Бывший министр обороны России Сергей Шойгу лично приезжал инспектировать строительство новых лабораторий в Подмосковье, где, как считают западные СМИ, Россия может создавать новейшее биологическое оружие. Мы нашли видео и фото, сделанные внутри только что построенных зданий секретного военного института, занимавшегося созданием биологического оружия в советское время. Эксперты говорят, что работа над таким оружием не прерывалась в СССР и в России никогда.
Визит Шойгу
В конце октября издание The Washington Post опубликовало несколько спутниковых снимков территории российского закрытого военного города Сергиев Посад-6 на северо-востоке Московской области в нескольких километрах от Сергиева Посада. Он также известен как поселок Вакцина – до недавнего времени это место попадало в новости разве что в контексте коммунальных проблем и бытового неустройства.
В Сергиевом Посаде-6 находится основной кампус главного военно-биологического института Минобороны РФ (нынешнее название – 48-й Центральный научно-исследовательский институт МО РФ), который с 1954 года занимался разработкой биологического оружия. Всего к 48-му ЦНИИ сейчас относятся три филиала: в Сергиевом Посаде-6, в Кирове и Екатеринбурге. Исторически институт в Сергиевом Посаде занимался вирусами, а в Кирове – бактериями.
На снимках, которые опубликовало американское издание, видно, что начиная с весны 2022 года в Сергиевом Посаде-6 было развернуто масштабное строительство: за два года на закрытой территории были возведены шесть новых корпусов, а также техническое здание, в котором, по предположению журналистов, размещена электрическая подстанция. Эксперты, процитированные в статье The Washington Post, предположили, что как минимум в четырех новых зданиях размещены биологические лаборатории максимального уровня биозащиты, необходимого для работы с опасными патогенами, такими как вирус натуральной оспы или вирус Эболы.
Процесс строительства на территории поселка Вакцина на спутниковых снимках:
О строительстве нового объекта в Сергиевом Посаде-6 российское Министерство обороны сообщало официально. В конце января 2024 года, как выяснило Радио Свобода, на строительной площадке в 48-м ЦНИИ побывал Сергей Шойгу, на тот момент – министр обороны РФ. Экскурсию по зданиям "научно-исследовательского кластера" министру провел лично глава войск РХБЗ Игорь Кириллов. Вместе с министром здание осматривал заместитель Шойгу Тимур Иванов, отвечавший в ведомстве за строительство, – всего через три месяца он был арестован за получение взятки в особо крупном размере. Еще одним человеком в свите министра был предприниматель Антон Абдурахманов, крестник и сын лучшего друга Сергея Шойгу. Абдурахманов – глава строительной компании "Бамстройпуть", крупнейшего подрядчика Минобороны. Новый комплекс на территории 48-го ЦНИИ также возводила компания крестника министра обороны. На фото можно также увидеть представителя Федерального казенного предприятия "Управление заказчика капитального строительства МО РФ" Алексея Поскотинова.
В коротком видео, снятом самим Минобороны во время визита Шойгу в Сергиев Посад-6 в январе 2024 года, можно увидеть общий вид некоторых зданий новых корпусов института, несколько кадров сделаны и внутри одного из зданий. Радио Свобода также удалось найти фотографии и рендеры нового кластера на сайте компании "Окна-Стар", одного из субподрядчиков "Бамстройпути", который занимался остеклением и созданием фасадов. На сайте "Окна-Стар" этот объект обозначен как "бизнес-центр".
Сделанный в мае 2024 года спутниковый снимок новых корпусов в Сергиевом Посаде-6 и рендер с сайта компании "Окна-Стар":
Горячая зона
Современные биологические лаборатории с высоким уровнем защиты (Biological Safety Level 3 и 4 по международной классификации), построенные в последние десятилетия, конструктивно схожи. "Максимальная биозащита – фактически это "коробка в коробке". Как правило, в здании лаборатория окружена сверху и снизу техническими этажами. Лаборатория – герметичное чистое помещение, над ней технический этаж с подводом и отводом воздуха и станцией фильтрации, причем вентиляция обычно делается централизованной, на этаже под лабораторией располагаются, в частности, цистерны для очистки стоков", – описывает Радио Свобода эту конструкцию европейский специалист в области биолабораторий высших классов защиты, попросивший не называть своего имени. Герметичное помещение основной лаборатории ("горячую зону") часто окружают галереей коридоров ("холодная зона"), в которых могут быть внешние окна. На технических этажах окон как правило не делают.
