Постоянный состав экипажей соблюдался не всегда. Кто то заболел, кто то в командировке или в отпуске, по семейным обстоятельствам.
Мне приходилось летать с разными командирами, и постепенно я узнавал особенности пилотирования. Особый стиль был у командира эскадрильи подполковника Растяпина. Однажды, при возвращении с маршрута, штурман попросил командира увеличить снижение фразой.
- А то не успеем снизиться.
- Успеем. Ответил командир и бросил сто пять тонн посадочного веса вниз. Меня оторвало от кресла, и я повис в воздухе, пытаясь, за что ни будь зацепиться. Несколько секунд невесомости при таком способе снижения напомнили мне о тренировках космонавтов. Когда я рассказывал друзьям о том, что испытал в этом полете, мне снисходительно пояснили.
- Ты не был с ним на облете целей.
- А что особенного?
- Ты что, не слышал, как командир на посадку на авианосец заходил? Дело было так. При очередном облете и фотографировании около бортового лючка фотоаппарата всегда маячил какой ни будь перехватчик. Тогда командир вышел в створ посадочного курса авианосца, выпустил немного закрылки, потом шасси и стал заходить на посадку. Командир корабля противника начал отворот в сторону, но самолет все равно прошел над ним. В следующем заходе с борта авианосца с катапульт взлетело два истребителя, и повисли на хвосте у Растяпина. Авианосец непрерывно менял курсы, но разведчик опять прошел над ним и, пустив пару сигнальных ракет, ушел в облака. Убрав шасси и закрылки, перешел в набор высоты. Перехватчики больше близко к нему не подходили.
Может часть истории и приукрасили, но после полета с таким командиром, я верил. Редкий летчик при жизни становится героем легенд, и мы завидовали Рафику Ямалутдинову, который первый из наших попал на капитанскую должность в экипаж Растяпина.
Не менее интересным офицером был недавно назначенный на должность командира корабля майор Хадарцев. Отличный спортсмен, все свободное время проводил на спортивных площадках.
Даже в воскресенье, гуляя с женой и мальчиками, неизменно приводил их к футбольному полю и немедленно встревал в игру. Забыв обо всех, носился по лесной поляне, искренне радуясь голам.
Жена Зоя долго стояла у поля, потом, махнув рукой, уводила детей на обед. Осетин по национальности, он так же страстно осваивал и самолет, и летную подготовку. Именно ему досталось одно из самых тяжелых испытаний.
Пройдя все допуски, экипаж Хадарцева уходил осенним днем на радиус действия. Взлет с максимальным весом прошел нормально. После выхода на маршрут надо было пройти несколько минут на высоте 4200 метров под трассами гражданского флота. На этой высоте все и произошло.
Резкий рывок в сторону произошел со странным изменением звука работы двигателей. Самолет не удержался на высоте и «посыпался». Штурман просил командира удержаться, на этой высоте и был не прав.
Когда экипажу удалось справиться с управлением, высота была около тысячи метров. Хорошо, что командир не слушался штурмана.
Обнаружилось также, что второго двигателя практически нет. Гондола, с обрывками трубопровода и проводов, без двух рядов четырехлопастных винтов дрожала на левой плоскости. Полет с максимальным весом с такой поломкой был очень опасен, и экипаж принял решение на аварийный слив избыточного топлива.
Керосин не сливался. Действительно, беда одна не ходит. С предельной осторожностью командир начал разворот на обратный курс через правое (в сторону работающих двигателей) крыло.
После получении информации на КП, командир полка принял решение о прекращении выполнения задания группе. Ведущий экипаж прибыл на аэродром, аварийно слил топливо и произвел нормальную посадку.
Экипажу Хадарцева схему захода на аэродром изменили, чтобы все развороты были правыми. Весь летный состав собрался на рулежной полосе в ожиданье.
Наконец до стоянки дошел странный звук. На высоте 400 метров показался самолет. Звук был пульсирующим и одновременно хлопающим. Казалось несколько вертолетов идут в одной группе.
