Исповедовать веру — не значит констатировать: «Я верю, что Бог существует». Символ веры начинается иначе: «Верую во единого Бога».
«Вера, что…» коренным образом отличается от «веры в…». Можно верить, что кто-то или что-то существует, однако эта вера никак не повлияет на мою жизнь. Я могу взять телефонный справочник города Уиган и, читая страницу за страницей, склонен буду верить, что некоторые (или даже почти все) из поименованных в нем людей действительно существуют. Но я никого из них не знаю, я даже ни разу не бывал в Уигане, и потому моя вера в их существование никоим образом не скажется на моей жизни. С другой стороны, обращенное к ближайшему другу «Я в тебя верю» выражает нечто намного большее, нежели уверенность, что этот человек существует. «Я в тебя верю» означает: «Вот, я стою перед тобой, я полагаюсь на тебя, полностью доверяю тебе, возлагаю на тебя всю надежду». Именно это мы говорим Богу всякий раз, когда произносим Символ веры.
Итак, вера в Бога — вовсе не то же, что логически выведенное убеждение или теорема в евклидовой геометрии. Бог не умозаключение и не решение математической задачи. Вера в Него не сводится к признанию возможности Его бытия, даже если оно не может быть «доказано»; верить — значит уповать на Того, Кого мы знаем и любим. Вера — не допущение истинности того или иного, но уверенность в том, что кто-то здесь, рядом.
Она — не плод логических доказательств, но личные отношения. У каждого из нас эти отношения несовершенны, в них нам еще расти и расти, поэтому вере всегда сопутствует сомнение. Иначе говоря, вера и сомнение сосуществуют друг с другом. Возможно, есть люди, которым, по милости Божией, удалось сохранить и пронести через всю жизнь младенческую веру, позволяющую безоговорочно принимать то, чему их учат. Однако большинство наших современников не столь простодушны. Нам надо бы плакать о себе: «Верую, Господи! Помоги моему неверию» (Мф. 9: 24); эти слова очень многим из нас суждено повторять до последнего вздоха. Однако сами по себе сомнения еще не означают отсутствие веры. Напротив, они могут свидетельствовать о том, что она жива, растет, умножается. Ибо вера не покой, но дерзновение, не загородка, за которой можно спрятаться от неведомого, но готовность решительно выйти ему навстречу. Православный христианин вполне мог бы, вслед за епископом Дж. А. Робинсоном 1, сказать, что «вера — это постоянный диалог с сомнением». Как верно заметил Томас Мертон, «прежде, чем вера станет источником уверенности и мира, она — причина вопрошаний и борьбы»2.
Итак, вера — это личные отношения с Богом, несовершенные, но вполне реальные. Веровать означает знать Бога не «теоретически» и не как абстрактный принцип, но как личность. Чтобы познать человека, его необходимо полюбить, одного лишь более или менее исчерпывающего знания о нем недостаточно; подлинное познание другого невозможно без взаимной любви. Мы ничего по-настоящему не знаем о тех, кого ненавидим. Все, что можно более или менее точно сказать о превышающем наше понимание Боге, — Он есть личность, и Он есть любовь. По сути, это одно и то же. Только личностная любовь способна ввести нас в тайну Бога. Как сказано в «Облаке неведения», Его «можно только возлюбить, а не помыслить. Его можно постичь и удержать только любовью и никогда — рассудком» 3.
Отчасти представление о личностной любви, связующей верующего с Объектом его веры, дают три примера — три словесных иконы. Первый — составленное во II веке описание мученичества святого Поликарпа. Римские воины пришли, чтобы арестовать престарелого епископа и повести его на неминуемую (он знает об этом) смерть.
«Итак, услышав, что искавшие его пришли, он пошел и разговаривал с ними, так что [пришедшие] дивились, видя лета его и твердость духа, и [спрашивали], нужно ли было столько стараться, чтобы схватить такого старца?.. Немедленно в сей же час приказал он предложить им есть и пить досыта, и просил их лишь дать ему один час помолиться беспрепятственно. Когда они согласились, то он встал и молился, исполнившись благодати Божией, так что в продолжение двух часов не мог умолкнуть. Слышавшие дивились и многие раскаивались, что пошли против такого божественного старца.
