Логичнее сначала довести до ума дорожку шагов, а не гнаться за пятым или шестым квадом в произвольной программе. Об этом в интервью RT заявил новый чемпион России в одиночном катании Владислав Дикиджи. По словам фигуриста, на этот обязательный элемент в Омске ему банально не хватило сил. Подопечный Олега Татаурова также рассказал, какой стресс испытал после короткого проката, вспомнил, как сорвался на родителей после первых соревнований в сезоне, и признался, что задумается, стоит ли исполнять четверной аксель до олимпийской квалификации.
На просьбу об интервью в субботу новый чемпион России отреагировал стремительно: «Завтра в 10:15 у меня тренировка, сразу после неё можем поговорить». Как только репетиция перед показательными прокатами завершилась, Владислав Дикиджи появился в холле.
— Удивилась, увидев в вашем исполнении четверной лутц, да ещё и при сценическом свете. Зачем нужно включать столь рискованные элементы в показательную программу?
— Не обязательно прыгать четверной. Посмотрю по ощущениям. Если пойму, что могу, можно будет и прыгнуть. Не почувствую — обойдусь без него.
— Нынешний сезон начался для вас непросто — пропуском контрольных прокатов. Большое было сожаление по этому поводу?
— Конечно. Не рассчитывал, что покажу что-то выдающееся, в начале сезона мне всегда бывает тяжеловато, когда программы не вкатаны, но мы с Олегом Станиславовичем [Татауровым] очень серьёзно готовились. Работали, вкатывали, вкатывали, но вот не судьба.
— О вас ещё в прошлом сезоне начали говорить, как об одном из самых стабильных фигуристов страны. Но на Спартакиаде сильнейших вы сорвали свой любимый лутц, да и сейчас, в Омске ошиблись на этом же самом прыжке в короткой программе. Причину понимаете? Или голова в такие моменты работает непредсказуемо?
— Конечно, всё понимаю. Если в самом начале программы случается что-то подобное, главное не зацикливаться на ошибке, не теряться, а продолжать бороться за остальные элементы. Но сбивают такие вещи прилично. В Омске я изо всех сил старался сосредоточиться, докатал программу, но ведь и тройной аксель у меня тоже не сказать, что хорошо получился — в «кьюшку», с недокрутом. И всё из-за этого лутца сорванного.
— Вся жизнь в голове, наверное, пронеслась в этот момент?
— Я просто очень хотел прыгнуть. Очень. Но уже имел возможность понять: когда в голове возникает такое желание и оно до такой степени велико, не всегда получается реализовать. А вот когда захожу на прыжок спокойно, вообще не зацикливаясь ни на каких мыслях, подобных проблем не возникает в принципе. Вот и выходит, что настраивать себя нужно не на сам прыжок, а на то, чтобы продолжить программу, что бы ни происходило вокруг.
Наверное, меня наиболее сильно в Омске сбило то, что все предыдущие тренировки очень уверенные были. В первый день, когда мы только прилетели, ни одного элемента не сорвал. Флип, лутц, сальхов, аксель, всё отпрыгал без единого срыва. На тренировке перед прокатом короткой программы, тоже всё идеально получалось. Возможно, это в какой-то степени успокоило, вообще не ждал никаких подвохов. И тут вдруг — бам! Один срыв, другой… Вот мысли и заметались: что происходит-то?
— В начале сезона я спрашивала вашего тренера, какое количество четверных прыжков по нынешним временам нужно исполнять в произвольной программе, и он ответил, что все семь. Какой максимально сложный вариант пробовали вы?
— Пока наиболее сложный прокат с точки зрения базовой стоимости выдался у меня в Питере на пятом этапе Гран-при России. Сложнее того контента с четырьмя четверными и двумя тройными акселями я не катал.
— Что ограничивает?
— Да ничего не ограничивает на самом деле. Просто мне кажется, что по количеству прыжков пока этого достаточно. Мне хотелось бы в первую очередь довести до ума дорожку шагов, а не гнаться за пятым или шестым квадом.
— В произвольной программе вы получили за дорожку лишь второй уровень сложности. Была какая-то техническая причина, или «Бобик сдох»?
— Это Бобик не просто сдох, а совершенно конкретно. Уже никаких сил не оставалось.
— После короткой программы, знаю, вы сильно расстроились, считая, что потеряли все шансы на медаль. А с какими мыслями выходили на лёд в финале? Думали о возможной победе?
— Вообще нет. Катался, как и всегда, ради чистого проката. Когда это получается, занятое место становится в некоторой степени вторичным фактором. То есть — сделал всё, что мог, а остальное не от меня уже зависит.
— Успевали думать о чём-то отвлечённом по ходу произвольного проката?
— Когда я настолько сконцентрирован, иногда бывает, вообще не помню как откатал, что прыгнул. Это не паника, но какое-то довольно странное состояние. Вроде ждёшь выступления, долго на него настраиваешься, а на льду всё настолько мимолётно, словно и не было. Лёгкая внутренняя паника, честно говоря, тоже присутствовала, но точно не более сильная, чем на этапе Гран-при в Казани.
— Сейчас впору говорить о том, что вам безумно повезло со стартовым номером в финале. А значит, и шестое место после короткой программы было удачей.