Когда самолет прошел над полосой, то мы увидели, что одного двигателя практически нет. Остатки турбины, видимо, крутились от встречного потока воздуха и были источником необычного гула.
Сажать самолет с таким весом было нельзя. Экипаж вырабатывал топливо над аэродромом. Сколько продержится самолет в воздухе, никто не знал. Никто не знал, что может случиться в любую следующую минуту.
Командиры экипажей других самолетов оставались в кабинах и были на связи, слушая радиообмен. Все остальные прекратили работы и небольшими группами стояли на бетонке.
Техники ТЭЧ (технической эксплуатационной части) тоже вышли из своих лабораторий. Начальник ТЭЧ вызвал к себе в кабинет инженера Хадарцеву.
- Зоя, начал он. У тебя, кажется, там отгулы накопились. Поезжай домой, отдохни.
-Что- то, Вы, товарищ майор, сегодня добрый такой. И на чем это я поеду, автобусы пойдут на обед через два часа только?
- Никакой я не добрый. Просто Вы ….. выглядите устало, нашелся начальник. –А уедете на моей машине, она как раз сейчас отправляется в жилой гарнизон… по делам.
Обрадованная женщина мгновенно собралась и села в машину. Водитель молча довез ее до самого подъезда и, не говоря ни слова, умчался назад.
Прошел еще час. Каждые двадцать минут самолет проходил над полосой. Казалось, положение стабилизировалось. Появилась надежда, что все обойдется.
Война войной, а обед по распорядку. По стоянке шел автобус, собирая людей. Начальники отрядов, групп отправляли подчиненных, сами оставались на аэродроме. Невзирая на объявление – Всем на обед, часть состава оставалась на своих местах. Между Хадарцевым и руководителем полетов шел непрерывный радиообмен. Топливо вырабатывалось медленно, и до нормальной посадки было еще часов десять.
Два года назад с экипажем подполковника Потапова был случай, когда «отбой» вылету произошел после его взлета с максимальным весом. Все заявки на пролет воздушных зон отменились автоматически. Экипаж вынужден был более десяти часов вырабатывать топливо полетом по «кругу» над аэродромом. Но тогда самолет его был исправен.
Вскоре стало понятно, что какое то решение принято. Все пожарные расчеты были расставлены вдоль полосы. Санитарная машина с врачами у центральной «рулежки». Автокран из ТЭЧи покинул свою стоянку и переместился ближе к рулежной полосе.
На всех самолетах полка работы прекращены. Несвойственная аэродрому тишина повисла в неподвижном воздухе. Командующий приказал выполнить посадку, невзирая на возможность поломки. Просто дальше рисковать экипажем было нельзя.
Опять послышался хлопающий звук, и над лесом увидели силуэт машины. Это заход, поняли все сразу. Самолет все ближе и ближе. То, что они шли ниже обычного, было понятно. Летчик не сажал, а «притирал», летящий «на честном слове» металл. Возможности второго захода уже не было.
Обычного, при посадке, облачка дыма от колес тоже не было. Самолет просто катился по бетону. Катился долго, все мы знали, что экипаж сейчас тормозит самолет, до самого конца полосы.
Освободив полосу, командир получил команду на выключение двигателей.
Машина командира полка первая подъехала к стоявшему самолету, потом к нему подтянулись все остальные. Со стоянки катили стремянку, чтобы экипаж спускался не по аварийному трапу, а «нормально, как все люди».
Самолет поставили под охрану до приезда представителей завода и КБ.
Обычно, скупой на похвалу, Гладков обнял командира корабля.
– Молодец, давай в машину.
В штабе экипаж продержали не долго. Предварительный разбор был короткий. Конструктивно – производственный дефект. Экипаж описал характерные признаки происшествия и был отвезен по домам.
Зоя удивилась раннему приходу мужа.
- Вот тебе на. А говорил, ночью вернешься. Зато у меня сегодня отгул, я все белье перестирала, обед сварила и в кино иду,….можно, а то шеф сказал, выгляжу устало.
