Сколько себя помнил Андрюша — столько рядом с ним была бабушка Валентина Анатольевна. Всегда была Валентина Анатольевна для Андрюши в одном возрасте, в одинаковой форме: невысокая, с абсолютно белыми седыми волосами, заплетенными в тонкую косичку. Косичка рогаликом скручивалась на затылке в замысловатый пучок. Сверху — платочек: светло-голубой, в мелкую розочку. Лицо у бабушки морщинистое, очень загорелое, и на нем, как промытое апрельское небо, глаза. Голубые-голубые. Ни у кого таких голубых глаз, как у бабушки, Андрюша не встречал.
Уж как любил он свою бабушку! Звал ее не бабушкой, а бабочкой. Однажды, было ему года три, оговорился случайно и вместо «бабушка» крикнул: «бабочка». Все рассмеялись, и прозвище, что называется, прилипло. Стало вторым именем. Бабочка Валя.
Всегда тихая, безотказная, никогда без дела бабочка Валя не сидела. Вставала раньше всех, даже раньше зятя Валерки, который работал водителем и на смену уходил в шесть утра. Но даже зимой, когда в это время еще черная глухая ночь, Валерка знал, что будет ждать его завтрак: яичница из трех яиц, хлеб с плавленым сыром «Виола», кружка горячего свежего чая. Много лет есть на завтрак каждый день одно и то же, говорят психологи, это признак постоянства. Да и правда: был Валерка человеком постоянным. Одна, на всю жизнь, с юности выбранная работа. Одна жена, еще девчонкой со школьной скамьи примеченная.
Была у них кошка Муська, обыкновенная. Окраска, как у щучки: серая, спинка темная, а по бокам пятнышки. На первом месте у Муськи, конечно, Валерка. На втором месте — Андрюша. А уже потом все остальные. А когда голодная Муська, то сразу к бабочке Вале жмется, мявкает жалобно. Да и все остальные так же. Про бабочку Валю вспоминали, только когда возникала нужда: или заболеет кто, или проголодается. А так-то, тихая, незаметная Валентина Анатольевна была добрым духом дома, который, конечно, всегда присутствует, но незаметен, невидим.
И все-то у бабочки Вали дела да делишки. Даже если перед телевизором сядет, то в руках мелькают спицы: вяжет носки или шарфик. Но редко сидит бабочка Валя. Все порхает по кухне. Варит борщ, печет пирожки, даже Муське какой-то специальный супчик из рыбы и овсянки мастрячит. В банке с водой у нее обязательно луковица сидит, пускает зеленые перья. Цветок ванька мокрый предсказывает погоду куда точнее синоптиков в вечерних новостях: если глянцевые листки ваньки покрываются испариной, значит, быть дождю…
Андрюша забегал на кухню, не отлипая от телефона, садился за стол, и тут же, словно сказочная скатерть-самобранка раскинулась, начинали появляться перед ним тарелки с едой, ложки-вилки, и домашний компот, и хлебушек, и в супе даже покрошенный зеленый лучок плавает. Андрюша поест, рот салфеткой утрет и прочь, по делам. В восемь лет дел ох как много. Только если у бабочки Вали все дела связаны с обихаживанием семьи, то у Андрюши заботы другие. Мяч погонять с пацанами; запустить модель самолетика; покормить аквариумную рыбку-телескопа Кузю; в игру компьютерную поиграть по сети. Ах да, уроки еще. Книжку почитать — ну это если время останется.
Уроки делать Андрюша сел уже вечером, когда вернулась с работы мама. Математика, чтение. Потом вспомнил, что задали нарисовать семью.
Андрюша рисовать любил, хотя не очень умел. Достал цветные фломастеры, белый лист бумаги. Высунул язык — так старался. Семью свою Андрюша нарисовал без прикрас, как есть: мама с желтыми волосами и в очках, папа Валера держит в руках автомобильный руль, посередине он — Андрюша, с пропорциями что-то не очень вышло, поэтому Андрюша получился самым большим и высоким. С двух сторон, значит, мама с папой. Рядом серая кошка, это Муська. Даже рыбку нарисовал Андрюша: заточенная в аквариумный шар, смотрит рыбка круглыми глазами и улыбается.
Веселый парень Андрюша, поэтому на картинке у него все улыбались, и он сам, великан, и родители, и телескоп Кузя, и кошка Муська. Рисунок получился просто загляденье.
За вечерним чаем собрались, как всегда, на кухне. Вишневое варенье в розеточках, слойки, посыпанные сахарной пудрой, еще теплые. Родители хвалили, восхищались — какой талантливый вырос сынок.
— Наверное, в изостудию надо отдать, — радовался папа Валера. — Надо, это самое, талант развивать. Я бы вот тоже мог, это самое, рисовать там или в театре играть. А вот недоразвился, в результате всю жизнь баранку кручу.
Мама, конечно, без замечаний не обошлась.
— Очки мне напрасно нарисовал, я ж только дома их ношу! И пропорции, пропорции. Но вообще что-то есть, безусловно.
Вдруг заметили: куда-то исчезла Валентина Анатольевна. Позвали — не откликается. Андрюша побежал искать. В двухкомнатной малогабаритной квартирке спрятаться трудно. Но бабушка как сквозь землю провалилась.
Андрюша нашел ее на маленьком балкончике, где хранилось всякое добро. Лыжи и снегокат, и зимняя резина на колеса, и разобранный большой гостевой стол. На крошечной деревянной табуреточке сидела бабушка Валя и горько плакала. Ох, какие огромные слезы катились по коричневым щекам и исчезали в глубоких морщинках! Андрюша испугался, что яркая голубизна бабочкиных глаз тоже вытечет, испарится. Никогда не видел он таких горьких слез, даже Димка, дружок, когда сломал ногу, прыгая с гаражей, так не плакал.
