На Московском международном кинофестивале (ММКФ) в основном конкурсе состоится премьера мексиканской драмы «Черная луна» — об экологии, коррупции и правах человека в Латинской Америке. В преддверии премьеры «Известия» поговорили с продюсером фильма, мексиканцем кубинского происхождения Жоэлем Нуньезом и обнаружили, что его связь с русской культурой куда сильнее, чем у иных россиян, и ассоциируется наша культура у него с радостью, свободой и творчеством.
— Вы привезли ваш фильм «Черная луна» в Москву на фестиваль. Сегодня такой шаг для западного продюсера кажется рискованным. Почему решились?
— Жизнь — вообще опасная штука. Невозможно пройти ее и ни разу не рискнуть. Я родился и вырос на Кубе. Там вся система образования была устроена на базе советской. Я еще тогда полюбил русскую культуру. Изучал Станиславского, Чехова. Одной из первых книг, которую я прочел, был роман «Преступление и наказание». Я Достоевским прямо заболел. Всегда мечтал сыграть Раскольникова, ведь сначала я учился на актера. Мой мастер в университете получила образование в Москве. В общем, связь меня и всех, кого я знал, с РФ и русской культурой, была очень сильной. Мы смотрели советское кино, а потом, после разрушения Берлинской стены и развала СССР, стали жадно смотреть то, что снимало новое поколение российских режиссеров.
Жоэль Нуньез – мексиканский продюсер и режиссер кубинского происхождения. Родился в Гаване. С детства снимался в телесериалах, играл в театре. Окончил киноинститут по специальностям «актер» и «театровед».
В 2000-х переехал в Лос-Анджелес, где учился на продюсера и работал в кинобизнесе. В 2007-м основал кинокомпанию DMM Films Mexico, к настоящему моменту она выпустила 31 фильм для теле- и кинопроката, не считая видеоклипов и рекламы.
Конечно, для меня стать частью Московского международного кинофестиваля — это огромная честь. Достаточно прочитать его историю, узнать, какие гении кино участвовали в фестивале. Кроме того, наш фильм — первая мексиканская картина за 12 лет в конкурсе ММКФ. Я впервые приеду в Москву, надеюсь съездить еще и в Санкт-Петербург. Я уже купил билет на «Дядю Ваню» и будут смотреть его в театре, где работал Станиславский. От нас приедет целая делегация, и я очень благодарен послу Мексики в РФ за то, что он всё это для нас организовал. Я еще планирую несколько встреч с российскими кинематографистами, может, какой-то проект вместе придумаем. Интересно было бы поработать вместе.
— И что, когда вы говорите друзьям или деловым партнерам, что вы едете в Москву, они не крутят пальцем у виска?
— Наоборот! Куба, Мексика, некоторые страны Европы не разделяют взгляды США. Люди реагируют очень положительно. Все очень уважают русских людей, русскую культуру.
— Часто говорят, что в РФ сейчас трудно приехать на фестиваль: визы, билеты, сложные маршруты…
— Опять нет. Российское консульство в Мексике мгновенно выдало нам визы (меньше часа на всё ушло), мы купили билеты у арабской авиакомпании, я смог без проблем забронировать себе отель в Петербурге. Маленькое неудобство в том, что наши карты не примут в России и надо будет платить наличными. Но это не страшно. Я думал, будет сложнее. Когда ты продюсируешь кино, то быстро становишься специалистом по решению проблем любой сложности. А я продюсер уже 16 лет. Приучился к любым проблемам относиться позитивно и не стрессовать понапрасну.
— Как сейчас живут на вашей родной Кубе? Было столько фильмов про эмиграцию и ее перипетии…
— Мы как раз сейчас работаем над сериалом про иммигрантов, надеюсь, он хорошо зайдет. Меня всегда интересовал этот феномен. Ведь иммигранты — это люди, которые не совершили ни одного преступления, они просто пытаются найти новое место для жизни, реализовать свои мечты. Но почему-то к ним часто отношение как к преступникам, их арестовывают, судят. Иммигранты часто становятся жертвами организованной преступности, потому что легально обойти все препятствия у них не получается. Верю, настанет пора, когда все жители Земли будут вольны ехать куда захотят, трудиться где захотят, служить сразу всему человечеству, принося пользу этим трудом. Будут жить свободно и радоваться. Мы все — просто люди, какая разница, кто где родился.