- Конечно, иди, только вот что. Ты купи мне бутылку, а сама иди в кино.
- Так у нас же в магазине один коньяк. За водкой в деревню я не поеду.
- Купи коньяк и иди в кино.
- Хорошо, хорошо, я быстро.
Зоя оставила мужа с коньяком, он выпивал очень редко и ее не обеспокоил этот каприз.
После фильма она еще постояла на улице со знакомыми, пока к ней не подошла соседка.
- Ну, как твой? Уже отошел или еще переживает?
- Что ему переживать?
- Как что? С того света прилетел. У него двигатель в воздухе взорвался. Говорят, чудом уцелели.
В детской комнате был погром. Дети делали, что хотели. На кухне сидел ее муж, бутылка коньяка почти опустела.
- Боря, почему ты мне не сказал? Я, что от других должна все узнавать?
- А что говорить? Все обошлось.
Потянулся, так что хрустнули кости. Что то, сегодня я устал, пойду спать.
Через несколько минут он спал, в том же положении, в каком лег.
Зоя убрала и помыла посуду. Накормила детей. Потом все вместе прибрали комнату. Наконец в доме стало тихо.
Остатки коньяка она выпила залпом. Обожгло горло, но быстро прошло. Чистый стакан поставила в шкаф и прошла в спальню.
Муж лежал уже в другом положении. Раскинутые руки заняли всю кровать. Она не смогла его поправить, боясь, что может проснуться. Так и просидела до утра, облокотившись на тумбочку, изредка вздремывая. О чем она думала в эту ночь, глядя на спящего летчика? Зоя редко рассказывала о своих переживаниях, даже седую прядь обнаружила не сразу. Просто в ту ночь она поняла в какой близости от беды был и он, и они все вместе. Фраза « беда всегда рядом» обрела реальность.
Проснувшись, муж удивился.
- Ты уже встала? Ты знаешь мать, действительно устало выглядишь. Может, еще отгул возьмешь?
- Отстаньте от меня со своими отгулами. На работе отдохну.
Конструктивно – производственный дефект подтвердился, но для окончательного вывода надо было найти улетевшие в тайгу лопасти двигателя. Вертолет МИ-8 доставил поисковую группу в ближайшую, к месту предполагаемого падения винтов, деревню. Очередность поиска расписали по экипажам. Наша группа Дьяченко была второй.
При разборе летного происшествия было указано на ошибки экипажа, но они все затмились спасением машины. Посадить самолет приказал Командующий, невзирая на опасность развалить машину при приземлении.
Вскоре Хадарцев стал первым в полку кавалером ордена Красного Знамени, весь экипаж тоже получил правительственные награды.
Наш же экипаж собирался в командировку на трое суток на поиск пропавших винтов. Командир экипажа майор Дьяченко довел изменения. Штурман в командировку не летит. По лесу ходить, допуск не нужен. Из штурманов полетят Ибрагимов и Коваленко.
Новый оператор был из «тотальников», так называли призванных на два года лейтенантов. Они закончили институт, получили звание лейтенант запаса и военкоматы заполнили штаты.
Вертолет летел на неприлично малой высоте (по самолетным меркам). Сухой паек на три дня, плащ – накидка, резиновые сапоги и ружья (у кого есть). Невзирая на дождь, я обулся в лыжные ботинки, поверх которых новые химчулки. В экипаже обувь оценили как шутку и все спрашивали: - А противогаз где? Армейское мышление еще не доросло до смешанной формы одежды.
На площадке приземления нас уже ждал мой бывший экипаж Коробкина. Они коротко ввели в курс дела. Винты нашли местные жители. Нам поиск рекомендовали начинать от этой точки. Искать надо редуктор. Причина поломки возможно в нем.
Дьяченко достал карту и попросил Николая Давыдовича показать, какие квадраты они уже обследовали. Коробкин рассмеялся, сказав, как в лес войдешь, так и увидишь свои квадраты. Я догадался, что они не слишком прочесывали лес, и надеялся, что мы немного отдохнем. Выяснилось, что я сильно ошибался.
