Восьмичасовой «Тихий Дон» победил в номинации «Лучший иностранный спектакль, показанный на гастролях в Китае», причем билеты на показы, прошедшие в Пекине и Шанхае, были распроданы задолго до начала гастролей.
В театральных институтах принято называть курсы мастерскими — отсюда появилось название «Мастерской». Все артисты и режиссеры этого петербургского театра — ученики Григория Козлова, заслуженного деятеля искусств России и преподавателя РГИСИ.
Мастерская Григория Козлова стала театром в 2010 году, сейчас в нем рядом с мастером работают выпускники пяти его курсов, и в каждом спектакле можно почувствовать, что его создавали единомышленники. Разговор с создателем «Мастерской» состоялся накануне открытия нового, пятнадцатого сезона.
— Григорий Михайлович, сейчас много говорят о 90-х годах и о том, что там нужно искать корни того, что с нами сегодня происходит. Как вы относитесь к этому времени?
— В 90-е я начал работать в театре. Все в тот момент оттуда уходили и оставили мне место. Я провел жизнь в репетиционных комнатах и студенческих аудиториях и не заметил, как прошли годы.
— Почему вы решили поменять профессию? Мне кажется, стать морским инженером, окончив Кораблестроительную академию, для ленинградца – просто мечта.
— Да это все мама, я маменькин сынок, и я не хотел идти в «Корабелку», а она настояла. И когда я закончил, мама выдержала и второе мое образование (режиссерское отделение ЛГИТМиКа. — «Культура»). Кормила, поила и потом, когда у меня уже были студенты, жарила им котлетки. Если бы не мама, я бы сейчас был в какой-нибудь подворотне.
— Ваш первый спектакль «Москва. Моление о чаше» по пьесе Льва Тимофеева, вышедший в 1992 году, сейчас прозвучал бы так же громко, как тогда. Пьеса про короткие андроповские времена, о которых многие забыли, а те, кто помоложе, просто ничего не знает. Не думали восстановить спектакль?
— Понимаете, я не знаю, нужно ли это сейчас. Тогда это было интересно, и это был выбор артистов. Мы репетировали дома, сами делали декорации и так далее. Театральной площадки тогда у нас не было, и мы играли в музее Достоевского. Но это не первый мой спектакль, первым был «Саша Черный», и с ним связано мое становление как режиссера. Но «Саша Черный» был никому не нужен, и только после «Моления о чаше» все начали его смотреть.
— Вы сказали мне, что много лет репетировали по ночам. Театр требует фанатичного служения?
— Как любая серьезная профессия. А я надеюсь, что мы занимаемся бессмысленным и бесполезным (это моя шутка), но очень важным делом. Вы почитайте, что люди пишут нам после спектакля. Они пишут… я об этом не мечтал, но многие говорят, что спектакль их изменил. Как меня поменяли в свое время какие-то произведения искусства, и я из спортивного человека стал профессиональным зрителем и оставался им до двадцати восьми лет. То есть я ходил по театрам, музеям, библиотекам, филармониям. Ни вечера без этой работы. И ресторанчики, конечно, без них нельзя. Это тоже культурное времяпрепровождение.
— А что заставило вас в двадцать восемь лет оставить профессию инженера-кораблестроителя и поступить в ЛГИТМиК? Был ли какой-то триггер?
— Я посмотрел «Неоконченную пьесу для механического пианино» Никиты Михалкова и сказал себе: «Все, у тебя не осталось времени. Ты к себе так же будешь относиться, если ничего не сделаешь».
— На сайте «Мастерской» буквально на первой же странице говорится, что это театр-дом. Немного осталось театров, которые могут так себя представить.
— Знаете, не будет театра-дома, не будет театра. Важно, чтобы в театре все было устроено как можно справедливее по отношению к каждому члену компании. Я говорю «компании» не в смысле продакшн, компания — это люди, занимающиеся одним делом. Маленькая такая компания.