На видео визита Шойгу в поселок Вакцина также попал тамбур-шлюз – они обеспечивают физический барьер между изолированной и внешними зонами.
Российский вирусолог Сергей Нетесов в интервью "Известиям" говорил, что общие принципы строительства высокозащищенных биолабораторий в России и других странах одинаковы: "Конструкция стала классической, ее основные принципы приняты и у нас. Лаборатория для самых опасных патогенов – это здание в здании. Во внутреннем здании есть свои окна, но они, как правило, бронебойные и двойные-тройные. Это внутреннее здание и есть грязная зона, где работают с патогенами. Чистая зона – наружная часть. Сейчас так строят все в мире", – рассказывал ученый, посетивший несколько лабораторий 4-го класса защиты в США, Европе и России. Впрочем, единый стандарт был принят в России как минимум не всегда. Российский ученый, бывавший в 1990-е годы в научном центре "Вектор" в Новосибирске (в советское время центр был частью программы по разработке биологического оружия), рассказывает, что лаборатория 4-го класса в нем располагалась в заглубленном подвале одного из зданий, на минус втором уровне. Собеседник Радио Свобода подчеркнул, что эта лаборатория создавалась еще в 1970-е годы.
Если судить исключительно по внешнему виду и спутниковым снимкам, новые здания в Сергиевом Посаде-6 одновременно и похожи и не похожи на современные высокозащищенные лаборатории. Эксперты, опрошенные The Washington Post, привели несколько аргументов в пользу версии о том, что минимум четыре из новых зданий – лабораторные. Они отметили большое количество вентиляционных выходов на крышах зданий, коммуникационный тоннель, соединяющий предполагаемые лаборатории с "электрической подстанцией", и разделение одного из строений на множество небольших отсеков, которые можно разглядеть на снимке, сделанном на одном из этапов строительства. Европейский инженер, с которым поговорило Радио Свобода, указывает, что в лабораториях 3–4-го класса в западных странах и Китае вентиляционных отверстий как раз немного. "На спутниковых снимках 48-го института видны примерно 20 вентиляционных шахт на крышах каждого из зданий в разных местах, это не похоже на централизованную вентиляцию. Это может быть отвод воздуха из отдельных помещений внутри здания, тогда как лаборатория высокого уровня биозащиты – как правило, единое помещение с интегрированной структурой. В лабораториях уровня BSL-4 очистка воздуха должна быть двойной, поэтому всю вентиляционную систему интегрируют и пропускают воздух через единую двойную систему фильтров", – объясняет инженер. Разделение на большое количество отсеков тоже кажется ему нетипичным.
Возможно, высокозащищенными лабораторными корпусами являются лишь некоторые из построенных недавно зданий. Если судить по выложенным компанией "Окна-Стар" рендерам готового комплекса, больше всего на лабораторию класса 3–4 похоже самое южное из строений, стоящее особняком от остального комплекса, окна в нем есть только на одном этаже, а этажи выше и ниже закрыты глухими фасадами. Это же здание находится ближе всего к тому, которое в статье The Wаshington Post названо электрической станцией (эксперт, с которым поговорило Радио Свобода, считает, что это котельная).
На одном из кадров видео МО РФ, снятого внутри нового здания во время посещения Сергиева Посада-6 Сергеем Шойгу, видны металлическая цистерна и край лестницы. Эта конфигурация оборудования похожа на сооружение для очистки сточных вод, которое как правило находится в лабораториях 3–4-го классов под лабораторным этажом, как, например, в Национальном институте аллергии и инфекционных болезней в США. Европейский эксперт, с которым поговорило Радио Свобода, подтвердил, что емкость на видео действительно может быть частью очистительной установки такого рода. Он отметил, что емкость имеет сравнительно небольшой объем, но, судя по расположению лестницы, более крупные емкости той же установки могли просто не попасть в кадр. В каком именно здании 48-го ЦНИИ находился в момент съемки Шойгу, неизвестно.
На то, что возведенный на территории Сергиева Посада-6 комплекс строений не является чисто административным, указывают и закупки 48-го института, проанализированные Радио Свобода. С 2016 по 2020 год траты института на лабораторное оборудование оставались стабильно невысокими, но резко выросли в октябре – декабре 2021 года, за несколько месяцев до начала нового строительства в Сергиевом Посаде-6. Только за три последних месяца 2021 года на оборудование было потрачено больше, чем за пять предыдущих лет суммарно. Данные военных закупок за период с начала 2022 года засекречены.