После устройства на постой в местном клубе с печкой, мы вышли на первый маршрут.
Винты, по самую ось, были в земле. Верхушки деревьев срезаны гигантской бритвой, показывая, откуда прилетел подарок. Мы разошлись на расстояние видимости и ….. началось.
12,5 км туда и обратно. Протяженность маршрута 25 километров, в первый день прошли легко. Вечером короткое подведение итогов и ужин. Сало с картошкой, найденные грибы, и ….две бутылки водки (для согрева). По одной выпили все. Остатки командир отобрал и вручил трем радистам свехсрочникам, которые были значительно старше нас.
- А Вы, Ибрагимов, перешел он на официальный тон, рисуйте боевой листок. Вот Вам бумага, карандаши и итоги дня.
Через час листок висел на экране, а мы в одежде пытались уснуть.
Второй день поисков тоже ничего не дал. Высокая лесная трава, хлестала по поясу, деревья и кусты сбрасывали капли воды. Никакого хруста ветвей под ногами. Влажность сто процентов. Выручали армейские плащи.
Во время привала я отпросился у командира на несколько свободных минут. Дело в том, что на маршруте я увидел свиль на дереве. Если бы это была береза, то спокойно бы прошел мимо. Свиль был на толстом стволе ольхи. Случай настолько редкий, что остался единственным за все мои походы по лесам. Пять минут работы и пятикилограммовое чудо природы у меня в мешке.
- Ну, нашел что то? Командир взглянул на мой распухший вещмешок.
- Да. Пять килограмм серебра.
- Не может быть. Все обступили меня. Я развязал мешок, и возглас разочарования был наградой. Но командир заинтересовался.
- А почему серебра?
- Дело в том, что свили имеют цену по весу серебра и вывоз за пределы области запрещен.
- А где их принимают? Вновь заинтересовались в группе.
- Нигде. Цену имеют изделия из свиля и поэтому его надо еще сделать. Вот из этого можно вырезать косолапого, покрыть лаком и поставить на пианино.
- А пианино есть. Какого цвета. Может они не подойдут друг другу.
- Концертное. Цвет черный. У нас обои красноватые и медведь тоже будет такой, ольха же. И еще, черному цвету идет все.
- Теперь понятно, почему наша морская форма черная, чтобы к каждой морде подходила.
- Подъем. Хватит травить. Вперед цепью.
К вечеру энтузиазм поубавился. Не найдено ничего. Зачеркнут еще один безрезультатный квадрат. На одном из привалов «тотальник» Коваленко упал в траву и изрек.
- Все командир. Я больше не могу. Я сейчас даже на….Бриджид Монро не соблазнился бы.
- Ну, если ты Бордо с Монро перепутал, то верю. Отдых 15 минут и назад.
Вечерний ужин прошел по прежней схеме. Скинулись на «сугрев» и неожиданно узнали, что за два дня мы прикончили все запасы. Новый боевой листок повис на экране. Печь жарко натоплена и обложена мокрыми сапогами и носками.
Утром всем дано указание, помимо поиска, собирать грибы, стрелять дичь. Кое кто уже разочаровался в охоте. Диких зверей и дичи мы еще не видели. Один из охотников, чтобы не оставлять ружье в клубе, предложил мне:
- Заки, хочешь поохотиться, может настоящего Мишку завалишь, а не деревянного.
Я с радостью согласился, мне рассказали «охотминимум», и я целый день таскал «железяку».
К вечеру вышли на заброшенный сельский сарай. Рассыпанный горох указывал на существование склада. Стаи диких голубей даже не пытались взлететь при выстреле. Все были битком набиты разбухшими шариками.
Итогом поиска стал мешок с маслятами. С ужином возились дольше, но вышло сытнее. Опять рисую боевой листок. Я еще не знаю для чего это все и не стесняюсь в картинках и стихах на своих друзей. У всех гудят ноги от сапог. Неожиданно узнаем, что к химчулкам грязь не пристает. Мне легко в ботинках, никто не подшучивает над моей обувью.