— Ба, ты что? У тебя болит что-то? Ты не плачь! — испугался Андрюша.
Но бабушка продолжала плакать, не отвечала на вопросы. И вдруг Андрюшу пронзила догадка. Плакала-то бабочка Валя из-за него! Она обиделась. На семейном портрете, которым так гордился юный художник, он забыл нарисовать ее, бабушку.
Не со зла, конечно. Просто не замечают воздух, которым дышат, смену времен года, легкий ласковый ветерок не замечают до той поры, пока не станет злым пронзительным ветром.
Андрюша придумал, как исправить свою ошибку. Он нарисовал прямо над головой у Андрюши-великана маленькую бабочку, ярко-красную, с синими-синими глазами. Не пожалел красок. Бабочка получилась на славу, и бабушка его, конечно, простила.
С того дня прошло уже десять лет.
Андрюша окончил школу, учился на вечернем, а днем работал. Крутил баранку, как и отец. Художником не стал. Но, как говорится, какие его годы.
Валентина Анатольевна умерла шесть лет назад.
А мама неожиданно упорхнула в новую жизнь: на сайте знакомств приглянулась какому-то немолодому седому скандинаву и поняла, что именно он ее судьба.
— Ты, Андрюша, не обижайся, — сказала мама. — Потом поймешь…
Пока Андрюша не понял. В той самой двушке они живут теперь вдвоем, каждый в своей комнате. Папа Валера и сын Андрюша. Валера утром по-прежнему ест яичницу из трех яиц и выпивает большую чашку кофе с молоком. Потому что он человек упрямый и привычек своих менять не собирается. И новую кошку взамен Муськи заводить не разрешил.
— Все уже, это самое, было. И жена, и кошка. Хватит, — сказал как отрезал.
Закончилась бесконечная серая зима. Пригрело солнце, и захотелось какого-то обновления.
Андрюша чувствовал, что этот апрель станет для него особенным. Он познакомился с чудесной девушкой Майей. И уже знал, что это надолго, может быть, навсегда: похоже, что Андрюша в своих привязанностях был таким же стабильным, как и отец.
Андрюша решил сделать ремонт в своей комнате. Ну, во всяком случае, навести порядок. Ну если не во всей комнате, то хотя бы разобрать секретер.
Старое слово, полузабытое: секретер. Откидной ящик в меблированной стенке. Гора бумаг высыпалась прямо на Андрюшу. На пол порхнула пожелтевшая фотография с незнакомкой. Строгая, очень худенькая девушка в кокетливой беретке смотрела прямо на Андрюшу. Четко очерченные брови, прозрачные глаза. Даже на черно-белой фотографии было видно, какие эти глаза ясные, в обрамлении черных длиннющих ресниц. Какая красавица! На обороте снимка было нацарапано: «Буду любить тебя всегда, и ты меня не забывай. Твоя Валя. 6 мая 19», а дальше неразборчиво — чернила расплылись, и уже не узнать, сколько лет было милой девушке Валечке. Кому она подарила эту фотографию, кого обещала любить всегда? Может быть, деда, которого Андрюша никогда не видел? Он вдруг похолодел от мысли, что спросить уже не у кого. Каждый человек это вселенная, это целый мир. Как страшно и непостижимо, что он гаснет и исчезает бесследно.
Только вот старую фотографию найдешь — свидетельство того, что были, были и глаза эти удивительные, и тепло руки, и нежность, и смех, и духи какие-то любимые, ландышевые. Платочек в крошечных розочках. Слезы счастья и слезы обиды. Где все это — где-то в синем апрельском небе или выше, в черном холодном Космосе?
Нашел Андрюша и рисунок свой, тот самый, где вся семья еще вместе. Улыбнулся: а мама-то похожа! И очки, и кудри. Рыбка, точно, еще была. Как ее звали-то, рыбку?
Бабушку Валю, точно, звал бабочкой. Вот она, красная бабочка, прямо над головой рисованного великана, словно центр мироздания, та точка, из которой все начинается.
Андрюша достал маркер ядовито-желтого цвета. И вокруг бабочки на рисунке нарисовал сердце.
Теперь она навсегда будет под его, Андрюшиной, защитой.
Следующий день был выходной. Суббота — самый хороший, самый любимый день недели.
Андрюша пригласил Майю в кино, а потом они гуляли в парке. Уже распускались первые листья, нежно-зеленые, чудесные, и пробились тюльпаны. Еще не раскрылись, но обещали, что совсем уже скоро начнется их недолгий, но яркий фестиваль.
Майя была начитанная девушка. Как прежде говорили — тургеневская. Наизусть взахлеб пересказывала она Андрюше письмо Ариадны, дочери поэтессы Цветаевой. Ариадна писала из Тарусы подруге о том, что весна прекрасна! Что «надо непременно застать хоть хвостик ранней весны, соловьев, разнообразие оттенков молодой листвы, пока она не смешалась еще в одну сплошную, общую и ничью, зелень».
— Хвостик ранней весны , — смеялась Майя, а Андрюша любовался ею и думал о том, что он очень, очень счастлив.
— Смотри! Смотри, бабочка, — воскликнула Майя.
На рукав ее легкого плащика села бабочка, ярко-лимонная, с малюсенькими красными точками на крылышках.
— Чудо! Это самое настоящее чудо, — шепотом, чтобы не спугнуть бабочку, говорила Майя.
— Ее зовут Валя, — сказал Андрюша. — Я точно знаю.
В этот апрельский день, пока сто оттенков зелени еще не смешались в одну сплошную, общую и ничью зелень, Андрюша получил самое удивительное, самое желанное благословение.