От "шарашки" до "Биопрепарата"
Советская программа создания биологического оружия началась в 1928 году (некоторые работы по патогенам домашнего скота велись еще с 1918 года). В начале 1930-х в Покровском монастыре в Суздале была открыта биологическая лаборатория, сотрудниками которой стали арестованные ученые, – так называемая "шарашка". Лаборатория одновременно и работала над вакцинами, и ставила опыты по заражению заключенных внутренней тюрьмы опасными патогенами. После Второй мировой войны СССР получил ценные сведения о японской программе биооружия, кроме того, некоторые данные об американской программе были опубликованы в открытой печати. Была развернута военно-биологическая инфраструктура, действующая по сей день: в 1942 году имевшиеся в Союзе военные биопрограммы были перенесены подальше от линии фронта в Киров, в 1949 году был открыт научный центр в Свердловске (теперь – Екатеринбург), последним в 1954-м – институт в Загорске (сейчас – Сергиев Посад). Сейчас эти три центра и составляют 48-й ЦНИИ Минобороны РФ.
В 1950–1960-е годы в СССР изучали возможности создания с помощью селекции "улучшенных" (более заразных, устойчивых к вакцинному ответу и лекарствам, более смертельных) патогенов с помощью классической селекции. Работы велись над бактериями (чумы, сибирской язвы, туляремии, венесуэльского энцефалита в Свердловске-19 и Кирове) и над вирусами (оспы в Загорске-6). Аналогичные работы в это время шли в других странах, в том числе в США, Великобритании и Франции. К концу 1960-х начались переговоры о запрещении биологического оружия, в 1972 году была подписана соответствующая конвенция (СССР ратифицировал ее в 1975 году). Советский Союз, подписывая конвенцию, отказался признать, что в принципе вел работы по созданию биологического оружия.
Тогда же советское командование и некоторые ученые убедили Леонида Брежнева не только не сворачивать работы, а значительно расширить их в обстановке строгой секретности. Было создано научно-производственное объединение "Биопрепарат", формально гражданское, но получавшее финансирование по линии Минобороны СССР. В него вошли несколько десятков институтов, многие из которых были специально построены для работы по программе. Некоторые организации "Биопрепарата" занимались научными разработками, другие играли роль мобилизационных предприятий, то есть должны были в случае необходимости быстро произвести большое количество патогенов для использования в качестве оружия массового поражения.
Эта масштабная программа, в которой по всей стране работали десятки тысяч человек, привела (не считая единичных случайных заражений лаборантов и сотрудников) к одной крупной трагедии. 30 марта 1979 года из-за не установленного в вентиляции фильтра облако спор сибирской язвы было выброшено в атмосферу в военном городке Свердловск-19, который находился прямо в городской черте Свердловска. Только по официальным данным, погибли 64 человека. Власти предложили версию о заражении от мяса скота, реальные причины трагедии были официально названы только в начале 1990-х.
Подробности о советской программе биологического оружия стали широко известны благодаря перебежчику. В 1989 году политического убежища в Великобритании попросил директор одного из институтов "Биопрепарата" Владимир Пасечник. К тому времени СССР уже готовился к подписанию Конвенции о запрещении химического оружия, шли и переговоры о сокращении стратегических наступательных вооружений (будущем договоре СНВ-1). Пользуясь этим, сразу после дебрифинга Пасечника США и Великобритания постарались оказать давление на Михаила Горбачева и по поводу биологического оружия: они просили остановить разработку и производство опасных патогенов и признать само существование программы в нарушение конвенции 1975 года. Горбачев существование "Биопрепарата" признавать отказался, хотя и согласился на проведение двусторонних инспекций.
То, что в Советском Союзе программа биологического оружия не была остановлена, впервые признал публично в начале 1992 года Борис Ельцин. "Ельцин очень хотел приехать в Соединенные Штаты [в качестве президента России]. Администрация Буша поставила условие: вы не приедете в США, если не признаете существование советской программы биологического оружия", – рассказывает Милтон Лейтенберг, исследователь Центра международных исследований в сфере безопасности Школы государственной политики Мэрилендского университета. В апреле Ельцин подписал декрет, требующий полной остановки всех работ и следования Конвенции о запрещении биологического оружия. В июне Ельцин впервые приехал в США и выступил в американском конгрессе. В сентябре в Москве прошли трехсторонние переговоры (Россия, Великобритания, США), по итогам которых было подписано соглашение, в котором Россия подтвердила обязательство о прекращении программы биологического оружия, а стороны договорились о продолжении взаимных инспекций. Выступая на пресс-конференции после подписания соглашения, заместитель российского министра иностранных дел Григорий Берденников признал, что "наступательные биологические программы" продолжались в России до марта 1992 года.