— Странное дело: про США рассказывают столько ужасов, там постоянно кризис, жить там очень тяжело, но все туда продолжают ехать, в том числе из Мексики. Что это за парадокс?
— Да, парадокс. Я тоже думал об этом. Моя версия, что США — страна, созданная иммигрантами. Они ехали туда, большей частью из Европы, как на землю свободы и новых возможностей. Но больше так никто не думает — и это действительно больше не так. С возможностями в США сейчас всё не очень гладко. Да и смысла ехать стало меньше. Интернет сделал другие страны ближе, чем когда-либо. Мы можем общаться с кем угодно, где бы он ни находился, в том числе в США. Сейчас нужно больше расширять свои собственные границы, внутренние, границы своей личности. Четче строить свою жизнь, выбирать цели, нести ответственность за выбор.
С другой стороны, уже не только США место притяжения. Я живу в Мексике, это огромная страна, привлекающая людей со всего мира. Я приехал сюда с Кубы, и Мексика дала мне всё. Я получил гражданство, создал здесь успешную кинокомпанию, у меня куча друзей. Я очень люблю Мексику и многим ей обязан. Кстати, многие иммигранты, которые хотели попасть в США через Мексику, в итоге остались тут жить, потому что им понравилось. И русских очень много, особенно в Мехико. Богатых, интеллигентных русских. Они попали в этот город и обнаружили, что тут не просто 25 млн человек живет, но что это мощный культурный центр с музеями, театрами, барами, концертными залами и чем угодно. Не представляете, сколько здесь иностранцев, город переполнен ими.
— Откуда тогда популярный миф о Мексике как о стране, которая контролируется картелями?
— Картели есть, и есть отдельные регионы страны, которые действительно находятся под их сильным влиянием. Но если это несет опасность, то обычно для них самих, потому что конфликты обычно возникают как раз между картелями. Они бьются за рынки и за территорию. Ну и, раз уж мы об этом заговорили, то бизнес-то у картелей чаще всего зависит от США. Ведь США — лидер по потреблению наркотиков во всем мире. Главный рынок для картелей. Я сделал несколько лет назад фильм об этом. Есть два города по разные стороны границы — Сьюдад-Хуарес и техасский Эль-Пасо. И представьте: Сьюдад-Хуарес по праву считается одним из самых опасных мест на планете, а Эль-Пасо, который буквально в нескольких метрах от него, — самым безопасным городом из возможных. Но именно Эль-Пасо принимает основную массу трафика, и оттуда наркотики расходятся по США. Это большой бизнес, с коррумпированными политиками, полицией, таможней и так далее. Мы много чего сняли, кстати, вполне комфортно работая, не подвергая себя опасности. А так я снимал по всей Мексике в разные годы, здесь легко и безопасно работается в принципе. Ни разу ничего страшного не случилось. Здесь никто не бегает, вооруженный до зубов.
— Но ведь когда картели начинают стрелять…
— Местное население обычно это никак не затрагивает. Мы обработали много материала, и я пришел к выводу, что картелям вообще-то спокойно разрешают провозить в США большое количество наркотиков. Закрывают на это глаза. Но когда-то кто-то из картелей пытается протащить больше дозволенного, начинается битва. О таких и снимаются потом фильмы и сериалы.
— Вы вот считаете, что надо упразднить границы, чтобы все могли странствовать по миру в поисках своей мечты. В последние полтора года в России много спорят о том, что такое патриотизм. Выясняется, что все понимают это слово по-разному. Кто-то считает, что патриотизм — это жить в России, несмотря ни на что, кто-то — что это безоговорочная поддержка правительства, а кто-то — что быть патриотом можно и нужно за границей. Для кого-то патриотизм — только культурная принадлежность, без географической привязки. Вы для себя это слово как определяете?
