам. А потом садился рисовать: «отрабатывать». Володя принадлежал к тому поколению, представители которого считали, что если тебе что-то дали, нужно обязательно отработать. И все же диалог с ним было вести сложно. Вот с Толей Зверевым мы действительно много общались. Он звонил мне и говорил: «Старик, приезжай к реалистам, спасай меня!» И я ехал с «лекарством» в Камергерский переулок, где в здании напротив Музея МХАТ сидели художники-реалисты. Кстати, знаменитые снимки, на которых запечатлен Толя, сидящий на полу и рисующий, были сделаны с моей подачи. Художник Сережа Соколов однажды попросил меня: «Валера, возьми меня с собой, когда поедешь к Звереву». К нам присоединился искусствовед и фотограф Саша Самойлов: именно он и сделал эти кадры.
— Я читала, что одно время Яковлев пытался подражать Звереву. Это правда? Анатолий Тимофеевич оказал на него сильное влияние?
— Думаю, что нет. Я вообще не могу сказать, кто повлиял на Яковлева. Известно, что он посещал мастерскую Василия Ситникова, но есть ли что-то ситниковское в его работах? Вероятно, лишь некая светоносность, стремление к сближению тонов, к валерной живописи. И все же Яковлев — абсолютно самостоятельный художник. Правда, у него есть вещи, явным образом отсылающие к Модильяни. Известно, что родители Яковлева купили волшебный фонарь и проецировали на стену слайды с репродукциями. Володя обводил эти изображения, и все равно получались особенные вещи, а не просто парафразы других художников. Однако зверевского влияния вы в работах Яковлева не найдете. Вообще у них были довольно сложные отношения, хотя Яковлев действительно любил Зверева. А вот Анатолий Тимофеевич ставил художникам оценки. И если кому-то доставались пять с плюсом или хотя бы три с минусом, то Яковлеву — исключительно кол с плюсом.
— То есть он относился к его успехам ревниво?
— Безусловно. Это были два звездных художника, обласканные богемой. При этом Зверев не скрывал свою амбициозность. В детстве у него был приятель Александр Латовкин, игравший в шашки и даже получивший спортивный разряд. Однажды он обыграл Зверева, и Толя пропал на несколько месяцев. Потом объявился и предложил: «Давай сыграем». И обыграл Латовкина, потом еще раз обыграл. То есть он специально готовился, тренировался. Вспоминается и другой случай: «Пионерская правда» объявила конкурс на лучший анималистический рисунок. Победителем стал Латовкин: его рисунок опубликовали на страницах газеты, а легендарный анималист Ватагин вручил ему свою работу. Зверев обиделся и вновь исчез. Чем он занимался? Оказывается, ходил в зоопарк и рисовал зверей. И, в конце концов, «перерисовал» своего товарища. У Толи в молодости всегда были амбиции, он считал себя главным. А тут — Володя, совершенно неамбициозный, но, как и он, притягивающий к себе внимание.
— На выставке в AZ/ART есть работа Яковлева, происходящая из собрания легендарного коллекционера Георгия Костаки. Он опекал его так же, как и Зверева?
— Костаки собирал работы многих авторов, в том числе и Яковлева, у него была огромная, первоклассная коллекция авангарда. Но Зверев все-таки был его любимым художником. Он называл его «Толечка». Есть очень трогательная фотография, запечатлевшая отъезд Георгия Деонисовича. Костаки обнимает Толю на прощание, а у того на глазах слезы.
— При этом Зверев был довольно экстравертным, общался со множеством людей. А Владимир Яковлев — в том числе из-за своих ментальных особенностей — очевидно, был его полной противоположностью.
— Действительно, Яковлев вел себя совершенно иначе, и это можно объяснить его душевным расстройством. Он, кстати, часто отдавал свои работы совершенно бесплатно, поэтому его родители останавливали гостей на выходе из квартиры, и, если видели у них картину, просили заплатить: в конце концов, художнику-то кушать надо! В итоге некоторые посетители пытались тайно пронести произведения: складывали их и прятали под пальто. На нашей выставке есть работа «Взгляд», которую подобным образом вынесли из квартиры: на ней видны следы сгибов, напоминающие об истории бытования этой вещи. А некоторые произведения и вовсе разрывали на части — так, например, поступали с пастелями, потому что их невозможно было сложить, они осыпались.
Однако не верьте, если вам будут рассказывать, что Володя был слепым художником. Он действительно плохо видел, особенно в конце жизни, но в 1950-е, например, обладал прекрасным зрением и работал ретушером в издательстве «Искусство». Эта работа давал ему возможность изучать по фотографиям образцы великого, классического искусства, как западного, так и русского. Проблемы начались в конце 1970-х – начале 1980-х годов, и это хорошо видно по его работам: в красочных замесах активно проявляются белила. От этого, изображение словно покрывается туманом или белой пеленой, контуры размываются: ты смотришь на предметы, словно сквозь кисею. Это как у Врубеля в его больничных рисунках.
