В регионе Восточной Азии огромное количество проблем, которые в любой момент могут вспыхнуть ярче, чем даже на Западе, говорит проректор по международным отношениям ДВФУ Евгений Власов. Поэтому сегодня должна идти речь о взаимодополнении и кооперации сильных сторон разных исследовательских центров для решения общих стратегических задач страны.
— Евгений Евгеньевич, как, на ваш взгляд, с годами меняются подходы в отечественном востоковедении?
— В последнее время много говорят про цифровое востоковедение, есть ряд хороших инициатив по использованию ИИ и информационных технологий для решения прикладных задач. А в логике политики поворота на Восток все чаще коллеги-ученые соглашаются с мыслью о синергетическом подходе — взаимодополнении и кооперации сильных сторон разных исследовательских центров для решения общих стратегических задач страны. Например, наш востоковедный центр во Владивостоке занимается вопросами Восточной, Юго-Восточной, Южной Азии.
Этому есть объяснение. Дело в том, что в регионе Восточной Азии есть внешние игроки, в том числе США со своей долгосрочной политикой. Здесь огромное количество проблем, которые в любой момент могут вспыхнуть ярче, чем даже на западе. Корейский полуостров, масса нерешенных вопросов в Южно-Китайском море, огромное количество приграничных конфликтов. Не случайно сейчас мы говорим про идеологическое противостояние, которое тоже в этом регионе происходит.
Количество нерешенных конфликтов пока превалирует над возможностью выстраивания бесшовного адекватного взаимодействия. Поэтому пока наш регион подвержен ряду тенденций по манипулированию со стороны условно внешних акторов.
— Приход к власти нового лидера в США может обострить ситуацию в Восточной Азии?
— Не стоит питать иллюзий. США выгодно, чтобы в Евразии было «горячо». Они используют возможность управляемо дестабилизировать разные точки в мире. Так США решают не только внешнеполитические, но и внутриэкономические проблемы. Будет это Трамп или Харрис, стратегия здесь мало поменяется. К тому же в США президент далеко не единственная движущая политику сила. Так что России и ее партнерам в Азии придется отстаивать свою независимую позицию.
— Вы — исследователь Вьетнама. Каковы перспективы развития отношений этой страны с Россией?
— Во-первых, у нас хорошее взаимодействие на уровне политики. Многие вьетнамцы — выпускники российских и советских вузов — по-прежнему хорошо и тепло относятся к России. Более того, сейчас они занимают высокие позиции в своем государстве. Но этот уровень взаимодействия постепенно может снизиться, если мы не будем поддерживать высокое качество подготовки специалистов из Вьетнама.
Есть такой момент, что Вьетнам, как и КНР, очень закрыты с точки зрения получения информации, фактуры по внутреннему политическому процессу. Мы знаем, что идет некоторая фракционная дискуссия, кулуарные переговоры, но официальные источники с пленумов компартий вам, конечно, об этом не расскажут. Так что наш анализ во многом косвенный, по публикуемым документам, которые поступают.
Важным элементом во Вьетнаме является борьба с коррупцией. Вот уже два президента страны из-за коррупционных скандалов ушли в отставку. На мой взгляд, это позитивные для России решения, потому что и тот, и другой руководитель ориентировались на интенсификацию торгово-экономического взаимодействия с Западом. Сейчас президентом стал г-н Лыонг Кыонг — кадровый военный, генерал армии, хороший аналитик. Это дает надежду на фиксацию стабильности в российско-вьетнамских отношениях, которые традиционно были наиболее крепки между военными.
Во-вторых, военно-техническое сотрудничество с Вьетнамом по-прежнему имеет важную политическую значимость для удержания фокуса Вьетнама в пуле друзей России. Для нас важна коммуникация на политическом уровне с коммунистической партией.
В-третьих, перспективно совместное развитие интеллектуальных продуктов, в первую очередь в области искусственного интеллекта.
Вьетнам — очень динамично развивающаяся страна с точки зрения информационных технологий, с точки зрения привлечения инвестиций. Но сфера цифровизации тех или иных процессов управления государством во Вьетнаме пока слабо развита.
Мы могли бы предложить создание умных кампусов или смарт-городов, интегрировать наши цифровые решения. К примеру, «Сбер» плюс «Госуслуги» для Вьетнама — это супертехнологии, их там нет, и своими силами они пока подобное сделать не смогут. А мировые аналоги такого класса стоят гораздо дороже.
Россия, безусловно, старается держать высокий темп взаимодействия с Вьетнамом, но во многом мы не успеваем из-за того, что высока степень конкуренции и количество глобальных участников.
Китайские проблемы— Недавно состоялся VI Российско-китайский форум по всестороннему стратегическому сотрудничеству «Концепция безопасности и развития Северо-Восточной Азии: взгляд Китая и России». На нем обсуждалась проблема «реальности» международных транспортных коридоров из КНР (МТК). Почему, несмотря на 30 лет работы, проекты МТК далеки до завершения?