— Я был очень рад, что катаюсь первым. Просто после короткой программы я как-то совсем сильно сам себя опустил. Думал лишь о том, что всё потеряно. Хотя на самом деле набрал-то вполне приличную сумму — 96,28. При чистом прокате обычно набираю всего на 6-7 баллов больше. Иначе говоря, в отставании от лидера вообще ничего критичного не было. Другой вопрос, мне потребовалось какое-то время, чтобы это осознать. Как только разобрался в своей голове, сразу успокоился. При этом я вообще не думал о том, что смогу выиграть. Максимум — побороться за тройку.
— Что в большей степени расстраивает, когда случается непредвиденная ошибка?
— Что я подвёл тренера, огорчил маму с папой. Мне кажется, они гораздо болезненнее это воспринимают, нежели я сам.
— У тех, кто катался после вас, набралось в совокупности такое количество ошибок, что невольно впору задуматься о невыносимом напряжении последней разминки. Доводилось ощущать, что нервы слишком шалят и вы перестаёте контролировать ситуацию? Или подобный стресс напротив вас мотивирует?
— Мне кажется, я в любой разминке катался бы одинаково, хоть в последней, хоть в первой. Я, правда, давно в более ранних разминках не был, не помню уже те ощущения.
— Не справляться с нервами вам, тем не менее, доводилось даже в этом сезоне.
— Это да. Не выдержал напряжения на «Мемориале Панина-Коломенкина». Это был мой первый старт в сезоне, после болезни. В короткой программе я точно так же, как в Омске, коснулся рукой льда на приземлении с лутца, получился прямо идентичный прокат — с той лишь разницей, что тройной аксель я на тех соревнованиях докрутил.
А в произвольном прокате всё пошло наперекосяк. Вместо флипа вторым прыжком у меня стоял риттбергер, я сделал на нём бабочку, сразу после упал с сальхова, выбился по времени, за что получил ещё один штраф. Был на каком-то сумасшедшем стрессе. Наверное, сказалось, что худел, много работал, вот и накрыло меня — даже на родителей сорвался. Потом, разумеется, помирились, но выдать такое на первом же старте было не очень приятно.
— Зачем нужно было худеть? Не под четверной же аксель?
— Нет, просто привык в период соревнований немножко сбрасывать вес, хотя бы полкилограмма, чтобы полегче было прыгать. Это получается даже не специально. На адреналине чувство голода обычно уходит.
К тому же, когда тренировки совсем ранние, я предпочту подольше поспать, а не вставать по будильнику на завтрак. После тренировки максимум, что ем — какую-нибудь курочку с рисом, совсем немножко. Ну а после соревнований, когда добираемся до отеля, вроде как уже не хочется ничего есть, максимум — шоколадку. Думаешь скорее о том, чтобы спать поскорее лечь. Вес при таком режиме начинает гореть сам по себе.
— Когда я ехала к вам на интервью, думала о том, что заключительный день для фигуристов, наверное, самый ужасный. Особенно для тех, кто выиграл. Вроде всё позади, накрывает усталость, опустошение, а утром снова надо вставать и непонятно, зачем, ехать на тренировку.
— Есть такое. После проката радость, эмоции, всякие приятные ощущения, но из-за всего этого стресса я только в половине седьмого утра заснул. Хотя лёг на несколько часов раньше. До этого долго общались с Петей Гуменником, разговаривали с ним о жизни, я его к себе на дачу приглашал. Мы очень хорошие друзья.
— Вы постоянно подчёркиваете в своих интервью, что поддерживаете добрые отношения со всеми своими соперниками, за всех переживаете. Такой накал соревнований, как на чемпионате страны, не влияет на это?
— Не знаю как у других, а мне это не мешает. Конечно перед выступлением мы начинаем чуть отдаляться друг друга, но это происходит не потому, что появляются какие-то негативные моменты. Просто всем нужна концентрация, определённый настрой. Вот каждый и погружается в свой собственный внутренний кокон.
— Начало вашей взрослой карьеры пришлось на период полной изоляции российского спорта. Иначе говоря, у вас даже не было возможности понять, что такое серьёзные международные старты. Как в связи с этим вы относитесь к разговорам по поводу возможной олимпийской квалификации и, соответственно, самих Игр?
— Честно? Вообще не думаю об этом. Не отошёл до конца от соревнований, а в этом состоянии желание одно: не думать о фигурном катании хотя бы пару дней. Тем более, что у нас после чемпионата России даже отдыха не будет. Возвращаемся — и сразу снова на лёд.
— Тем не менее уже сказали, что на прыжковом чемпионате страны в Питере, возможно, попробуете исполнить четверной аксель.
— Ну да, была такая идея — чисто на адреналине попробовать прыгнуть его на соревнованиях.
— В любой другой ситуации поддержала бы ваше желание. А сейчас думаю: если всё сложится, и вы получите возможность поехать на квалификационный турнир в Пекин, не лучше ли отказаться от какого бы то ни было риска, максимально поберечь ноги?
— Вот вы сказали об этом сейчас, а я реально не думал ни о чём подобном — повода не было. Сейчас вот задумался и, знаете, вы, похоже, правы.