Самое главное в театре — это высказывание. И чтобы высказывание было не только твое, а всех, кто работает в спектакле. Для этого необходимо, чтобы это был коллектив… плохое слово – единомышленников, но от этого зависит, сыграют ли артисты свою роль честно.
Вот «Тихий Дон», он такой… честный. Я хотел где-то на середине прерваться, а потом понял, что это история, которая должна идти с начала и до конца. Я сказал: «Ребята, пусть у нас будет три зрителя в зале, но мы сделаем для себя честно». Оказалось, что на этот спектакль не попасть.
Мне и в нашей стране, и за рубежом удавалось создавать компанию. И, конечно, профессия важна. Когда ты владеешь профессией, ты можешь делать очень сложные вещи. У меня была одно время теория организованного хаоса, я еще не знал, что это политический метод. Чтобы все было сделано и это незаметно было. Понимаете, чтобы все дышало.
— Что для этого нужно?
— Много репетировать. И тогда все будет хорошо.
— А сколько вы репетировали «Тихий Дон»?
— Ну, если все собрать, получится около двух с половиной лет. Но я же не все время над ним работал, был перерыв на «Братьев Карамазовых». Плотно мы репетировали два-три месяца. Со своими легче, понимаете.
— У вас очень большая труппа, больше ста человек. Вы сознательно ее увеличиваете?
— Все курсы сюда приходят. Я не могу бросать своих. Зачастую артист только на пятый, шестой год начинает что-то соображать, думать и увлекается профессией. Снимаются все зажимы, психологические и так далее. Главное — приобрести свободу в несвободной структуре. Но вообще-то надо не в концепцию загонять артистов, а создавать концепцию из них, из их возможностей. У меня три Мышкина. Идея одна и та же у всех спектаклей «Идиот», но все по-разному играют.
— Григорий Михайлович, вы открываете сезон комедией «Как важно быть серьезным» в постановке вашего ученика, Сергея Панькова. А сами вы сейчас что-то репетируете? Что вам хотелось бы сейчас поставить?
— Сейчас я репетирую пьесу Валерия Семеновского «Жизнь артиста» по «Неточке Незвановой». А вообще я бы хотел поставить «Войну и мир». Последним испытанием для меня был спектакль «Мастер и Маргарита», мы в два вечера его играли. Ты пришел в первый день, а вот во второй ты придешь или не придешь? Мы это испытание прошли, к нам ходят. Кто посмотрел первый день, идет смотреть во второй. Вот такие цели еще ставятся невероятные, невозможные, неожиданные.
— Есть ощущение, что ваш театр очень петербургский.
— Но Москва любит нас.
— Согласна.
— И не только Москва, мы всю Россию проехали до Якутии и Сибири и в другие края ездили, и за границу и везде хорошо проходили. Я помню, мы приехали в Улан-Удэ, театр у нас небогатый, декорации на шесть спектаклей уместились в одну фуру, а перед этим был другой театр, и у него на один спектакль шесть фур. Главный художник принимающего театра меня спрашивает: «Чем удивлять-то будете?» Я говорю: «Игрой актерской». Хотя, конечно, когда сценография хорошая, это тоже кайф.
— А если начнете «Войну и мир» ставить, о чем будет этот спектакль?
— Идея мне больше всего у Петра Наумовича Фоменко нравилась, я поэтому думал об этой постановке. Но это было давно, задолго до начала специальной военной операции. А сейчас я нашел очень простое пересечение – салон Анны Павловны Шерер, где идут светские разговоры, и встык военные сцены. Это смешно, правда? Парадоксально.
— Как вы считаете, какая роль у театра сейчас, в переломную эпоху? Он должен возвышать, успокаивать, показывать какие-то примеры?
— Не суетиться. Говорить о том, что у тебя болит. Есть хорошие слова «Делай, что должен, и будь что будет». И это, кстати, любимая пословица Льва Толстого.
Фотографии: предоставлены пресс-службой театра "Мастерская".