Плотный туман закрыл не только солнце. Четвертый день поиска можно считать пропавшим. Надежды на прилет вертолета нет. Продуктов тоже. Собрав немного денег, посылаем двух (самых молодых) к ближайшему дому купить картошки. Через минут десять они приходят. Полведра картошки, остатки маслят, заветренное сало все идет в дело. Неожиданно приходит старушка. Может быть, и не совсем старушка, но возраст не определить. С порога начинает причитать.
- Родненькие мои. Вы уж простите старика моего дурного. Совсем из ума выжил, клятый.
- Что случилось, мать? Говори толком.
- Как что? Денег то он с вас взял. У самого сын служит на Тихом окияне. Я ему и говорю: чтоб у тебя язык поганый отвалился, денег спросить.
- Да не просил он денег, мы сами дали, так примерно.
- Так, сыночки. Картошки берите сколько надо, я вам еще молока принесла. А таратайку свою не ждите, мряка еще и завтра будет.
Свалившееся богатство подняло настроение, идем на поиск уже не только частей двигателя. Грибов в лесу огромное количество, но мы собираем только хорошо известные.
Мне удалось подстрелить «синию» птицу. Один из охотников говорит, что это птица удачи и съесть ее надо одному.
Вечером я готовлю свою добычу. Под перьями темный кусочек. Целый час плавания в кипятке нисколько не улучшают вкуса.
После сытного ужина, что- то не хочется грызть жесткую, как резину, добычу. Я начинаю угощать других, но никто не хочет и один пробалтывается говоря: - Я соек не ем. Сойки относятся к семейству вороньих, я их не ем тоже.
Итоги поиска неутешительны. Пятый день начался с тумана. К обеду воздух чуть прогрелся, и мы увидели пятно солнца. Хорошо что не успели уйти далеко. Звук долгожданного вертолета вернул нас обратно. Быстро собираем вещи и бежим к машине.
Шагов за десять я спотыкаюсь в своей обуви. Химчулки не приспособлены к бегу. В грязи что то блестит. Я поднимаю предмет и зову командира. Он молча смотрит на шестеренку из светлого металла. Видны явные удары зубила.
Может быть это следы диверсии. Сменный экипаж тоже осматривает находку. Рядом видны следы тележки или тачки и ничего более. Командир забирает находку, и мы грузимся в вертолет.
Больше всех досадует наш «тотальник».
- Надо же. Столько километров отпахали, а в ста метрах от деревни нашли. Везет же людям, и серебро он нашел, и запчасть от летающей тарелки.
Да и еще наверно премию дадут.
Командир поясняет, что в армии премий не дают.
- В армии дают награды и объявляют взыскания, читайте дисциплинарный устав, лейтенант.
На следующий день узнаем, что находка действительно от двигателя, но появление ее на поле имеет другие причины. Школьники нашли в лесу предмет нашего поиска, редуктор турбины. Пытались разобрать на месте, но удалось только срубить топором одну шестеренку. Потом все погрузили на тележку и увезли в школьную мастерскую. Шестеренку потеряли по дороге. Редуктор был срочно доставлен в полк и отправлен на завод. Версия производственного дефекта подтвердилась. Самолет восстановили через две недели.
Заканчивался семидесятый год. Наступила пора экзаменов, собраний и конференций. На одном из партийных мероприятий я увидел свои боевые листки на отдельном стенде. Оказывается, командир их собрал и сдал в политотдел. Мы оказались единственным экипажем, который занимался политработой в командировке. Замполит полка подполковник Хватов отдельно отметил наш экипаж.