Когда же он окончил молитву, воспомянув всех, когдалибо общавшихся с ним, малых и больших, славных и безвестных, и всю Кафолическую во вселенной Церковь, и когда наступило время отправиться, тогда, посадив его на осла, повезли в город; была же Великая Суббота» 4.
Его любовь к Богу и к человечеству в Боге была такой всеохватной, что в момент тягчайшего испытания святой Поликарп думает не о грозящей ему опасности, но только о других. Когда же римский правитель предложил ему жизнь ценой отречения от Христа, святитель ответил: «Уже восемьдесят шесть лет я служу Ему, и Он ничем меня не обидел. Как же я могу хулить Царя моего?»
Второй пример — из Симеона Нового Богослова (IX век). Он описывает, как Христос явился ему в видении Света:
Превоссиял Ты, итак,
И, мнилось, всецело хорошо видящему был явлен мне.
И, «о, Владыка», говорящего меня, «Кто тогда был?»,
Тогда гласа меня, прежде блудного, удостоил Ты,
И так благосклонно провещал мне,
Изумляющемуся и ужасающемуся, и трепещущему,
И в себе как то думающему и говорящему:
«Неужели, когда-нибудь, Слава сама,
И Светлости самой величие имеет желание?
Как же или откуда я таковых благ удостоился?»
«Я, говорит Он, есть Бог, ради тебя ставший человеком.
И по тому, что Меня от всей души ты взыскал,
Вот ты пребываешь отныне братом Моим,
И сонаследником Моим, и другом Моим» 5.
Третье — молитва жившего в XVII веке русского епископа святителя Димитрия Ростовского:
Прииди, Свете мой, и просвети мою душу,
Прииди, Жизне моя, и восставь меня от смерти,
Прииди, Врачу мой, и исцели мои немощи,
Прииди, огню Божественной любви, и сожги терние
моих грехов, и зажги мое сердце
пламенем Твоей любви;
Прииди, Царю мой, воссядь на престоле моего сердца
и царствуй в нем,
ибо Ты един Царь мой и Господь 6.
Итак, Бог — это тот, кого мы любим, наш близкий Друг. Нет надобности доказывать бытие близкого друга. «Бог, — пишет Оливье Клеман 7, — не внешнее свидетельство, но тайна, взывающая изнутри каждого из нас». Если мы веруем в Него, то лишь потому, что познали Его на собственном опыте, а не «вывели» путем логических доказательств. Здесь, однако, необходимо сделать различие между опытом (experience) и «переживаниями» (experiences). Непосредственный опыт вовсе не обязательно должен сопровождаться особыми «ощущениями». Действительно, есть немало тех, кто пришел к вере, ведомый неким голосом или видением, как это было с Павлом по пути в Дамаск (см.: Деян. 9: 1–9). Однако не меньше и других, никогда ничего подобного не испытывавших, но готовых свидетельствовать, что их жизнь пронизана присутствием живого Бога, и знание об этом сильнее всех сомнений. Пусть им не удается назвать время и место встречи так же точно, как называли его блаженный Августин, Паскаль или Уэсли, тем не менее они могут со всей уверенностью сказать: «Я встретился с Богом лицом к лицу».
Итак, основное доказательство бытия Божиего — непосредственный опыт, пусть даже не всегда связанный «ощущениями». Спору нет, «вывести» Божественную реальность путем умозаключений невозможно, но все же существуют некоторые «указатели», напоминающие о ней. В окружающем нас мире, равно и в нас самих, есть немало того, что требует объяснений, но остается непроясненным вне веры в Бога как Личность. Три таких «указателя» требуют отдельного упоминания.
Во-первых, это мир вокруг нас. Что мы видим? Хаос, распад и запустение, трагическое отчаяние, бессмысленные, как может показаться, страдания. И это все? Конечно, нет. Если существует «аргумент зла», то, несомненно, есть и «аргумент добра». Всюду, куда ни посмотри, видно не только уродство, но и красота. В снежинке, в листе, в насекомом обнаруживаются столь утонченные и пропорциональные формы, воспроизвести какие не под силу ни одному человеку. Не стоит впадать в сентиментальность, но и не замечать этого тоже нельзя. Как они появились, откуда взялись? Допустим, я возьму совсем новую, только что отпечатанную, разложенную по мастям колоду карт и начну ее тасовать. Чем дольше я буду карты перетасовывать, тем скорее сотрутся изначально четкие линии. Но во вселенной все происходило совсем наоборот. Из первоначального хаоса постепенно возникали все более сложные, осмысленные элементы, формы, системы, и, наконец, появилась сложнейшая из них — человек. Почему со вселенной все происходит совсем иначе, нежели с колодой карт? Кто или что отвечает за порядок и смысл мироздания? Подобные вопросы только кажутся неразумными. Именно разум побуждает меня искать первопричинy везде, где я вижу упорядоченность и смысл.