— Мне кажется, патриотизм — это часть воспитания. Мы его впитываем в детстве — в семье, в школе, в институте. Ты уясняешь себе некие его признаки — флаг, ценности. Тебе говорят, что ты принадлежишь определенному месту и должен сражаться за его ценности всю свою жизнь. Потому что именно такая жизнь и такая борьба делают тебя тем, кто ты есть. Но далее ты растешь и постепенно понимаешь, что всё не обязательно так. Что ты можешь и должен быть гражданином планеты. Мне кажется, общество постепенно приходит к этому по мере развития. Один из ключевых рычагов тут — интернет, который существует именно так, вне границ, на всей планете. Но при этом он же позволяет изучить и понять другие культуры, не отменяя их. Мне кажется, чем лучше развит интернет, тем слабее патриотизм, потому что люди приучаются делать выбор самостоятельно. Но это не значит, что любить свою страну, свой город, свою семью, друзей — плохо. Просто надо для себя определить, к чему ты привязан, потому что любишь это, и к чему тебя привязали другие, не спросив. Я много путешествую и вижу, что по всей планете навязанного патриотизма становится меньше, а понимания, что мы все живем на одной Земле и должны держаться вместе, — больше.
— Я заметил, что мексиканские гении кино Альфонсо Куарон и Алехандро Гонсалес Иньярриту, наоборот, очень честно ощущают себя мексиканцами, хотя Голливуд дал им невероятные возможности. И теперь они возвращаются с большими мексиканскими картинами «Рома» и «Бардо» соответственно. Это что — патриотизм? Ностальгия?
— Вы посмотрите, что происходит в мексиканской киноиндустрии! Она сильна как никогда. Мы выпускаем только полнометражного кино более 150 картин в год. Это очень много. Национальный киноинститут активно поддерживает молодых авторов. Индустрия гигантских масштабов, главное место на планете по производству испаноязычного контента. А по мне — так и вообще самое главное и привлекательное сегодня. Одних только копродукций по сериалам и кино — более 1 тыс. в год! Нереальное количество профессионалов, чьи имена не так известны, как у Куарона или Иньярриту, но которые активно снимают свое кино для Netflix, Amazon, НВО и других глобальных заказчиков. У всех крупных студий здесь есть свои представительства, в том числе у Sony, Paramount и Warner Brothers. Наши кинематографисты работают и здесь, и в США, и по всему миру. Так что еще неизвестно, ностальгия ли стала причиной фильмов, о которых вы говорите.
— Но всё же Мексика для местных кинематографистов — это всё равно трамплин в Голливуд, который всё же более привлекателен?
— Трамплин. Но и наоборот, США едут к нам снимать кино и показывают его у себя. Включите Netflix, посмотрите, сколько всего там сделано в Мексике. Это серьезные деньги, один-два эпизода сериала стоят около $1 млн, а и таких эпизодов — больше 1 тыс. в год. Я вот могу сказать, что нам надо заранее заключать контракты со всеми членами съемочной группы будущего проекта, потому что все нереально востребованы, едва успевают прыгать с одного проекта на другой. Такое развитие коммерческого контента полезно и для нас, независимых производителей: выше профессиональный уровень, много хорошего оборудования. Кроме того, перенасыщение рынка развлекательным контентом приводит к тому, что платформы начинают искать еще что-нибудь эдакое, чтобы подумать, научиться чему-то. Им ведь нужно удержать зрителя, который становится всё более требовательным. И тут появляемся мы как раз с таким предложением — и всем хорошо.
— Хотелось бы завершить нашу беседу тем, с чего мы ее начали, — русским кино. Я слышал, что на вашей родной Кубе шедевр Михаила Калатозова «Я, Куба» не любят, потому что он будто бы исказил реальные исторические подробности Кубинской революции и вообще быта острова. А вы как к этому фильму относитесь?
— Я его очень люблю. Он снят 60 лет назад, он черно-белый, но даже сегодня он воспринимается как очень зрелищный. Потому что снят просто невероятно. Я до сих пор не понимаю, как там устроено движение камеры, потому что она буквально летает, это даже сегодня непонятно как снимать. Для режиссеров это культ, его знают на Кубе наизусть, его цитируют, его обожают. Ни разу не слышал о нем ни одного дурного слова. Другое дело, что непрофессионалы его знают мало, всё же это скорее артефакт для интеллектуальной и творческой элиты.
