О премьере Антона Федорова «Шинель»
В Пространстве «Внутри» на днях сыграли премьеру Антона Федорова по гоголевской «Шинели».
Спектакль обещает стать одним из главных событий сезона. Мир, созданный режиссером на небольшой сцене «Внутри», — мир маленького человека, рассмотренный как будто сквозь увеличительное стекло, приобретает космический масштаб. Но Зло, плотно укоренившееся и не желающее сдавать позиции, раздавливает и уничтожает его.
Режиссерский почерк Антона Федорова опытному зрителю, посмотревшему хотя бы несколько его спектаклей, знаком и понятен сразу. Тем, кто видит его постановки впервые, все покажется странным и даже изуродованным. Персонажи «Шинели» не похожи на обычных людей: их походки напоминают заторможенное подергивание, как будто нам показывают немое кино в замедленной съемке. Разговаривают они тоже на какой-то тарабарщине: отрывистыми репликами, проглатывая и коверкая слова. Возникает такая словесная вязь, в которой, если получится, удается угадать отдельные фразы.
Можно, конечно, обвинить Федорова в повторяемости приемов: такое мы уже видели и в «Мадам Бовари», и в «Морфии» Псковского театра драмы, но сделано это настолько талантливо, что язык не поворачивается сказать: «Хватит!». Такое существование на сцене под силу далеко не всем, артисты Федорова совершают настоящий подвиг (в данном случае хочется от души поаплодировать Сергею Шайдакову, Наталье Рычковой, Алексею Чернышеву, Семену Штейнбергу, которые за полтора часа действия «Шинели» ни разу не споткнулись, ни разу не дали промаха, а все это время органично существовали в образах).
Возникает вопрос — почему эти персонажи такие? У меня на это два ответа. Во-первых, в таком искаженном, гротесковом виде они представляются режиссеру, эти люди потеряли человеческий облик, они жестокосердны, немилосердны и бездушны. Во-вторых, таким их видит главный герой Акакий Акакиевич, который, несмотря на всю свою ничтожность, все же сохранил в себе остатки человечности.
Сергей Шайдаков, который играет Акакия Акакиевича, на гоголевского Башмачкина внешне не похож совсем. У Гоголя он «несколько рябоват, несколько рыжеват, несколько даже на вид подслеповат» и маленького роста. А Шайдаков весь спектакль ходит на ходулях и чуть ли не упирается макушкой в потолок. Но во всем остальном он — истинный Акакий Акакиевич: человек никчемный и незаметный, тихий, скромный и забитый, говорящий отдельными междометиями. Вся его жизнь — это походы на работу в Департамент, где он старательно переписывает бумаги, возвращение домой, скромный ужин, сон, — и так каждый день.
При первом взгляде на сцену (сценография — также Антон Федоров) возникает ощущение, что перед нами — кукольный домик. Все тут маленькое и игрушечное. Кровать, на которую забирается Акакий, крошечный столик с домашней утварью, где хозяйка квартиры (Наталья Рычкова) постоянно что-то стряпает. Слева — другая «часть жизни» Акакия: приделанный к стене письменный стол с бумагами, собственно, его рабочее место. На этом фоне фигура Башмачкина кажется действительно очень высокой. Маленький человек с большой буквы. Федоров как будто с самого начала показывает нам своеобразное величие этого маленького человека, он существует как будто «над» своим скромным бытом, и в финале, когда его становится по-настоящему жалко, и зритель скорбит над его несчастной судьбой, величие этого маленького человека уже не представляется насмешкой.
В доме с Акакием Акакиевичем, помимо старухи хозяйки квартиры, чье лицо различить почти невозможно (оно спрятано под копной нечесаных седых волос), живет еще одно непонятное существо по имени Валера, обозначенное в программке как «Кто-то» (Семен Штейнберг). То ли это просто черт, то ли альтер-эго автора, то ли второе «Я» Башмачкина, с которым он периодически вступает в диалог. Хотя хозяйка с «Кем-то» тоже активно взаимодействует и упорно повторяет ему, что «он, дескать, ей всю жизнь сломал». В общем, этот «Кто-то» неотступно следует за героем и все время его подначивает, подсказывает, как поступить и откровенно издевается над ним. Семен Штейнберг играет в этом спектакле не только непонятного «Кого-то», но и Частного пристава и Чиновника (Значительное лицо) — самых что ни на есть омерзительных персонажей.
Есть тут и еще одно действующее лицо, до поры до времени существующее только под черным покрывалом и изредка высовывающее из него то голову, то шкурку куницы, то еще какой-то предмет — портной Петрович (Алексей Чернышев). Он, с одной стороны, кажется совсем уж комическим персонажем, с другой — вселяет какой-то инфернальный ужас своим мерзким, раздражающим смехом и жуткими гримасами. Когда же, наконец, он изготавливает для Акакия новую шинель, то выбирается из своего убежища и приобретает откровенно звериный вид: между ног у него вырастает огромных размеров пенис. Внешне он сильно смахивает на Тараса Бульбу и прямо-таки его цитирует: «Поворотись-ка спинкой», — заявляет он Акакию.
В спектакле, как всегда у Федорова, присутствует изрядная доля юмора: он подшучивает над самим собой, над своей режиссурой, нелепые, гротесковые персонажи тоже вызывают смех в зале. Но в целом это очень страшный и неуютный мир. Мир холодного и мрачного Петербурга (Петербурга и Гоголя, и Достоевского), в котором дуют ветра, метет метель и везде подстерегает опасность. Блестящая анимация Нади Гольдман легкими штрихами на белом занавесе передает эту атмосферу. В таком Петербурге не хочется находиться, наоборот, все время возникает желание забиться в свой угол, в свой придуманный, маленький, кукольный мир, и никогда оттуда не вылезать.
И этот Петербург «поглощает» Акакия Акакиевича, раздавливает его, словно муху. Башмачкин, мечтавший о новой шинели, изо всех сил копящий на нее деньги, экономивший буквально на всем, живший впроголодь, наконец, эту шинель получает. И в первый же вечер в одной из подворотен Петербурга у него похищают его драгоценную обновку.
Единственная (за всю жизнь!) мечта Акакия Акакиевича развеивается как дым. И он, решивший бороться и обратиться сначала к караульному, а затем к Значительному лицу, генералу (его тоже играет Алексей Чернышев) терпит полное фиаско. От холода, унижения и внезапной потери он умирает: с жутким треском его длинное тело буквально разламывается на куски.
И если у Гоголя в конце возникает мистический мотив: на улицах Петербурга появляется привидение, стаскивающее с прохожих шинели и добирающее в итоге до Значительного лица, с которого оно тоже срывает шинель, то у Федорова зло остается неотмщенным. Никакой мистики, никакой вендетты.
Мир маленького человека, вступившего в схватку чуть ли не с самой Судьбой, рассыпается на наших глазах, не оставляя после себя ни единого воспоминания. Страшная получилась история, безвыходная и безысходная: в финале спектакля анимированный портрет Гоголя помахивает крылышками откуда-то с небес и словно подмигивает нам, простым смертным, вынужденным в этом лютом мире существовать и выживать.