Новый год встречали более широко, чем раньше. Надо было поздравить многих знакомых. Выступления в художественной самодеятельности со своими стихами приобщило и жену к общественной работе. Когда в эскадрилье готовились к концерту, то я решился прочитать и свое стихотворение. До этого я выступал только с известными стихами поэтов. Это гарантировало успех. Впервые предстояло вынести на суд слушателей новое и свое. Присутствующий в гарнизоне корреспондент газеты «На страже Заполярья» попросил у меня текст. Потом я увидел их в короткой статье о себе. Неожиданно данный факт стал причиной новых обязанностей. На одной из предварительных подготовок начальник штаба эскадрильи передал приказ явиться мне к командиру полка. Гладков никогда не утруждал себя долгими объяснениями.
- Слушай меня внимательно. Начальнику Вологодского Гаи присвоено звание полковника. Часть наших руководителей гарнизона приглашены на мероприятие. Я поручаю написать приветственный адрес в стихах. Чтобы все было в меру, юмор и поздравление. До конца дня закончить. Вопросы есть?
- Сочинить не сложно. Но украсить приветствие может только художник. Это Кашин. Вдвоем к вечеру сделаем.
Тут же друга «выдернули» из эскадрильи и к концу дня мы закончили оформление. Командир остался доволен. С этого времени все дни рождения начальства стали моей головной болью. «Придворным» поэтом быть не хотелось. Надо что- то делать. Писать я стал резче, порой издевательски. Странно, но это только добавило количество заявок. Причину я понял позже. Дело в том, что все эти поздравления читались в разгар застолья. Читал обычно старший начальник. А он мог и жестко пошутить. Он имел на это право, а вот обижаться у подчиненных таких прав не было. Сложно все это.
Круг интересов потихоньку расширялся, к сожалению быстрее круга возможностей. Увлечение радиотехникой прошло вместе с деньгами на запчасти. Несколько радиоприставок, сделанные совместно с оператором РТР Мелиневским позволяли слушать и милицейскую волну и радио аэродрома. Я и не знал раньше, что эфир так плотно забит станциями. Антенные усилители к телевизионным приемникам не намного улучшали изображение. Увлечение резьбой по дереву еще оставалось, лес рядом. По вечерам я срезал лишнее с заготовки кресла и где-то через год почти, закончил сиденье с обрамлением гепарда вместо спинки. Дочь стала боятся открытой пасти «зверя» и мы убрали кресло на кухню.
Почти все холостяки переженились. Ваня Шамаев привез свою избранницу в год рождения нашей дочери. Мы часто встречаемся. Тамара оказалась похожей на давнюю знакомую не только внешне. Ее бескорыстие порой просто поражало. Но я никому не говорю о совпадениях. Не все можно рассказывать даже близким. В семьях однокашников ждали уже по второму ребенку. Жизнь раскручивала спираль времени, обнажая все новые и новые события. Рафик Ямалутдинов придумал самое оригинальное имя будущей дочери.
- Если родится дочь, то будет Индира, в честь премьера Индии. Товарищ мог позволить себе желать рождение дочери, сын у него уже был.
Январь выдался холодным, снежным и беспокойным. В штабе Авиации Северного Флота установили аппаратуру для приема изображения Баренцева моря с наших самолетов. Полеты по замкнутому маршруту утомляли своим однообразием.
После выхода на остров Кильдин, ( у Кольского полуострова) экипажи в течении нескольких часов находились в пределах видимости локаторов. Трансляцию изображения по радиолучу вели с необходимой периодичностью.
15 го числа сигнал тревоги собрал весь состав у штаба полка. После проверки экипировки большинство было отпущено по домам. Экипажу же командира эскадрильи Растяпину предстояло вылететь на трансляцию надводной обстановки для штаба. Однокашник Рафик Ямалутдинов прибежал с небольшой температурой, он чувствует себя плохо, но молчит. Недавно назначенному на должность просто неудобно отказываться от полета. При плановых полетах врач непременно бы обнаружил больного.
Мы расходимся.
Утром шестнадцатого долго стоим у штаба, ждем построения. Впервые время построения прошло, а командиров нет. Я обращаю внимание на какую то нервозность и выражение лиц. Обращаюсь к своему радисту.
- Леш, а что это все такие «смурные»?
Он не курит, поэтому мы стоим поодаль от всех.