Несколько взаимных инспекций прошли в 1990–1996 годах, некоторые институты "Биопрепарата" продолжали участвовать в совместных научных работах с Западом до начала 2000-х. После 1996 года сотрудничество в рамках трехсторонней комиссии фактически остановилось, хотя формально никто не отзывал своей подписи под меморандумом. Западные эксперты к этому моменту успели побывать во многих организациях, входящих в "гражданскую" часть "Биопрепарата". Но Россия так и не дала разрешение на инспекции военных институтов в Екатеринбурге, Кирове и Сергиевом Посаде. В нынешнем 48-м ЦНИИИ никаких международных инспекций никогда не было.
"Они так и остались черными ящиками для внешнего мира", – сказал Радио Свобода бывший помощник министра обороны США по программам радиационной, химической и биологической защиты Эндрю Уэбер.
Черный ящик
Почему именно институт под Сергиевым Посадом стал головным учреждением современной российский военно-биологической программы? Филиал в Екатеринбурге, как рассказал Радио Свобода Милтон Лейтенберг, и в советское время в основном занимался не исследованиями, а производством. Кировский институт работает с бактериями, сергиево-посадский – с вирусами. Последний, как считает эксперт, раньше других начал пользоваться передовыми научными инструментами. "Это лишь догадка, но я предполагаю, что в 70–80-е годы прошлого века люди, которые занимались бактериями внутри программы биологического оружия советского Минобороны, не очень стремились применять современные методы молекулярной генетики, они хотели продолжать работать традиционными методами селекции, а советские военные вирусологи первыми обратились к молекулярной генетике и в целом были более авантюрными", – говорит Лейтенберг.
То, что западные специалисты так и не побывали в Сергиевом Посаде-6, Лейтенберг считает следствием "крайне несчастливой ошибки". После дебрифинга Пасечника, директора "гражданского" института "Биопрепарата" в Ленинграде, Горбачев согласился на проведение инспекции. "У нас [США и Великобритании] была возможность выбирать, три военных института или четыре лаборатории "Биопрепарата". И мы выбрали "Биопрепарат", потому что Пасечник нам очень подробно все рассказал и мы, грубо говоря, знали, куда именно смотреть", – говорит Лейтенберг. Предполагалось, что после подписания трехстороннего соглашения Запад получит доступ и в военно-биологические российские институты, но этого не произошло.
"Нам удалось побывать во всех институтах "Биопрепарата". Их руководство с радостью брало западные деньги на то, чтобы заплатить зарплаты сотрудникам и обновить защитный периметр. А вот разбирать и выносить оборудование они не хотели. Например, директору института в Бердске очень не хотелось разбирать производственные биореакторы на 20 тысяч литров. Зарплаты и заборы – да, но в остальном он хотел сохранить институт нетронутым. США смогли полностью снести оборудование во всех институтах "Биопрепарата" в бывших союзных республиках, но не внутри России", – рассказывает Лейтенберг.
После 1994 года Борис Ельцин потерял интерес не просто к переговорам, но даже к разговорам про биологическое оружие. К 1996 году официальная позиция России вернулась в исходную точку: биологического оружия в России нет и никогда не было.
Источник Радио Свобода, знакомый с ходом переговоров в 1990-е годы с российской стороны, отмечает, что их провал стал следствием нескольких факторов. Из-за сложной военно-гражданской структуры организаций, работавших над советским биологическим оружием, у проекта не было единого руководства, зато было много заинтересованных участников на разных уровнях, включая КГБ/ФСБ. Кроме того, в отличие от химического оружия, по которому в переговорах удалось добиться определенной прозрачности, у биооружия был низкий конверсионный потенциал – то есть его ликвидация не обещала существенных заработков. "На этом фоне биологическое оружие выглядело "нелюбимой падчерицей", на которой МО могло показать "твердость и принципиальность" в защите интересов безопасности страны", – говорит источник.