— На выставке есть поздние вещи Яковлева?
— Нет, мы сознательно отказались от них, показываем только одну работу 1983 года — «Белый цветок на черном», которая словно закрывает или объединяет собой всю экспозицию. В 1983 году умерла мама Володи, и он навсегда переехал в психоневрологический интернат № 30 около Битцы. Иногда знакомые на время забирали его к себе — например, график Кирилл Мамонов. Он ничего не просил у Володи, просто привозил его в мастерскую, а тот с удовольствием рисовал. Кирилл, в свою очередь, навещая Яковлева в этом интернате, создал потрясающие серии рисунков «Дорогой друг Володя» и «Интернат № 30». Но, к сожалению, были люди, которые эксплуатировали Володю. Ставили перед ним мольберты с приколотыми листами ватмана, он начинал рисовать, а затем целая команда заканчивала начатые, недописанные им работы. Если эти гуаши повестить рядом с вещами самого Яковлева, вы увидите — они пустые, как «заслонки», без энергетики, внутреннего переживания, драматизма. Отдельные собиратели хотят знать процентное соотношение: сколько в этих творениях Яковлева, а сколько — анонимных «помощников». Мне сложно судить об этом, и я не хочу брать на себя такую ответственность. Могу лишь сказать, что в созданных им вещах всегда есть свет, энергия, действующая на вас. На этой выставке в AZ/ART показаны лишь работы, наполненные чистым творчеством. Это настоящий Яковлев: смотрите, радуйтесь, получайте удовольствие!
— А кто были эти художники, дорисовывавшие за Яковлевым?
— К сожалению, или счастью я не знаю. Мне известно имя организатора, но называть его не хочется, да и не надо: так как его уже нет... В целом, он был неплохим человеком, но то были 90-е, когда интерес к творчеству Яковлева, Зверева и других неофициальных мастеров и спрос на их произведения был огромным, а вещей мало: еще не начали ввозить работы из зарубежных собраний. Вот и сработала коммерческая жилка!
— Вообще Яковлева часто подделывают?
— Сейчас реже, но раньше подделок было много. Помню, как в годы перестройки в ЦДХ открылась большая выставка, где целую стену занимали работы «Яковлева» в ватманский лист. Я увидел эту экспозицию и сразу понял: «Нет! Этот не Яковлев». Нет от этих больших, одинаковых по сюжету и колориту, но датированных разными годами гуашей, никакого воздействия, нет энергии, драйва! Они не работают, а висят, как репродукции. Пустышки!
— Яковлеву удавалось выставляться в советское время?
— Его работы периодически участвовали в квартирных выставках, а также в выставках Горкома графиков на Малой Грузинской. Замечательный чешский искусствовед и пропагандист московского неофициального искусства Индржих Халупецкий первым стал устраивать за рубежом выставки Володи Яковлева. Старался активно продвигать его творчество, издавая свои статьи и книги, в которых печатал работы Яковлева. У него была прекрасная коллекция, включавшая в себя произведения многих мэтров неофициального искусства — например, Ильи Кабакова, Эдуарда Штейнберга. Халупецкий одним из первых взял этих художников под свою опеку и рассказал о них всему миру. О Яковлеве тоже.
Несмотря на угасающее здоровье, Володя все-таки дождался показа своих работ в Третьяковской галерее: сначала на знаменитой выставке «Другое искусство. Москва 1956-1976» в 1990-1991 году. А затем на персональной выставке 1995 года, которую устроили Татьяна Вендельштейн, Галина Цедрик и я. Мы сделали хороший, большой, ретроспективный проект с каталогом. Самого Володю, правда, на открытие привезти не смогли. Но он был еще жив: ушел только в 1998 году.
— Можно причислить работы Яковлева к какому-то художественному направлению?
— Если вы хотите вписать художника в определенное направление или стиль, значит, он не состоялся. Как возникает авангард или нечто совершенно новое? Когда художник выходит за границы общепринятого — именно тогда и начинается настоящее, оригинальное искусство. Часто это новое, необычное могут оценить лишь единицы, однако пройдет время, и число ценителей увеличится до нескольких тысяч, миллионов людей. Когда Щукин начал собирать свою коллекцию, кому был интересен Матисс? И вот, спустя век, его работы стоят миллионы. Должен сработать какой-то внутренний радар: ты должен почувствовать, что необходимо приобрести эту вещь, что за ней — будущее. А что касается стиля, направления… Илья Кабаков формально относится к московскому концептуализму, однако прежде всего он — Илья Кабаков. Володя Янкилевский — это отдельная вселенная. Кирилл Мамонов — тоже. Поэтому они и художники, как и Яковлев, выходящий за привычные границы: глядя на его цветы, ты понимаешь — вот это и есть настоящее искусство!
Ксения Воротынцева
Фото: Катя Анохина, предоставлены для публикации пресс-службой Музея AZ