- Сейчас ты все узнаешь и тоже будешь такой же.
Я не спорю, потому что радисты самый информированный народ в полку.
Наконец раздается команда- Становись!
Командир полка выходит на середину.
- Вчера, начинает он медленно, - Потерпел катастрофу самолет Ту -95 нашего полка. Экипаж выполнял полет на трансляцию обстановки в Баренцевом море. На высоте 9000 метров на двигателе возник пожар. Средств пожаротушения оказалось недостаточно для его прекращения. После выключения двух двигателей самолет перешел в неуправляемое снижение и столкнулся с водной поверхностью. Экипаж составе: подполковника Растяпина А.Г, майора Бабкина И.И, капитана Дьячко П.А,капитана Кириченко Л.И, капитана Шаталова П.А, старшего лейтенанта Ямалутдинова Р.М,капитана Пичугина В.А, капитана Михайлова Е.А, лейтенанта Осипова А.А, лейтенанта Федотова П.Р, старшины Пилюгина Н.И, старшины Пинчук В.К- погиб.
По данным постов ПВО место падения в 40 километрах от острова Кильдин. Там сейчас работают спасатели, в море шторм. Пока никаких следов обнаружить не удалось.
Полеты полка прекращены до выяснения всех причин. Личный состав переходит на наземную подготовку. Работает комиссия Авиации. Выводы будут доведены до всего личного состава. Личный состав в распоряжение командиров.
Полковник Гладков покинул построение. Ему, замполиту и врачу части предстояло самое тяжелое дело в авиации. Посетить семьи погибших.
Я не могу осознать случившееся. Такого просто не может быть. Ведь наш самолет и при отказе двух двигателей может лететь. Только вчера мы толкались в одном строю, пытаясь согреться. Молодые и здоровые ребята ничего не смогли сделать. Как же теперь будут жить семьи? Множество вопросов, версий и все без ответа. Свыкнуться с мыслю о непоправимости было невозможно.
Занятия в учебной базе длились недели две. Комиссия нашла ошибки в графиках выдерживания высот при отказе двигателей.
Недостатки при подготовке самолетов к полетам, недостатки в организации полетов. Проверки знаний на внеочередных экзаменах показали, что не все знают действия в особых случаях наизусть. По каждому пункту недостатков были приняты решения по их устранению. Напряжение было выше чем при полетах. В этом был психологический резон. Шок прошел.
Надо было поднять уверенность личного состава и в своих силах и в надежности самолета. В конструкторском бюро Туполева смоделировали ситуацию с экипажем и выдали свои рекомендации. Выяснилось и то, что графики области возможного полета были рассчитаны не для нашего самолета. Поэтому их немедленно у всех отобрали и уничтожили. Взамен выдали новые. Различие в аэродинамике разведчика и «бомбера» было существенным.
Когда бесполезные поиски прекратили, в гарнизон прилетел Командующий Авиацией генерал лейтенант Кузнецов.
Он прибыл за штурвалом самолета ТУ-16. Участник войны продолжал летать, и уже этим был непререкаемым авторитетом для всего личного состава.
Весь полк собрали в зале нового дома офицеров. Командующий зачитал приказ Министра Обороны о признании экипажа погибшими при исполнении воинского долга. На этом собрании он озвучил наиболее вероятную версию происшедшего. Совпадение многих неблагоприятных факторов в сумме привело к трагедии.
Очень подробно были проанализированы все доклады экипажа, все его предполагаемые действия.
Так называемый «черный ящик» не был найден, и это было причиной разбора нескольких вариантов. В результате анализа создалось впечатление, что у экипажа был шанс на спасение. Сомнения в ненадежности самолета тоже были развеяны. Командующий свою задачу выполнил. В конце беседы он отвечал на вопросы. О возможности найти самолет ответил так.
- В этом районе мы девять лет искали подводную лодку. Дело в том, что дно Баренцева моря очень сложное. Огромные провалы, щели в скалах являются продолжением береговой черты. Самолет отыскать, скорее всего, не удастся.