"В России в начале 1990-х профильные НИИ и предприятия просто сидели без денег. Ведь Минобороны и другие ведомства резко сократили финансирование биологических тем (в соответствии с указом Б.Н. Ельцина), а модная тогда конверсия военного производства в этой сфере была нереальна. Директора НИИ, получавшие до этого госпремии и ордена за разработку биологического оружия, были явно не настроены на уничтожение своих мощностей. Они рассматривали сложившуюся ситуацию с открытостью в этой сфере как временную. И в целом оказались правы. Не исключено, что по собственной инициативе (или при негласном одобрении кураторов) они продолжали старые исследования. Действенный же контроль над всей этой системой в тех условиях был просто невозможен", – добавляет собеседник Радио Свобода.
Конвенция о запрещении биологического оружия 1975 года остается в силе, но фактически она не сопровождается никакими эффективными механизмами проверки. "После 1996 года, когда трехстороннее соглашение окончательно утратило фактическую силу, в рамках работы по рассмотрению действия Конвенции о биологическом оружии была создана международная группа, которая обсуждала так называемый "протокол верификации" – то, как именно могли бы быть устроены проверки выполнения условий конвенции, включая взаимные инспекции. Администрация президента Клинтона была в этом протоколе заинтересована. Но вскоре после избрания Буша США официально отказались от участия в протоколе верификации", – рассказывает Милтон Лейтенберг.
"Тысячи сотрудников больше не нужны"
"Различить работу по созданию защиты от опасных патогенов и нелегальную работу по созданию биологического оружия непросто. Но у нас есть отличный, выдающийся набор разведывательных данных о 48-м ЦНИИ, потому что знать, над чем там работают, – приоритетная задача для Запада. Верхушка айсберга, выводы из этих данных – то, что попадает в ежегодный доклад о соответствии конвенции, который выпускает Госдепартамент США. Большой массив высококачественных данных дает США достаточно оснований, чтобы утверждать, что Россия продолжает заниматься в 48-м ЦНИИ нелегальными работами наступательного характера, работами, запрещенными Конвенцией о биооружии. Именно поэтому против организаций, входящих в 48-м ЦНИИ, в 2020 году были введены санкции", – говорит Эндрю Уэбер.
На протяжении многих лет оценка Государственным департаментом США соблюдения Россией Конвенции о биологическом оружии содержала одну и ту же фразу: "Имеющейся информации недостаточно для того, чтобы Соединенные Штаты могли заключить, что Россия выполняет свои обязательства по Статье 2 по уничтожению или переводу в мирную деятельность своей инфраструктуры, связанной с биологическим оружием". Начиная с 2021 года эти слова сменила в документе другая фраза: "По оценке Соединенных Штатов, Российская Федерация осуществляет программу по созданию наступательного биологического оружия в нарушение своих обязательств по Статьям 1 и 2 конвенции о его запрещении". В последнем докладе от 2024 года прямо упоминается "ведущаяся в 48-м ЦНИИ модернизация, которая стоит многие миллионы долларов".
"Продолжает ли Россия создавать биологическое оружие? Почти точно да, – говорит Радио Свобода Милтон Лейтенберг. – Вот уже 25 лет я участвую в неформальной экспертной группе по биологическому оружию. В ней – специалисты из 11 стран, некоторые в прошлом работали на разные правительства, некоторые работают сейчас. Это не случайные люди, они в этой области много лет. Из этих 50 человек все ответили бы утвердительно на этот вопрос, только двое или трое поставили бы к "да" маленький знак вопроса".
К 1991 году запасы биологического оружия, накопленные в СССР, состояли из "обычных" патогенов, то есть бактерий и вирусов, отобранных в процессе селекции, но не подвергнутых генной инженерии. Работы, основанные на более современных методах, в 70–80-е годы внутри "Биопрепарата" и институтов Минобороны СССР тоже велись, но к моменту развала Союза закончены не были. Некоторые из собеседников Радио Свобода не сомневаются, что технических и финансовых ресурсов у современного 48-го ЦНИИ достаточно для продолжения работ над созданием генетически измененных патогенов (устойчивых к антибиотикам и вакцинам, более вирулентных и смертельных).
"Учитывая, насколько это важная задача для Путина, я не сомневаюсь, что у 48-го института есть доступ ко всем передовым технологиям последнего десятилетия. И санкции этому способны помешать только отчасти. Сложно ввести санкции против всего, что потенциально может иметь двойное назначение, кроме того, многое оборудование и расходные материалы Россия может получить через Китай", – считает Эндрю Уэбер.