— Эти коридоры фактически существуют, пробные партии грузов по ним направляли. Наблюдался определенный всплеск перевозок до пандемии, но COVID значительно сократил возможности. Как с точки зрения ограничений на границах, так и пробуксовки этих проектов. Кроме того, здесь многое упирается в инфраструктурные решения и возможности. Бюрократические решения иногда запаздывают. Существует абсолютно адекватный запрос на увеличение товарооборота, который в прошлом году превысил 240 млрд долларов, и статистика подтверждает, что в будущем он будет только расти.
Данные процессы нужно качественно оптимизировать и технологизировать. Ряд сервисов вводится и с китайской, и с нашей стороны. Но есть дисбаланс, несочетаемость разных цифровых платформ. При этом те решения, которые принимались по коридорам 10–30 лет назад, уже неактуальны. Мир поменялся, многие процессы, в том числе логистические, теперь невозможны. Раньше речь шла о глобализации, теперь новый тренд — деглобализация и даже регионализация некоторых производств и цепочек. В условиях многополярности это ощущается особенно четко.
— На ваш взгляд, какие конкретные российско-китайские проекты наиболее близки к реализации и какие решения тут надо принять?
— Что было бы интересным, на мой взгляд, так это адаптировать к нашим реалиям технологии и методики в строительстве зданий и инфраструктуры, чтобы приблизиться к тем срокам и качеству, которые есть в КНР. Конечно, с учетом того, чтобы результат отвечал российским стандартам. Строительство во Владивостоке или поблизости весьма бы стимулировало создание устойчивых связей для китайского и российского бизнесов.
Это важно и по гуманитарной линии, потому что есть потребность в среднесрочном проживании для специалистов, студентов, предпринимателей из Китая. Нам нужно больше российских ребят, которые понимают, как работать с Китаем. И нам нужно больше китайских ребят, которые понимают, как работать с Россией. Причем владеющих языками и разбирающихся в тонкостях деловой культуры, юридических вопросах.
Когда китайские студенты осознанно выбирают учебу в России и приезжают сюда, то они стимулируют к туристическим поездкам своих родителей, родственников, друзей, знакомых.
— Почему у предпринимателей, которые выходят на китайский рынок в основном с сырьем, продуктами питания, много по этому поводу несбывшихся надежд и накопившегося негатива? Инициатив и попыток не счесть, но чем представлен российский рынок в КНР, по сути?
— На китайском рынке российские компании сталкиваются с конкуренцией гораздо более жесткой, чем, допустим, в Европе. Китайский бизнес с точки зрения присутствия в цифровом мире и логистики — новая, часто непонятная экосистема. Соотечественники привыкли думать, что Восток — это отсталость, но сегодня как раз все наоборот.
Без консолидации с экспертным сообществом, поодиночке вероятность завоевать долю рынка низка. Зачастую даже успешные в России предприниматели быстро теряли уникальность, когда китайский бизнес копировал их продукты, технологии, вытеснял с рынка.
Высококонкурентен индийский рынок, рынок растущего Вьетнама. Если китайский рынок сложен с точки зрения своей закрытости и там нужно понимать правила игры изнутри, то вьетнамский открыт. Но там работают «все», в том числе американские корпорации. Как только российские компании показывают конкурентное преимущество, их просто «сжирают» те, у кого ресурс выше — за счет сети по всему миру, интеллектуальной базы, административного ресурса (без которого в Азии никуда).
Надо смотреть на долгосрочные перспективы, как защитить свои инвестиции или просто бизнес. Самый простой выход — найти партнера среди местных предпринимателей. Но найти порядочного визави нелегко. Переориентация бизнеса с Запада на Восток без понимания внутренней механики — дело бесперспективное. Предприятиям стоит воспитывать своих проводников в мир Востока, нужны системно подготовленные люди.
«Восточник восточнику всегда поможет»— В чем выражается сотрудничество ДВФУ и вузов КНР (других стран) сегодня? Расширяется ли это направление или санкции сыграли против?
— Университет был создан как Восточный институт и всегда был ориентирован в соответствующую сторону. Широкая сеть партнеров, которые есть у ДВФУ, предоставляет возможности для расширения сотрудничества в Азии. Есть пара университетов в регионе, с которыми мы сократили сотрудничество из-за чрезмерной политической ангажированности зарубежных коллег, остальные продолжили диалог в исследованиях и подготовке кадров.
Мы расширяем партнерство с южными провинциями Китая. Это торгово-промышленные центры КНР, где запрос на сотрудничество намного выше, чем на северо-востоке страны. Идем к созданию совместного филиала в Гуанчжоу по развитию медицины и биотехнологий. В крупнейшем городе планеты Чунцин мы собираемся создать совместный центр по развитию информационных технологий, интеграции «цифровых» систем Китая и России.
Интересный проект реализуется на базе ДВФУ в Ханое. Мы разработали с помощью ИИ технологию прогнозирования тропических циклонов и локализовали для Вьетнама. При правильной интеграции в систему оповещения это решение встанет на защиту людей и бизнеса для стран с протяженной береговой линией.