«Кукуруза была Бессмертным Зерном, которое никогда не жнут и не сеют. Мне казалось, оно пребывает из Вечности в Вечность. Уличные Камни и Пыль были драгоценней Золота… Когда я впервые, сквозь ворота, увидел Зеленые Деревья, они заворожили меня; при виде их неописуемой Красы сердце зашлось от восторга, такими Невиданными, Дивными они были…». Так Томас Траэрн 8 описывает свое детское восхищение красотой мира, и его рассказ перекликается со многими текстами, возникшими в православной культуре. Взять хотя бы «Поучение» киевского князя Владимира Мономаха:
«…как небо устроено, или как солнце, или как луна, или как звезды, и тьма, и свет? И земля на водах положена, Господи, Твоим промыслом! Звери различные и птицы и рыбы украшены Твоим промыслом, Господи! И этому чуду подивимся, как из праха создал человека, как разнообразны человеческие лица; если и всех людей собрать, не у всех один облик, но каждый имеет свой облик лица, по Божией мудрости. И тому подивимся, как птицы небесные из рая идут, и прежде всего в наши руки, и не поселяются в одной стране, но и сильные и слабые идут по всем землям, по Божиему повелению, чтобы наполнились леса и поля» 9.
Присутствие в мире не только бессмысленности, но смысла, не только тщеты и разлада, но цельности и красоты — вот первый «указатель» пути к Богу. Второй мы находим в самих себе. Откуда во мне чувство долга, осознание нравственной обязанности, способность различать добро и зло, совесть, наконец? Ни жаждой наслаждений, ни бегством от боли это не объяснишь… Причем совесть не просто подсказывает мне следовать правилам, которые установили другие; она личностна. Почему помещенный в определенном пространстве и времени, я открываю в себе то, что Николай Кавасила назвал «бесконечной жаждой» или жаждой бесконечного? Кто я? Что я есть?
Простых, очевидных ответов на эти вопросы не существует. Пределы человеческой личности необычайно широки; о своем назначении и глубинном «я» каждый из нас знает очень мало. Наделенные способностью воспринимать глазами, умом и сердцем, памятью и таинственной силой бессознательного, мы можем мысленно пересекать огромные пространства, простираться назад и вперед во времени, прорываться за пределы пространства и времени — в вечность. «Само сердце — малый сосуд, — учит святой Макарий, — но там есть змии, там есть львы, там есть ядоносные звери, там все сокровища порока, там все пути негладкие и стропотные, там пропасти; но там также и Бог, там Ангелы, там жизнь и царство, там свет и Апостолы, там сoкровища благодати, там есть все» 10.
Итак, второй «указатель» — в сердце каждого из нас. Зачем нужна совесть? Чем объяснить мое переживание бесконечного? Во мне есть нечто, побуждающее меня постоянно прорываться за собственные пределы. Я ношу в себе источник удивления, источник постоянной самотрансценденции.
Третий «указатель» — в моих отношениях с другими, подобными мне людьми. Каждому из нас — возможно, единожды или дважды за всю жизнь — доводилось переживать неожиданное озарение, когда перед нами открывалась вся глубина бытия, вся истина, которую несет в себе другой, и мы чувствовали его (или ее) жизнь, как свою. Встреча с подлинной человечностью — это опять же встреча с трансцендентным и вневременным, с тем, что сильнее смерти. Искренне признаться в любви — значит сказать: «Ты никогда не умрешь»11.
В такие минуты сопричастности мы знаем, не теоретически, по внутреннему убеждению знаем, что с физической кончиной жизнь не заканчивается.
