Малоизвестная опера советского композитора-авангардиста по пьесе Пабло Пикассо впервые увидела свет рампы. «Четыре девушки» Эдисона Денисова — наполненный счастьем раритет с несчастливой судьбой: эстетская партитура, обыгрывающая античную тематику, была создана еще в 1980-х, но более трети века так и не была поставлена, хотя несколько раз исполнялась в концертном формате. Театр Н.И. Сац исправил несправедливость, подарив произведению сценическое воплощение. «Известия» в числе первых оценили эту работу.
В послевоенном поколении советских композиторов Эдисон Денисов был одной из самых ярких фигур — в чем-то более радикальной и цельной, чем Шнитке и Губайдулина, известные широкой публике благодаря работе в кино. Причем раньше своих коллег он смог завоевать признание за рубежом. В середине 1960-х лидер европейского авангарда Пьер Булез познакомился с нотами кантаты «Солнце инков» Денисова, высоко оценил опус и включил в программу Дармштадтского фестиваля (на тот момент Мекки передового искусства). Тогда у двух великих экспериментаторов завязалась дружба, яркими эпизодами которой стали два исторических визита Булеза в СССР.
Фото: РИА Новости/Рудольф Алфимов Советский композитор Эдисон ДенисовСимпатия француза к русскому коллеге вполне объяснима: мало того что стилистически и технически их творчество действительно во многом схоже, так плюс к этому в музыке Денисова есть та же парижская изысканность, утонченность, что и у Булеза. А потому лучшего автора для создания оперы по пьесе Пикассо, с помощью благоухающей поэтической зауми обыгрывающей античные мифы, сложно даже представить. Вероятно, именно так рассуждал дирижер Геннадий Рождественский, когда предложил Денисову почитать только что опубликованных на русском «Четырех девушек» и положить их на музыку.
Рождественский собирался сделать вечер из двух одноактных произведений: до антракта должна была звучать редко исполняемая опера-интермедия Моцарта «Аполлон и Гиацинт», а после — «Четыре девушки», продолжающая мифологическую тему, но уже совсем в ином эстетическом и идейном ключе. Денисов закончил работу в начале 1986 года, но Рождественскому не удалось реализовать свой замысел, слишком смелый и необычный даже для перестроечных времен.
Правда, уже в постсоветской России дирижер исполнял партитуру в концертном варианте — в Зале имени Чайковского. А в 2022 году Валерий Платонов продирижировал произведением в фойе Детского музыкального театра Н.И. Сац. И, видимо, тогда же у Платонова и худрука Георгия Исаакяна родилась идея превратить «Четырех девушек» в полноценный спектакль. За дело взялась ученица Исаакяна Мария Фомичёва. А в качестве площадки была выбрана Малая сцена. И присущая ей камерность, даже интимность тут как нельзя кстати.
Пикассо написал пьесу в 1948 году, и она стала проявлением его интереса к античной мифологии. Великий художник не раз изображал минотавра (ассоциируя его с самим собой), иллюстрировал «Метаморфозы» Овидия, использовал образы богов и героев Эллады в росписях керамики. И всякий раз это было немного не всерьез, иронично, подчас на грани пародии. То же характерно и для текста, где Пикассо пробует себя в роли поэта. Денисов, кстати, весьма скептически оценивал его литературные способности и нещадно резал текст. Но главное — сохранил.
Шесть картин показывают разные стадии жизни четырех женщин — от детских игр и первой влюбленности до старости и смерти. Каждый эпизод отсылает к одному из греческих мифов: про охотника Актеона, случайно подсмотревшего за купающимися нимфами богини Дианы и превращенного за это в оленя; про дочь Зевса Персефону, ставшую царицей Аида; про сирен, завлекающих моряков, и мойр, плетущих нити судьбы.
Стихи при этом постоянно соскальзывают в поток сознания, сюрреалистический абсурд — то ли бескомпромиссную череду образов-метафор, то ли в стеб над высокопарностью, характерной как для античности, так и для французского символизма. Такова и музыка. Переусложненная, сладостная, полная любованием тембрами, их гурманским смакованием (среди инструментов, например, клавесин, арфа, маримба), но избегающая контрастов, индивидуальных характеристик персонажей. Это одновременно квинтэссенция второго авангарда и обнажение ограниченности его художественных средств.
Такой материал, естественно, ставил непростую задачу перед постановщиками и художниками. Взаправду ли воплощать всю эту райскую прелесть? Или, может, искорежить все образы в духе живописи того же Пикассо — протянуть нить от «Четырех девушек» к «Авиньонским девицам» и «Алжирским женщинам»?
В итоге мы увидели не то и не другое. Если здесь и есть намеки на кубизм, то лишь в кристаллоподобных люльках, где героини качают своих младенцев, да в реквизите в виде искусственного козла. Сами же певицы одеты в греческие хитоны, и никакого подвоха в их облике и поведении не чувствуется. Но важная задача возложена на хореографическую составляющую. Четырем вокалисткам соответствуют четыре танцовщицы, воплощающие в пластической форме чувства своих визави. Ну а их возлюбленных изображает квартет танцовщиков в масках — головах животных.
Здесь, конечно, отсылка к тем самым минотаврам, а также к различным изображениям на древнегреческих вазах, но у современного зрителя, отравленного актуальным медиафоном, неизбежно возникает улыбка — «что за квадроберы на сцене?» И это мерцание комичности (то ли серьезно, то ли нет) опере на самом деле очень к лицу. Произведение, появившееся на сломе эпох и поставленное в не менее драматичный исторический момент, когда, кажется, весь мир поляризируется, становится черно-белым, выглядит сегодня напоминанием: необязательно стремиться к определенности и однозначности посыла. Можно просто любоваться красотой, которая вечна и ценна всегда. Даже если она и вызывает улыбку.