"Все знают, как делать CRISPR (одна из наиболее современных и эффективных технологий генной инженерии. – РС). Все эти новые технологии широко доступны. В открытом доступе тысячи публикаций с подробными описаниями методов. Это далеко не самое сложное, что есть в молекулярной биологии. И для такой работы вам больше не нужны тысячи сотрудников, как в советские времена", – говорит Лейтенберг.
Эксперт напоминает о работах по улучшению функций некоторых видов коронавирусов летучих мышей, которые в 2015–2017-е годы, за несколько лет до коронавирусной пандемии, публиковала американская команда биологов под руководством Ральфа Баррика из университета Северной Каролины. Позже похожие работы публиковала китайская вирусолог Ши Чженли из лаборатории в китайском Ухане. "Все это открытые статьи, которые может прочитать и постараться воспроизвести любой. Нет сомнений, что в 48-м ЦНИИ такие статьи тоже читают. И это страшно, потому что потенциально связано с биологическим оружием", – считает Лейтенберг.
Зараженные лошади и улучшенные пульверизаторы
Вопреки мнению американских экспертов некоторые биологи российского происхождения сомневаются в высоком научном потенциале 48-го ЦНИИ.
"Конечно, Сергиев Посад-6 может пробовать создавать новое биологическое оружие, – сказал Радио Свобода российский вирусолог, попросивший не называть своего имени. – И отчеты писать они умеют, и показывать, как хорошо кролики гибнут, и, несомненно, этим всем и занимаются. И доступ к современным методам генной инженерии у них есть, приборы закупаются в Китае, это не космический корабль. Вопрос скорее в том, где найти квалифицированные кадры. Уровень их разработок будет на уровне прошлого века, а уже тогда были сомнения в эффективности применения биологического оружия".
Другой собеседник Радио Свобода считает, что один из признаков научного отставания российских военных биологов – в активном сотрудничестве с гражданскими учеными и неспособности самостоятельно создать новые вакцины.
13 ноября 2021 года, в День войск РХБЗ, коллектив 48-го ЦНИИ был награжден "за участие в разработке первой в мире вакцины от коронавируса". Речь идет о Sputnik V, вакцине от COVID-19. Вакцина была одобрена российским Минздравом в августе 2020 года, тогда как в КНР уже за месяц до этого успели одобрить две вакцины местного производства.
Основным разработчиком вакцины считается московский институт имени Гамалеи, известно, что на базе 48-го ЦНИИ проводились ее доклинические испытания (в том числе на добровольцах из числа военнослужащих), в остальном роль военного института в разработке неясна. Сергиев Посад-6 сотрудничал с институтом имени Гамалеи не впервые, ранее они уже успели выпустить две вакцины на основе предложенного гражданским институтом общего принципа (аденовирусные векторные вакцины). Вакцина от вируса Эболы ("ГамЭвак-Комби") была зарегистрирована в России в конце 2015 года (несмотря на проведение исследований в Гвинее в 2017–2022 годах, она так и не была официально одобрена ВОЗ). Вакцина от острого респираторного ближневосточного синдрома (MERS) успела пройти только доклинические испытания.
"Еще 30 лет назад они [48-й ЦНИИ] разрабатывали антиинфекционные препараты и эффективные вакцины сами. С тех пор эта способность у них потихонечку ушла в связи с общим, видимо, технологическим отставанием. Но людям, которые разрабатывают вакцины и антисыворотки, тем не менее, все равно полезно использовать военных для предклинических испытаний, а впоследствии иногда и для клинических испытаний в условиях реального патогена. Взять лабораторных животных, заразить каким-нибудь страшным инфекционным агентом, проверить, дается им защита или нет. Для этого нужен высокий уровень безопасности и опыты с культивированием самых опасных патогенов, которым как раз и обладает 48-й институт. Их роль была неоценимая в этом плане, не как разработчиков, а как стороны, которая поддерживает запасы активного вируса", – объясняет микробиолог Дмитрий Прусс, внимательно следящий за разработками вакцин в разных странах мира.
