Сын Антон к отцу пришел — поговорить о сексизме. И оказывается: для того чтобы объяснить, почему нельзя бить девочек, нужно забыть про новую этику и искать важные слова и аргументы буквально в глубине веков. В очередной главе отцовского дневника Игорь Порошин проходит этот нелегкий путь — транзитом через Карла Маркса добирается до Адама и Евы и попутно вспоминает собственные драматические ошибки.
Мой сын ударил ногой девочку. В живот. Она упала и стукнулась виском о парту.
Антон позвонил мне испуганный и в своей, сводящей с ума так многих, многословной манере стал рассказывать о происшествии. Я перебил его и прервал разговор, думая, что речь идет о новом потерянном шарфе или проездном. Но, поскольку я пишу эти заметки, ничего страшного не случилось. М. здорова, ее родители не стали звать в школу полицию и даже не позвонили мне. В конце концов, так Антон отозвался на то, что одноклассница сбросила его со стула. А он «пнул» ее — второй, смягчающий описание происшествия глагол в сообщении классной руководительницы. Все равно звучит жутковато.
Если бы речь шла о стычке мальчиков, я бы точно глазом не моргнул. А так я сижу перед Антоном, как следователь, на допросе. Я завел дело.
Антон захлебывается словами. Он начинает, по обыкновению, издалека — ты тонешь в живописной пене слов, теряя исток разговора.
— Ну ты знаешь это слово. Оно обычно в другом смысле используется. Но оно имеет и другое значение. И с этим ничего не поделаешь.— Что за слово?— Сексизм.
Я вдруг все понял. Ха! Это остроумно. Это точно. Моя кровь. Я всегда переворачиваю доску, когда мне предлагают разобраться с кем-то уже сформулированной проблемой.
Мы не говорили об этом. Но Антон, кажется, ухватил нерв проблемы, которая некоторым не слишком битым гражданам, но, скорее, конечно, гражданкам, представляется главной на планете Земля. Это проблема так называемого равенства полов, понимаемая как классовая борьба женщин против заведомого и самоочевидного неравенства прав и возможностей.
Антон не знает истории вопроса. Он, конечно, слышал звон в своих инфантильных пабликах. Кого-то там девочка с розовыми волосами обвиняла в сексизме. Незнание истории вопроса и априорное принятие догмата равенства мальчиков и девочек освобождает Антона от робости, с какой взрослые мужчины подступаются к этому вопросу. Он просто пришел в этот мир и в ту среду, когда этот догмат был уже неколебимо установлен.
Для Антона здесь нет истории вопроса. Есть аксиома: мальчик равен девочке, а девочка равна мальчику. Почему же тогда в случае со стычкой в классе это установленное и неоспариваемое равенство вдруг рассыпается о какую-то другую аксиому? Антон полемически точно определяет эту подмену. Он берет ключевое понятие из риторики о дискриминации женщин и говорит о другом типе дискриминации.
Если женщины равны мужчинам, то почему мужчинам запрещено отвечать насилием на насилие женщин? Потому что мужчины сильнее женщин? Ну как это? Что это за дремучий сексизм? В мире, где решительно нет места сексизму, например, в сказках Марвела до финальной схватки вместе с мальчиком-супергероем всегда доходит плечом к плечу, спиной к спине девочка с волшебным мечом и в железном насисьнике.
Эта сказка сбылась в больших городах. В Москве нет ничего, кроме этой сказки. Где здесь физически можно наблюдать слабых женщин? Женщины — участницы и, кажется, иногда неизменные победительницы современных street race. Точно не проигравшие. Они всегда на виду. Они активны. Не знаю, как вы, а я определяю пол по скорости перемещения в пространстве.
Женщины наращивают не столько ногти, сколько силу и гибкость. В спортзалах их существенно больше, чем мужчин. В большинстве йога-студий Москвы нет никого, кроме женщин. Потому что мужчины не только не воспитывают в себе силу, но еще и прямолинейно или, как сказали бы женщины, тупо понимают ее.