В полку был создан штаб по организации помощи семьям погибших. Вся авиация Северного Флота собирала деньги на организацию приезда родственников, похороны и помощь вдовам. Предусмотренных официальных выплат, в таких случаях, не хватало ни на что. Сумма сдаваемых денег в полку была в пять раз больше, чем в других. Наши однокашники помимо всего решили собрать отдельно по пятьдесят рублей на счет только что родившейся дочери Ямалутдинова.
Индира, так назвали ее, родилась через три дня после гибели отца. Жена вспомнила, что Рафику очень нравилось имя индийского премьера Индиры Ганди, и она без колебаний назвала дочь.
На небольшой инцидент никто особо не обратил внимания. У одного из однокашников не было денег в момент сбора, и его дополнительный взнос остался неоплаченным.
Символические похороны состоялись на новом кладбище. Отлитый из бетона памятник с чайкой на самом верху определил место памяти. Фотографии молодых ребят укоризненно смотрели на нас при каждом посещении, и возложении цветов по праздникам.
Поминки организовали в летной столовой, в зале где очень часто гремела музыка, встречая экипажи после выполнения новых, для полка заданий.
Не все достойно выдержали трагедию. Один из капитанов был уволен по несоответствию. В пьяном виде он, начал спорить с Командующим о причинах катастрофы, и был излишне дерзок.
У меня в портфеле была фотография таблицы области возможного полета и расчета топлива. Запомнить ее всю целиком нельзя. Цветными карандашами я закрасил опасные участки и попытался запомнить хотя бы через десять тонн расхода топлива положение линий графика. В критической ситуации смотреть на эту таблицу некогда. Отклонение температуры, давления, влажности и многое другое от стандарта было учтено областью «запаса».
Области полета при заходе на посадку с отказавшими двигателями я нанес на отдельные схемы в масштабе. Так мне стало значительно легче представить траекторию снижения. Большое количество справочной документации пришлось подбирать самому, без каких либо указаний. Незнание хоть одного параметра полета могло стать губительным. Я не знал когда стану летать с первого места официально.
Начальство не афишировало будущие назначения. Наш экипаж вообще отправили в отпуск. План работы и отпусков продолжал выполняться не взирая ни на что.
Выяснилось, что есть возможность получить направление в дом отдыха. Раньше о таких благах мы и не слышали. Любые бумаги льгот оседали на Севере. Мы принимали это как должное. Там действительно трудно служить. По семейной путевке я собирался в Сочи.
Дома оставалась бабушка с правнучкой. Первый раз мы ехали в отпуск действительно отдыхать. С собой я взял транзисторный приемник и преобразователь частоты. Приставка позволяла слушать иностранные станции вне разрешенного в стране диапазона волн. Слепое принятие существующего положения в стране давно прошло. Запрещенные книги Солженицина вносили сомнения в устоявшееся мнение. Но все хорошо понимали, что говорить об этом никому нельзя. Даже друзьям. Я уже догадывался, что не все однозначно как говорится в официальных документах. Успокаивало одно. Возможно, что по другому пока просто нельзя. Действительно, при желании можно оправдать все. Даже с женой я был осторожен в словах. Не из- за того, что не доверял. Просто она по наивности своей могла непроизвольно выдать тему обсуждения. Я хорошо помнил, что в соседнем полку летчика сняли с летной работы только за то, что он рассказал содержание передачи «Голоса Америки». Это понимал и Боря Мелиневский, с кем мы и собирали свои самоделки. Мы никогда не делились ни с кем услышанным и продолжали получать летные характеристики в книжках, что политику КПСС и Советского правительства понимаем и всецело поддерживаем. Что в общем и было правдой. А иначе просто было бы нельзя выполнять свою работу с максимальным напряжением.
Ежемесячные занятия по марксистко- ленинской подготовке были направлены на поддержание сложившегося мировоззрения. Мы понимали, что идеология, костыль при больных ногах. Но изменить порядок невозможно, а может быть и не нужно.