Прусс отмечает, что в 1990-е годы возможности военного института с богатым опытом работы с особо опасными патогенами позволили институту в Сергиевом Посаде сделать достаточно эффективную антисыворотку против вируса Эболы. "У них было огромное количество этой Эболы, настоящей, а не какой-нибудь там ослабленной, у них был опыт, что с ней можно делать, они сумели выяснить, что лошади болеют без серьезных симптомов. Навезли себе кучу лошадей, заражали их Эболой по несколько раз, добиваясь гигантских титров (уровня) антител, потом сыворотку крови как-то грубо подчистили, так, чтобы это можно было использовать для людей, отправили даже в Африку для борьбы с какими-то вспышками. На уровне технологии конца ХХ века они иногда достигали интересных вещей на гражданском поприще. О том, чего они достигали на военном поприще, мы, по большому счету, только догадываемся", – говорит Прусс. За разработку антисыворотки от лихорадки Эбола возглавлявший Сергиев Посад-6 Александр Махлай был награжден Звездой Героя России.
Защита от инфекций, в том числе особо опасных, таких как чума, оспа, сибирская язва, лихорадки Эбола и Марбург, – формально основная деятельность военно-биологических институтов и в России, и во многих других странах мира. Дмитрий Прусс считает, что провести четкую черту между "оборонительной" и "наступательной" деятельностью очень сложно. "Защитой надо заниматься против каких-то реальных вещей. Поэтому возможности сделать патогенный организм еще более патогенным, еще более инфекционным, распространить его еще более массово разрабатываются не только в чисто оружейных целях, но и в целях защиты тоже, потому что нужно предвидеть опасности, а предвидеть их, не занимаясь разработками, нельзя. Это как компьютерные хакеры, которые помогают защитить компьютеры от хакерской атаки. Я уверен, что технологии такого рода никогда не терялись", – говорит Прусс.
Милтон Лейтенберг считает, что различие между "наступательными" и "оборонительными” исследованиями в области биологического оружия, то есть между биозащитой и разработкой потенциально нового оружия, зависит от определения. В 2002 году полковник Джордж Корч, заместитель главы Национального центра анализа и противодействия в области биозащиты США (NBAACC), выступая на конференции, показал презентацию с планами развития ведомства. В презентации упоминались 16 тем исследований, которыми должен был заниматься центр. Среди них "генетический инжиниринг", "устойчивость к современным методам терапии", "динамика аэрозолей" и другие. Расширение работы центра было связано со страхом перед биологическим терроризмом после событий сентября 2001 года, в том числе распространения в США писем, содержащих споры сибирской язвы, которое повлекло смерти пяти человек.
Презентация некоторое время была в открытом доступе, Лейтенберг, прочитав ее, написал статью, в которой выразил сомнение в том, что такие направления работы не нарушают Конвенцию о биологическом оружии. "Это одна из немногих вещей в моей жизни, которая привела к реальному результату", – говорит Лейтенберг. В Министерстве национальной безопасности США, к которому относится NBAACC, была создана специальная группа, задача которой – проверять все ведущиеся исследования на соответствие конвенции.
"Вот что важно понимать, – говорит Лейтенберг, – если вы считаете, что в рамках работы по биозащите вы должны знать, на что способен ваш оппонент, а значит, вы должны вести те же исследования, что ведет противник, и создавать те же биологические агенты, что создает он, и даже тестировать их… Если вы принимаете такое определение биозащиты – я его не принимаю, но, видимо, его принимает американское правительство, – то вы можете делать почти все что угодно, разве что не строить заводы для производства биологического оружия".
Несколько сотен научных статей авторов 48-го ЦНИИ можно найти в открытой печати. Радио Свобода попросило Дмитрия Прусса просмотреть их список. Ученый отметил несколько открытых патентов и научных работ сергиево-посадского и кировского филиалов института, связанных с подготовкой и распространением аэрозольных форм патогенов.
"Это типичная оружейная кухня. На гражданке не требуется превращать патогены в ультрамелкодисперсные и аэрозольные формы. Зато именно эти формы нужны, чтобы распылять для массового поражения", – считает эксперт. Впрочем, как отмечает биолог, в СССР велись попытки создания живых вакцин в порошковой форме, которые предполагалось распылять для иммунизации военнослужащих. В современной медицине, говорит Прусс, такие вакцины считаются малоэффективными. "За неимением хороших вариантов ветеринары иногда предлагают что-то подобное для птицеферм", – добавляет биолог.