— Существуют ли сложности с адаптацией иностранных студентов при обучении во Владивостоке? Как изменяется их количество? В каких компаниях они проходят практику, стажировку? По каким специальностям предпочитают обучаться?
— Немного сменились лидеры в топ-5 стран по количеству учащихся. До 2022 г. сюда входили Южная Корея и Япония, сейчас в топ поднялась Латинская Америка.
Суммарное количество иностранных студентов растет. Сейчас их 3700, это в шесть раз больше, чем на время создания ДВФУ. Кроме того, в 10 раз, до 800 человек, увеличилось количество слушателей в Русской школе — это ребята, которые проходят подготовительный курс во Владивостоке, наши будущие студенты. Больше всего в ДВФУ студентов из КНР, Индии и Узбекистана, растет количество вьетнамцев.
Как мы их адаптируем к российской образовательной системе? Через институт наставничества. Студент-наставник знает, как решить те или иные вопросы, находится в постоянном взаимодействии со всеми структурами университета.
В мою бытность студентом Восточного института существовало правило «восточник восточнику всегда поможет», и это правило я стараюсь культивировать для сегодняшних студентов всех направлений. Среда поддержки и взаимопонимания полезна каждому. Все выезжают на стажировки за рубеж, и даже если ты хорошо знаешь иностранный язык, то все равно требуется помощь и понимание товарища.
Есть ассоциации студентов из разных стран, которые объединены в коллегиальный орган. В ноябре-декабре ежегодно проходит Декада межнационального студенческого единства — масштабный праздник, во время которого студенты проводят мастер-классы, знакомят с культурными особенностями, национальными костюмами и кухней всех желающих. Многое делается для погружения студентов в российскую культурную среду. В академическом хоре вуза, студенческих объединениях и клубах немало иностранцев.
Культ предков— Почему в свое время вы увлеклись политологией и вьетнамистикой?
— Мои родители — математики, они научили меня анализировать. Будучи школьником, знакомился с документами правительства РФ. Понял, что в перспективе будет крайне востребованным изучение Азиатского региона и, в частности, Юго-Восточной Азии. А выпускников по этим направлениям немного.
Второе — мои учителя. Первый преподаватель вьетнамского языка — один из бывших председателей Общества Российско-вьетнамской дружбы Александр Соколовский. Он горячо любил Вьетнам, с большой любовью всегда про него рассказывал.
Во время учебы в Восточном институте (я поступил еще в ДВГУ, а окончил обучение в первом выпуске ДВФУ) два раза по году стажировался во Вьетнаме. Устроился ассистентом на кафедру. Также долгое время работал переводчиком в администрации города Владивостока. У нас был довольно большой поток делегаций из Вьетнама. На многих неформальных беседах было интересно общаться с представителями вьетнамской стороны.
Мои научные изыскания привели к тому, что диссертация посвящена политическому процессу во Вьетнаме. Мне кажется, мы мало уделяем значения анализу опыта наших азиатских партнеров. А вот как раз коллеги из Вьетнама и КНР очень скрупулезно анализируют то, что происходит в России. Прослеживаются интересные корреляции того, как вьетнамцы или китайцы адаптируют российский опыт с учетом наших ошибок. Или то, что не получилось в России, проводят у себя более успешно.
И у Вьетнама, и у Китая есть правильная, мне кажется, модель стратегии роста. И та, и другая страны развивали экономическую мощь, материальное благосостояние. Затем же начали с этого базиса политические реформы, формирование новых общественных институтов, продвижение на мировой арене.
— Над какими научными исследованиями вы лично работаете в настоящее время?
— Помимо политического процесса во Вьетнаме занимаюсь исследованиями молодежных политик в странах Азии. Это крайне важный вопрос. Все-таки молодежь — это будущее поколение, с кем мы будем работать.
Мы в России очень долгое время едем на рельсах, которые нам достались по инерции от Советского союза. В том числе в части выстраивания той же молодежной политики с Вьетнамом. Между тем здесь есть серьезная конкуренция со стороны, скажем так, западных ценностей.
— Есть ли черта национального характера, на которую стоит обратить внимание россиянам в общении с вьетнамцами?
— Коллегиальность и корпоративность. В решении каких-то сложных ситуаций вьетнамцы собираются и решают все вместе. Не только для Вьетнама, но и в целом, наверное, для стран конфуцианского ареала: есть обязательные праздники, на которые они собираются семьей.
Я лично воспитан в традициях уважения старших. Когда приехал во Вьетнам, то увидел, что там культ предков — основополагающая, даже фундаментальная часть. Которая пережила и буддизм, и конфуцианство, и христианство.
Мне кажется, такой вот культовости — не с точки зрения символизма, а сохранения и передачи традиций внутри своей семьи или сообщества — россиянам не хватает.
Когда идет спор, к чему русские ближе — к востоку или к западу, — мне кажется, что такие же ценности, как у вьетнамцев, прописаны в нашем культурном коде. Какие бы демократичные, либеральные, тонизированные вещи ни оказывали влияние на нас и нашу молодежь. Мы никуда от них не денемся.