Мы не знаем, кто лучше учит детей, мужчины или женщины. Во-первых, такие исследования запрещены. Во-вторых, статистически они будут нерелевантны. Потому что школой, нашей школой уж точно, правят женщины. Лет 80 уже. Слабакам, как известно, нет места в школе.
80 послевоенных лет будущее страны создают женщины. А вы думали — где оно куется? В МГИМО или ПТУ №8? Нет, МГИМО занимается настоящим, а будущее программируется в школе.
И вот в этом царстве Girl Power ты слышишь такое: если тебя бьет девочка, стерпи, ведь они слабые. 12-летнему Антону предлагается присесть за пьяный корпоративный стол 8 Марта: «Садись, мальчик, выпей с нами за слабый пол». Все смеются и чокаются.
Что мне сказать моему сыну? Как мне помочь преодолеть ему эту законную растерянность, буквально — когнитивный диссонанс? Начать издалека? С политической истории? Рассказать, как примерно 100 лет назад бойкие девочки с прическами каре взяли историю Адама и Евы, сложную историю, прежде всего, потому что очень старую историю и потому, понимаемую юными девочками с прическами каре как историю печальную, неприлично расчирикали Адама марксистскими каракулями и представили историю Мужчины и Женщины, полную неизъяснимых, темных и радостных тайн, как историю классовой борьбы — эксплуатации одного другим.
Уже десятый час вечера. И если я возьмусь объяснять, кто такой Маркс и зачем он понадобился бойким девочкам, да и бойким мальчикам начала XX века в комиксе про Адама и Еву, Антон опять опоздает на первый урок. А я обещал классной руководительнице (феминитив!), которую я и в самом деле считаю классной, что Антон будет приходить вовремя.
Из этого педагогического затруднения я выхожу не только самым простым, но и самым честным образом. Я говорю Антону не о первофеминистках, а о себе.
Не без боли и страха я предъявляю Антону свою историю, хотя надеялся, что он о ней не узнает. Я говорю о том, как однажды в угаре тысячевольтной любви я отозвался на бесконтактное насилие одним резким движением. Дело было не то чтобы очень молодое, но молод был русский Facebook*. Он тогда с большим энтузиазмом осваивал технологию сетевого хейта. И она была с большим удовольствием опробована на мне, когда некоторые осколки этого несчастья были представлены публике одним бесконечно ненадежным свидетелем.
— Я заплатил за одно движение очень высокую цену, Антон. И продолжаю платить. Поскольку я не стал исповедоваться перед толпой, как все было на самом деле, каждый был волен говорить о том, как он воображает, что было между нами. И вообще, это хороший момент расстаться с этим твоим заблуждением: женщины и мужчины не равны. Женщины, конечно, не слабее мужчин. Я думаю, они почти во всем сильнее. Но это мое мнение. Точно тебе скажу: женщины — другие. Они, например, очень различаются с мужчинами в том, как они падают. Ты ведь знаешь, как по-разному падают футболисты: один после физического контакта просто недвижимо лежит на поле, другие долго катятся по траве со страшной гримасой боли. Тут сила контакта вторична, первично само падение. Как будто этим падением человек хочет что-то сказать всем, кто его видит. Женщины лучше стоят на ногах, чем мужчины. Они реже падают во всех смыслах. Поэтому, когда что-либо сбивает их с ног, они падают шумно и эффектно. Это похоже на громкое и многословное высказывание. Как падения Неймара и Винисиуса, которых болельщики, как ты знаешь, часто обвиняют в немужественном поведении на поле.— Ну я с этим категорически не согласен! Это тоже сексизм! Сексизм-1. А ко мне применили сексизм-2.
Антон, мы бесконечно слабы и беззащитны перед женщинами в применении силы. Поэтому дай мне слово, что ты никогда не будешь прикасаться к девочкам — не прикоснешься в злости и гневе. Это очень опасно! В первую очередь для тебя. И держаться этого — одна из редких возможностей почувствовать себя рядом с женщиной сильным.— Да.
*Facebook принадлежит компании Meta, признанной экстремистской и запрещенной на территории РФ