"Не могу придумать "гражданского" применения [для патогенов в аэрозольной и порошкообразной форме], только для уничтожения живой силы противника облаком патогенов. Однако это страшилка, эффективность такого аэрозоля в реальной действительности современной войны весьма сомнительна. Ну разве что для истребления населения городов", – сказал Радио Свобода российский вирусолог, пожелавший остаться анонимным.
"Оружие на новых физических принципах"
Основной формой использования опасных патогенов в качестве оружия массового поражения, которое испытывалось в СССР, были кассетные боеприпасы с суббоеприпасами, содержавшими порошкообразные патогены. В качестве альтернативы рассматривалось распыление аэрозолей биоагентов над противником прямо с самолетов. Такие способы доставки предполагали массовое производство биологического оружия, которое и было развернуто в Советском Союзе – отчасти в военном институте в Свердловске, но в основном на "гражданских" предприятиях объединения "Биопрепарат". По данным ЦРУ и Минобороны США, общие мобилизационные возможности советского производства такого оружия составляли около 2 тысяч тонн ежегодно.
В современном мире кассетные боеприпасы и авиационные распрыскиватели вряд ли будут иметь высокую военную эффективность для доставки биологического оружия, а производство биоагентов такого масштаба было бы почти невозможно спрятать. Если Россия действительно продолжает советскую программу создания биологического оружия, как она собирается его использовать?
"Я думаю, сегодня скорее можно ожидать более скрытного применения биооружия, чем использование 500-килограммовых бомб или ракет, – говорит Эндрю Уэбер. – Скорее, это была бы операция вроде той, что Россия устроила в Солсбери. Патогены могут использоваться не только как оружие массового поражения, но и как орудие убийства. Другой вариант – диверсионные атаки вроде тех, что мы сегодня видим в Европе. Не вижу причин, почему российские агенты не могли бы использовать патогены для того, чтобы останавливать работу аэродромов, портов, военных баз и командных центров".
Дмитрий Прусс напоминает, что биологическое оружие массового поражения всегда может сработать как бумеранг, став источником опасности для собственной армии и населения.
"Поскольку потенциал медицины и биотехнологий у предполагаемого противника гораздо выше, он будет готов к вашей атаке задолго до того, как вы сможете сами ее провести, не опасаясь эффекта бумеранга. На мой взгляд, геополитический смысл разработки имеющего пандемический потенциал оружия если когда-нибудь и был, то сейчас практически потерялся. Другой вопрос, что не все биопатогенные военные разработки обязательно должны иметь пандемический потенциал. У такого патогена может быть нишевое действие, он может заражать людей только в том месте, где применен, но не распространяться от человека к человеку дальше. Наверное, даже можно какого-то конкретного человека убить, узнав, какие у него слабые стороны иммунной системы", – размышляет Прусс.
За несколько дней до президентских выборов 2012 года Владимир Путин (на тот момент премьер-министр) опубликовал в "Российской газете" программную статью о развитии армии. В ней он писал о "решающем значении" "оружия на новых физических принципах" для "вооруженной борьбы" и "достижения политических и стратегических целей". Милтон Лейтенберг обращает внимание, что в ряду оружия "на новых физических принципах" было названо "генное" – прямо запрещенное Конвенцией о биологическом оружии. Возможно, предполагает эксперт, к российской военно-биологической программе подключились новые организации, связанные с генетикой, – например, Геномный центр Курчатовского института Михаила Ковальчука, одной из официальных целей которого является "обеспечение биологической безопасности". Наконец, связанными с генетикой исследованиями занимается дочь Путина Мария Воронцова.
Тем временем Россия вкладывает большие средства не только в расширение 48-го ЦНИИ с Сергиевом Посаде-6, но и в другие военные исследовательские организации, в прошлом и настоящем связанные с разработкой оружия массового поражения. В октябре 2021 года в Москве был торжественно открыт новый кампус 27-го научно-исследовательского института Минобороны – головной организации российских военных химиков, которая наследует программе советского химического оружия. Еще одна крупная стройка заканчивается на территории кампуса ЦНИИХМ, Института химии и механики, также относящегося к Минобороны. В этом институте занимаются созданием перспективных "спутников-убийц", хакерских программ, а кроме того, на его территории находится лаборатория научного центра "Сигнал", где, как удалось выяснить Радио Свобода несколько лет назад, продолжается работа над улучшенными вариантами боевого отравляющего вещества класса "Новичок", которое использовалось для покушения на Сергея Скрипаля и Алексея Навального.