Иначе говоря, отношения с другими, равно как и опыт встречи с самим собой, дают нам пережить реальность трансцедентного, открывают нечто, находящееся вне и превыше видимой реальности.
Как сохранить верность этим мгновениям, истины, как их осмыслить?
Три «указателя» — мир вокруг нас, наш внутренний мир, и отношения с другими — подсказывают путь, ведущий к «вратам веры» в Бога. Ни один из них не содержит логических доказательств. Но что им можно противопоставить?
Тезис о том, что порядок мироздания — это всего лишь благоприятное, но случайное стечение обстоятельств, совесть — не более чем результат адаптации к социальным условиям, а когда жизнь на планете угаснет, весь опыт человечества, все, чему оно научилось, все его возможности исчезнут, словно их и не было? Такие утверждения, на мой взгляд, не только неубедительны и бесчеловечны, но в высшей степени бессмысленны.
Мне, поскольку я человек, всегда нужны разумные объяснения. Если я ищу объяснения каждой мелочи, неужели я должен отказываться от них, когда речь заходит о чем-то более фундаментальном? Вера в Бога помогает мне понять, почему мир таков, каков есть, во всем его безобразии и во всей красе, почему я таков, каков есть, со всеми моими достоинствами и пороками, почему я призван любить других и тем утверждать их вечную ценность. Вне веры объяснить это я не могу. Она открывает мне смысл всего сущего, как ничто иное помогает видеть цельность мира. Иными словами, она позволяет мне собирать многое, казалось бы разрозненное, воедино.
1 Дж. А. Т. Робинсон (J. A. T. Robinson; 1919–1983) — англиканский епископ Вулвичский, богослов и исследователь Св. Писания. Его книга «Быть честным пред Богом» (Honest to God, 1963) произвела настоящий фурор после выхода, став своего рода знаменем радикально-либеральной теологии. — Прим. ред.
2 Томас Мертон (Thomas Merton; 1915–1968) — католический монах-траппист (имя в монашестве — Людовик), крайне популярный в 1950–1970-е гг. на Западе автор духовной литературы, поэт. Цитата — из его книги Conjectures of a Guilty Bystander (1966). — Прим. ред.
3 The Cloud of Unknowing. Сhapter 6 / ed. Justin McCann. The Orchard Books: Burns Oates, London, 1952. Р. 14. «Облако неведения» — написанный неизвестным монахом английский мистический трактат конца XIV в.
4 Окружное послание Смирнской церкви о мученичестве св. Поликарпа, VII.
5 Ср.: Симеон Новый Богослов, прп. Второе благодарение (Cлово 91), 10.
6 Цит. по: Arseniev N. We Beheld His Glory: The Primitive Christian Message and Present-Day Religious Trendss. L.: SPCK, 1937. Р. 133. Ср. Димитрий Ростовский, свт. Второе стихословие любезного к Богу беседования, 10 // Сочинения святого Димитрия, митрополита Ростовского. Т. 1. М. : Синод. тип., 1839. С. 451.
7 Оливье Морис Клеман (Olivier-Maurice Clément; 1921–2009) — французский православный богослов, историк Церкви, профессор Свято-Сергиевского богословского института, известный на Западе популяризатор Православия.
8 Томас Траэрн (Thomas Traherne; 1636–1674) — английский поэт и религиозный мыслитель, самое важное сочинение которого, «Сотницы созерцаний» (The Centuries of Meditations), было обнаружено и опубликовано только в ХХ в.
9 Поучение Владимира Мономаха // Памятники литературы Древней Руси. Т. 1. М.: Художественная литература, 1978. С. 396.
10 Макарий Египетский, прп. Духовные беседы. Беседа 43, 7.
11 Ср.: «Французский философ Габриэль Марсель говорил: „Сказать человеку: “Я тебя люблю” — то же самое, что сказать ему: “Ты будешь жить вечно, ты никогда не умрешь…”“» (Антоний. митр. Сурожский Таинство любви. Беседа о христианском браке). — Прим. ред.
Название фрагмента дано редакцией «Татьянина дня»
Книги издательства «Никея» можно купить в лавке храма мученицы Татианы (Большая Никитская улица, 1). Студенты МГУ могут получить 10%-ную скидку на литературу духовного содержания, предъявив студенческий билет
